Дэвид Боукер - Что я думаю о женщинах

• Название: Что я думаю о женщинах
• Автор: Дэвид Боукер
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Контркультура
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-041133-7, 978-5-9713-5157-3, 978-5-9762-3498-7

Мужской шовинизм в мире всеобщей политкорректности… Он вынужден шифроваться так, как не снилось самому засекреченному агенту… Работа? А попробуй-ка брякни что-нибудь “этакое мужское” на страницах журнала ультрафеминистского толка! Личная жизнь? А попытайся-ка поиграть в “крутого мачо” рядом с жесткой, решительной амазонкой! Радости отцовства? Забудьте! Современную женщину унижает даже предположение, что ее ребенку нужен еще и какой-то папаша… И что же остается делать затюканному мачо? Сойти с ума? Запить? Завести интрижку с “тупой блондинкой”? Пустить себе пулю в лоб? Или? А что “или”?!

---

Самым беспокойным из пятерых был Малькольм Бауэрз — невысокий чрезмерно эмоциональный парень с вечно потными подмышками. Большую часть тридцати прожитых на свете лет он мучился чувством вины за то, что мужчины сделали с женщинами, и досады за то, что женщины сделали с мужчинами. Верным союзником Малькольма был тридцатисемилетний Воан — бородатый физиотерапевт, имевший неприятную привычку губить увлекательные беседы идиотскими цитатами из американских справочников по психологии. Но, несмотря на серьезность, оба были очень милыми. Если бы не они, мы с Чарльзом только и делали бы, что откалывали плоские шутки и вынуждали Гордона говорить о пенисе.

В плане отношения к феминизму я был где-то посередине относительно других членов клуба: не такой обеспокоенный, как Малькольм и Воан, и не такой апатичный, как Гордон и Чарльз. Другими словами, с одной стороны, хотелось быть честным и современным, а с другой — феминизм казался отвратительной ерундой. Огромным преимуществом клуба была возможность открыто признаваться в грубых предрассудках и не бояться порицания. Члены клуба ревностно придерживались правила: все сказанное на заседаниях строго конфиденциально, а откровенность ценится превыше других добродетелей, таких как такт, политкорректность и хороший вкус.

В этом месяце роль хозяина исполнял Малькольм. Мы расселись на подушках в гостиной его неуютной квартиры. Он жил в Марпл над магазином игрушек и ухитрился сделать и без того небольшую квартирку зрительно меньше, обставив ее в темно-коричневой гамме. В начале каждого заседания мы по традиции рассказывали друг другу последние новости. Сейчас главным событием стал фингал Малькольма. Хозяин квартиры уныло поведал нам свою историю.

— Как вы знаете, меня очень волнует проблема порнографии и то, как в ней проецируется отношение мужчин к женскому полу.

— Ага, — весело перебил Чарльз, — любишь порнушку?

Каждый месяц Малькольм говорил о порнографии, а Чарльз задавал один и тот же вопрос.

— Ты же в прошлый раз меня об этом спрашивал, — устало проговорил хозяин.

— И буду спрашивать, пока не получу внятный ответ. Несколько секунд Малькольм беззвучно открывал рот: ни дать ни взять золотая рыбка.

— А ты, Чарльз? Сам-то любишь порнушку?

— Не то слово, обожаю! А ты?

Малькольм сник, и мне стало его жаль. В таком положении многие в лепешку расшиблись бы, только бы переспорить друга. Многие, но не Малькольм. Он по убеждению говорил правду, как бы глупо при этом ни выглядел.

— Ну, порнография возбуждает меня сексуально, однако сказать, что я ее люблю, нельзя.

Чарльз грустно улыбнулся, вполне удовлетворенный таким ответом, а Малькольм продолжал рассказывать:

— Частью моей кампании по борьбе с порнографией в Марпл является пикетирование газетного ларька, в котором продают поркоиздания.

— Как можно пикетировать ларек в одиночку?

— Сначала я попросил продавца убрать с витрин журналы. Он отказался. Тогда я встал у входа и убеждал потенциальных покупателей бойкотировать ларек, потому что в нем продают дискредитирующую женщин литературу.

— И тебя слушали?

Малькольм горестно покачал головой.

— Люди думали, что я сошел с ума.

— А что подумал продавец? — радостно засмеялся Чарльз.

— Он тоже решил, что я свихнулся, вышел из ларька и стал угрожать. Я отказался уйти, и он дал мне в глаз, поставив этот синяк. Хозяин был вьетнамец, а я не думал, что вьетнамцы применяют физическое насилие. Гордон, я очень рад, что тебе смешно…

“Гордон аж побагровел — таких трудов ему стоило сдерживать смех. Услышав упрек, он тоненько, по-девичьи взвизгнул, а в следующую секунду смеялись все, кроме Малькольма.

