Клер Моуэт - Люди с далекого берега

• Название: Люди с далекого берега
• Автор: Клер Моуэт
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Документальная повесть рассказывает о жизни простых людей в далеком островном поселке, об острых социальных проблемах. Несмотря на то, что маленький рыбачий поселок изолирован от большого мира, сюда доносятся отголоски развернувшейся в стране борьбы против наступления частных предпринимателей на права трудящихся.

---

Потом в Балине объявился Дрейк; он построил новый рыбозавод. Теперь рыбу не солили, а морозили. Дрейк, в отличие от прежних скупщиков, не записывал улов каждого в приходную книгу и не рассчитывал, кто что сможет за свой улов купить. И рыбакам и рабочим он платил наличными. А за наличные можно купить что хочешь. И еще канадское правительство выплачивало рыбакам деньги — пусть и не бог весть какие — в те месяцы, когда улова почти не было. Это называлось пособие по безработице. Чиновник из отдела социального обеспечения выдает всем анкеты, их надо заполнить и отослать. И через пару недель приходит чек; вот так здоровые мужики стали получать деньги совсем ни за что ни про что.

И Эзре, и Матильде ежемесячно приходил чек на семьдесят пять долларов. На эти средства да еще на пенсию Эзры старики могли жить, как им раньше и не мечталось: хватало на все да еще и оставалось. Как-то Эзра одолжил Дэну Куэйлу-младшему денег на покупку холодильника для магазина. А ведь раньше и помыслить не мог, чтоб кому-нибудь в долг дать.

Внешне Матильда была полной противоположностью своему здоровяку-мужу: высохшая, сгорбленная седенькая старушка с распухшими суставами на руках. Сорок четыре года назад юной невестой она приехала в эти места из небольшого поселка Гранд-Анс, что отсюда милях в двадцати к западу. Гранд-Анс в любое время года — сказочный уголок. Вдоль скалистого берега бухты — ладненькие домики, за ними на пригорке прелестная, словно на картинке, деревянная церквушка. Рядом струится водопад, а за водопадом в багряной дымке высятся холмы, красиво обрамляя поселок у своего подножия. Но Матильда, как выяснилось, не признавала всей этой красоты. Считала, что в Гранд-Ансе «ничего красивого нет». Красивым Матильда считала пейзажик на картинке в календаре, купленном в лавке у Дэна-младшего и висевшем у нее в кухне (такие календари украшают любую здешнюю кухню). На картинке светит солнце, под огромным деревом на зеленой траве пасутся четыре упитанные коровы, а вдалеке двое опрятненьких ребятишек играют возле огромного красного амбара.

Хоть от Балины до Гранд-Анса не более двух часов пароходом и билет стоит меньше четырех долларов, Матильда Роуз ни разу за сорок четыре года туда не наведывалась. Путешествовать она не любила, говорила:

— Так ведь родные-то и сами к нам наезжают!

И верно. В Балину частенько приезжали, обычно к доктору, Матильдины братья и сестры, племянники и племянницы. Останавливались в маленькой комнатке у Роузов, потом с запада приходил пароход, отвозил их домой.

В Собачьей Бухте Матильду все называли «тетушка Тиль», хоть родни среди местных у нее не было. Из дома она выходила редко, зато к ней на удивление часто заглядывали гости. Нередко заходила и я.

Завершив покраску, Эзра Роуз вымыл руки в миске, стоявшей на столике в кладовке. Потом прошел в кухню, опустился на желтый с красным пластиковый стул у окна. Отсюда-то и виден мостик на краю Собачьей Бухты, всегда можно сказать, кто по мосту идет, кто проплывает под ним в лодке. Это свое любимое место у окошка Эзра не променял бы ни на что другое.

— Цельный день погода простоит, ага, — убежденно заверил он, поглядывая на небо. — Ветер с запада надолго. И завтра ясно будет. Как пить дать. Надо б вечерком в Круглую Гавань наведаться, прикупить еще банку лодочной краски. Не то все небось сегодня красить кинулись. Вона, в лавке-то у Дэна всю краску поразобрали!

Лодки здесь красили «лодочной краской», так называлась в Балине желтовато-бежевая эмаль для окраски судов. При выборе цвета для дома чаще всего считались с мнением хозяйки, однако лодки мужчины неизменно красили в один и тот же цвет. На плите потихоньку закипала похлебка из солонины с овощами, на полке в кладовой остывал свежевыпеченный хлеб. Близился полдень — час основной дневной трапезы в Балине, как, впрочем, почти повсюду на Ньюфаундленде. В Собачей Бухте Дэн Куэйл на это время прикрывал свою лавку. В двенадцать на рыбозаводе раздавался гудок, и Дэн Куэйл-старший, его сын Клэренс и дочери спешили домой, поесть горяченького. Сперва они поднимались на горку, потом шагали вниз, к мостику. Вслед за ними из школы прибегали дети. И вся Собачья Бухта садилась за обед.

