Артур Шницлер - Жена мудреца (Новеллы и повести)

• Название: Жена мудреца (Новеллы и повести)
• Автор: Артур Шницлер
• Издательство: ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1967

Артур Шницлер — крупнейший представитель венского импрессионизма. Родился 15 мая 1862 в Вене. В 1885 удостоился ученой степени в области медицины, но оставил практику ради литературного творчества. Интерес Шницлера к психологическому анализу и переоценке культурных ценностей, критическое отношение к культуре вкупе с утонченностью его литературных вкусов сделали его творчество зеркалом венского общества первых трех десятилетий 20 в.

Проза и особенно драматургия Шницлера приобрели широкую известность, были на протяжении XX века многократно экранизированы, наново переделывались для современной сцены (такие постановки принадлежат, в частности, Т. Стоппарду, В. Швабу). В России пьесы Шницлера ставили В. Мейерхольд и А. Таиров.

По произведениям Шницлера сняты такие известные картины как «Кристина», «Возвращение Казановы» с Аленом Делоном и «С широко закрытыми глазами» (по повести «Traumnovelle») Стэнли Кубрика с Томом Крузом и Натали Кидман в главных ролях. 

---

Эмиль, улыбаясь, смотрит на нее и спрашивает:

— Ты любишь меня?

Она привлекает его к себе, сама в первый раз сегодня целует его и тут же спохватывается, что этот ее поступок противоречит ее недавним намерениям. Чего она хотела? Не уступать, сдерживать себя?.. Да, конечно, была минута, когда она решила именно так, но почему? Она ведь любит его, и, наконец, наступило мгновенье, которого она ждала много дней, — нет, много лет. Губы их все еще слиты в поцелуе... Ах, она хотела бы раствориться в его объятьях... хотела бы всегда принадлежать ему... Он не должен больше ничего говорить... он должен взять ее с собой... он почувствует, что ни одна женщина не может его любить так, как она...

Эмиль встает, прохаживается по комнате. Она снова подносит стакан к губам. Эмиль тихо говорит: «Не надо больше, Берта». Да, он прав, что она делает? Хочет опьянеть? Зачем? Она никому не обязана отчетом, она свободна, она молода, она хочет, наконец, хоть раз быть счастливой!

— Может быть, пойдем? — спрашивает Эмиль.

Берта кивает. Он помогает ей надеть жакет, она стоит перед зеркалом и прикалывает шляпу булавкой. Они выходят из комнаты. За дверью стоит молодой кельнер и кланяется. Перед воротами останавливается экипаж, Берта взбирается в него, она не слышит, что Эмиль говорит кучеру. Эмиль садится рядом с нею. Оба молчат, тесно прижавшись друг к другу. Экипаж трогается, едет долго, долго. Где же все-таки живет Эмиль? Вероятно, он нарочно заставил кучера сделать крюк, потому что знает, как приятно вот так вместе ехать ночью. Экипаж останавливается. Эмиль выходит. «Дай мне твой зонтик», — говорит он. Она протягивает ему зонтик, он раскрывает его. Она выходит, они стоят под зонтом, по которому барабанит дождь.

Так он живет в этом переулке? Дверь открывается, они входят в подъезд, Эмиль берет из рук швейцара свечу. Красивая, широкая лестница. Во втором этаже Эмиль открывает ключом дверь. Они входят через прихожую в гостиную. От свечи, которую Эмиль держит в руке, он зажигает две другие на столе, затем подходит к Берте, — она все еще стоит у двери, как бы в ожидании, — вводит ее в комнату, вынимает из ее шляпы булавку и кладет шляпу на стол. В неверном свете двух слабо горящих свечей Берта видит на стене несколько цветных литографий, — ей кажется, что это портреты царствующих особ, — у одной стены широкий диван, покрытый персидским ковром, у окна небольшое пианино, на крышке его — несколько фотографий в рамках. Над пианино висит картина, но Берта не может ее разглядеть. Там, дальше, по обеим сторонам какой-то двери ниспадают красные портьеры — что-то белое светится через приоткрытую дверь. Берта не выдерживает и спрашивает:

— Ты здесь живешь?

— Как видишь.

Она присматривается. На столе стоят графин с ликером и две рюмки, вазочки с фруктами и печеньем.

— В этой комнате ты занимаешься?

Глаза ее невольно ищут пюпитр, необходимый скрипачу. Он берет ее за талию, подводит к пианино; там он садится, усаживает ее к себе на колени...

— Я тебе лучше признаюсь, — говорит он просто и почти сухо, — я живу, собственно говоря, не здесь. Только для нас с тобой... на время... я считал это благоразумным. Вена, в сущности, маленький город, и мне не хотелось ночью привозить тебя к себе домой.

Она это понимает, но все же ей как-то не по себе. Она осматривается. Теперь она может ясно разглядеть картину над пианино: это нагая женская фигура. У Берты странное желание: ей хочется подробнее рассмотреть картину.

— Что это такое? — спрашивает она.

— Не произведение искусства, — отвечает Эмиль.

Он зажигает спичку и поднимает ее вверх. Берта видит, что картина дрянная, но в то же время ей кажется, будто женщина на полотне смотрит на нее смеющимися, наглыми глазами, и она рада, когда спичка гаснет.

— Ты могла бы теперь что-нибудь для меня сыграть, — говорит Эмиль.

Ее удивляет, что он так холоден... Разве он не понимает, что она находится у него?.. Но испытывает ли она сама какие-то необыкновенные чувства? Нет... Какая-то тоска таится здесь во всех углах... Почему он не повез ее к себе на квартиру? Это было бы гораздо лучше.., Что это за дом? Теперь она сожалеет, что не выпила еще вина... Она не была бы такой рассудительной.