Но были и исключения. Мы с Фарли только раз в день садились за стол в те же часы, что и соседи, — в восемь утра. После этого мы ели только в час дня, да и то неосновательно: супчик, бутерброд или подъедали то, что осталось с вечера. Обедали поздно, часов в семь. Так я привыкла с детства и такой распорядок не думала ставить под сомнение, пока не обнаружила, что рядом со мной люди живут совсем по-иному.

И засиживались мы с Фарли за столом гораздо дольше. Наша манера подолгу ковырять вилкой в тарелке или за неторопливой беседой пропускать чашечку-другую кофе местным казалась дикой. Дэн-старший с сыном и дочерьми уже минут через двадцать спешили обратно на работу.

Хоть к здешнему режиму нам так и не удалось приспособиться, все же нельзя не признать, что он оказался разумней, чем наш. Приготовление пищи, выпечка хлеба, чистка и резанье овощей, да и мытье посуды тоже — все это делалось в первой половине дня, до двенадцати. Остальную еду — «чай» в пять часов, «перекус» в десять вечера: вариации из холодного мяса, соленых огурчиков, хлеба, печенья, сыра, булочек — организовать много проще. Ну а к вечеру вообще лучше не наедаться.

Только я поднялась, чтоб выйти из кухни Роузов, скрипнул засов входной двери, кто-то затопал, сбивая снег с ног. Это пришла Дороти Куэйл. Девочка ежедневно по поручению отца наведывалась к больным и престарелым. Заходила к ним по пути в школу, спрашивала, не надо ли чего купить, а после уроков разносила продукты из магазина.

— Может, надо из продуктов чего? — деловым тоном осведомилась разрумянившаяся на солнышке Дороти.

— Да капусты фунта два, доченька, — дребезжащим голосом попросила тетушка Тиль. — И все…

Мы вышли вместе с Дороти и не спеша побрели по тропинке, млея от благодатного тепла. Такой день — настоящий подарок. Братишка Дороти, малыш Лерой, дожидался ее на улице. Где бегом, где скользя он ринулся с горки и с сияющим видом молча зашагал рядом.

— Чертенок! Ведь простудишься! — напустилась на него сестра. Куда ты куртку подевал?

Мальчишка глянул на нее, улыбнулся, потом посмотрел на меня, но по-прежнему молчком.

Разгорячившись на солнышке, Лерой неизвестно где посеял свою курточку и теперь носился в одном свитерке и теплых штанах. Расхрабрившись в такую теплынь, он расстегнул свой зимний шлемик, сдернул с головы и принялся озорно им размахивать.

— Ох, ну и непутевый парень! — Дороти обняла братца, приговаривая ворчливо, точно взрослая: — Эти мальчишки все непутевые.

Мы шли по тропинке, и Дороти выкладывала мне новости. Обегав множество домов и всякого наслушавшись, она никак не могла удержаться; изо дня в день разнося продукты, она разносила и новости.

— Дедушка Джон ох и плох стал! — сообщала Дороти. — Живот ему покою не дает, ага, а доктор — чего он может? Старый дед очень, ага…

В свои без малого девяносто прадедушка Дороти и Лероя, а также множества детей, имен которых я даже и не знала, слыл патриархом в Собачьей Бухте. Ухудшение его здоровья тревожило многих.

— Он в больнице? — спросила я.

— Этта не дает его в больницу класть. Видно, как дома родился, так дома и помрет.

Больницам старая Этта не доверяла. В ее молодые годы много людей поумирало в больницах, особенно от чахотки. Потому она никак не соглашалась с женщинами помоложе, которые считали, что в больнице вылечивают.

— Бланш в больницу кладут. Вот-вот положат… — сказала Дороти.

— Бланш? Кто такая Бланш?

— Чарли жена! — недовольно фыркнула Дороти. Ну и ну, не знать, кто такая Бланш! — Ребеночек у нее будет. А грузовиком ехать нельзя, скользко. Только лодкой… Вон они, лед колют, чтоб проехать…

Дороти указала пальцем в глубь бухты. Там двое мужчин, перевесившись через борт лодки, топорами разбивали лед. От них до рыбацких мостков, с которых собирались принимать в лодку тяжелую Бланш, оставалось метров пятнадцать. Хорошо еще, что лед не очень толстый. Если и Бланш, и такая, как сегодня, погода продержатся еще пару деньков, лед сам собой подтает. Только ни погоду, ни срок родов в точности предсказать невозможно. Вот эти двое и трудятся от зари до зари.

Подойдя к дому Дороти, мы заметили, как сквозь запотевшие изнутри стекла на нас в протертые пальцем дырочки глазеют Джеки и Сьюзи. Лерой с Дороти кинулись вперед, прижались носами к стеклу кухонного окна.

Задержавшись на нижней ступеньке крыльца, Дороти крикнула мне:

— Я тут стих написала. Вечерком занесу, покажу!

— Давай, давай! — подхватила я. — С удовольствием прочту.

Радостно зардевшись, Дороти кинулась, пряча смущение, в дом.