— Ты не хочешь что-нибудь для меня сыграть? — говорит Эмиль. — Подумай, как давно я не слыхал тебя.

Она садится и берет аккорд.

— Я, право, все забыла.

— Попробуй все-таки.

Она очень тихо наигрывает «Листок из альбома» Шумана и вспоминает, как несколько дней тому назад у себя дома фантазировала вечером на рояле, и Клингеман прогуливался под ее окном; ей вспомнились также слухи о непристойной картине в его комнате, и она невольно взглядывает снова на обнаженную женщину над пианино, которая смотрит теперь вдаль, в пустое пространство.

Эмиль придвинул свой стул поближе к ней. Он привлекает ее к себе и целует, а пальцы ее продолжают играть и, наконец, неподвижно ложатся на клавиши. Берта слышит, как дождь стучит в окно, и ее охватывает такое чувство, словно она у себя дома.

Теперь ей кажется, будто Эмиль поднимает ее; не выпуская ее из объятий, он встает и медленно ведет ее куда-то. Она чувствует, как правой рукой задевает портьеру... Глаза ее закрыты... На волосах своих она ощущает свежее дыхание Эмиля...

Когда они вышли на улицу, дождь перестал, но воздух был удивительно теплый и влажный. Почти все фонари уже были погашены, только один горел на углу. Небо еще было покрыто тучами, и потому дорога тонула в густой темноте. Эмиль взял Берту под руку, они шли молча. Где-то на колокольне пробило час. Берта удивилась. Она думала, что близится утро, но ей нравилось теплой майской ночью гулять молча, прижавшись к его руке, — она его так любила. Они вышли на площадь и очутились перед Карлскирхе.

Эмиль окликнул извозчика; тот заснул, сидя на подножке своего фиакра.

— Как хорошо теперь, — сказал Эмиль, — мы можем еще немного прокатиться, а потом я отвезу тебя в гостиницу, да?

Фиакр тронулся. Эмиль снял шляпу, она положила ее к себе на колени, ей и это было приятно. Она наблюдала за Эмилем сбоку, глаза его, казалось ей, смотрели вдаль.

— О чем ты думаешь?

— Правду сказать, я стараюсь вспомнить одну мелодию из оперы, которую этот композитор сыграл мне сегодня днем. Но вместо нее выходит совсем другая.

— Так ты думаешь теперь о мелодиях, — улыбаясь, но все же с легким упреком сказала Берта.

Снова молчание. Фиакр медленно катит по безлюдному Рингу, мимо Оперы, музея, Народного сада.

— Эмиль!

— Что, дорогая?

— Когда же наконец я снова услышу, как ты играешь?

— На днях я играю в концерте. — Он сказал это как бы шутя.

— Нет, Эмиль, — ты сыграешь для меня одной... Ты это сделаешь как-нибудь... Да?.. Прошу тебя.

— Да, Да.

— А для меня это так важно. Л хотела бы, чтобы ты знал, что никто другой не слушает тебя.

— Ну, хорошо. А теперь оставим это. — Он произнес эти слова так решительно, будто что-то защищал от нее. Она не понимала, каким образом ее просьба может быть ему неприятна, и продолжала:

— Значит, мы условились: завтра в пять часов у тебя.

— Да, интересно, понравится ли тебе у меня.

— О, разумеется. У тебя, конечно, лучше, чем там, где мы были. И мы проведем весь вечер вместе? Знаешь, я только думаю о моей кузине, не следует ли мне...

— Но, дорогая моя, не будем составлять никакой программы.

При этом он обнял ее за шею, как будто хотел этим выказать нежность, которой недоставало его тону.

— Эмиль!

— Ну?

— Завтра мы сыграем Крейцерову сонату, хотя бы Andante.

— Но, милая детка, оставим наконец музыку. Я верю и так, что ты ею чрезвычайно интересуешься.

Он сказал это опять таким двусмысленным тоном, что она не могла понять, смеется он или говорит серьезно, но она не решилась спросить его. К тому же в эту минуту ей страстно, до боли хотелось услышать, как он играет на скрипке.

— А, вот мы уже подъезжаем! — воскликнул Эмиль. И будто он совсем забыл, что хотел еще прокатиться с нею, крикнул кучеру адрес гостиницы.

— Эмиль...

— Что, дорогая?

— Ты еще любишь меня?

Вместо ответа он прижал ее к себе и поцеловал в губы.

— Скажи мне, Эмиль...

— Что?

— Но тебя раздражает, когда тебе задают много вопросов...

— Спрашивай, дитя мое.

— Что ты будешь... как ты обычно проводишь утро?

— О, очень по-разному. Завтра, например, я играю соло на скрипке в мессе Гайдна в Лерхенфельдеркирхе[33].

— Правда? Значит, я смогу тебя услышать уже завтра утром?

— Если это доставит тебе удовольствие. Но, право, не стоит беспокоиться... То есть, месса, конечно, очень хороша.

— Что это ты вздумал играть в Лерхенфельдеркирхе?

— Это... любезность с моей стороны.

— По отношению к кому?

— По отношению... к Гайдну, разумеется.

Берта вздрогнула, как от мучительной боли. В эту минуту она почувствовала, что это его выступление в Лерхенфельдеркирхе, должно быть, связано с особыми обстоятельствами. Может быть, участвует какая-нибудь певица, которая... Да что она знает в конце концов?.. Но, само собою понятно, она пойдет туда... Она не может отдать его другой!.. Он принадлежит ей, ей одной... он сам сказал это... и она сумеет его удержать... У нее столько безграничной нежности... Она всю ее сберегла для него одного... Она окутает его этой нежностью... Он не будет больше стремиться к другой женщине... Она переедет в Вену, каждый день будет с ним вместе, будет с ним всегда.