Увидев, как расстроен наш коротышка, Воан сказал:

— Да ладно тебе, Мал! Признайся, в твоей истории есть что-то смешное…

Несчастный парень ничего подобного не чувствовал, и Воан предложил окружить его стеной любви.

— Ну вот, опять! — буркнул бессердечный Чарльз.

В чем-то он был прав. Каждый месяц, когда Малькольм рыдал или был на грани слез, мы все обнимали его, чтобы продемонстрировать братскую солидарность. Беда была в том, что братание еще сильнее расстраивало Малькольма. Увы, исключением не стал и тот вечер: мы обняли друга, образовав целое гнездо тесно переплетенных тел, и несколько секунд, затаив дыхание, смотрели, как всхлипывает хозяин дома.

Немного успокоившись, Малькольм рассыпался в благодарностях.

— Признаюсь, этот год для меня очень трудный: я расхожусь с подругой, и разрыв получается тяжелым и мучительным. Наш клуб просто спас мне жизнь. Нисколько не преувеличиваю! Спасибо вам всем огромное! Спасибо за любовь и поддержку!

Перебивая друг друга, мы заверили его, что все нормально, для того наш клуб и существует.

После Малькольма должен был рассказывать я. Из-за болезней и праздников с нашей последней встречи прошло шесть недель. В стерильный стакан с тех пор утекло немало семени. Совершенно спокойно, без витиеватых прилагательных и цветистых оборотов я рассказал членам клуба о своем участии в беременности Натали. Вежливое равнодушие на их лицах скоро сменилось завистью.

— Везучий педрила! — воскликнул Чарльз.

— Чарльз, почему ты считаешь Гая везучим? — начал спорить Воан.

— А что, невезучий?

— По-твоему, в этой ситуации проявляется триумф мужского шовинизма. Вот я и хочу понять как.

Чарльз закурил сигарету и выпустил дым в сторону некурящего Воана.

— Ты прав, дружище! В том, что Гай обрюхатил двадцатидвухлетнюю телку, мне действительно видится победа. Возможно, потому, что я этой девице в отцы гожусь. Так или иначе, искренне считаю его везучим педрилой.

— Постой, — встрепенулся Гордон, — они воспользовались всего лишь искусственным осеменением.

— Да хоть бы он сперму морем переправил, мне плевать! Дружище, это самый настоящий триумф мужественности!

— Он ведь так не считает! — забеспокоился Малькольм. — Гай, ты ведь так не считаешь, правда?

— Считаю, — выдержав долгую паузу, признался я. — Чарльз прав. При мысли, что Натали носит моего ребенка, пробуждаются наихудшие шовинистские инстинкты. Хочу вам рассказать кое-что, в чем мне нe хватало мужества признаться раньше.

Снова пауза. Во рту пересохло. Четыре пары глаз смотрели на меня выжидающе.

— Я должен с кем-то поделиться, не то сойду с ума… Вы знаете, что я люблю свою жену, она мой лучший друг. Но Джина не вызывает у меня желания и, если честно, никогда не вызывала. Натали — вот кто заводит с полуоборота!

Малькольм был в шоке.

— Гай, это же чистой воды шовинизм! Поверить не могу, что услышал от тебя такое!

— Осуждение! Малькольм осудил члена клуба, это против наших правил! — чуть ли не впервые за все заседание оживился Гордон.

— Мал, ты сам всегда говоришь: мы здесь изливаем душу, а не судим, — эхом отозвался Воан.

Смутившись, Малькольм извинился.

— Думаете, стоит рассказать Джине то, что я только что рассказал вам?

— Конечно, стоит! — выпалил хозяин дома.

— Малькольм! — рявкнул Гордон.

— Простите… — пролопотал несчастный коротышка.

— Кто-нибудь читал книгу “Люби меня, как я тебя”? — спросил Воан, прекрасно зная ответ. — Нет? Обязательно прочитайте! В ней проводятся интересные разграничения между “позитивной и негативной правдой”, в том смысле, что полная и абсолютная откровенность отрицательно влияет на отношения. По мнению автора, тот, кто старается уберечь любимого от горькой правды, проявляет не малодушие или трусость, а истинную любовь.

— По-моему, полная чепуха! — фыркнул Чарльз.

— Да, Чарльз, для тебя это точно чепуха!

— Итак, я должен рассказать жене, что мне нравится ее сестра, или нет? — Все молчали. — Ну, давайте, мне важно знать!

За откровенность высказался только Малькольм:

— Больше всего меня беспокоит твое отношение к свояченице…

— Натали, — подсказал я.

— Да, именно. Извини, Гай, но твое отношение к этой девушке кажется мне крайне шовинистским. Ты явно гордишься тем, что помог ей зачать…

— Он дал ей сперму, — подсказал Чарльз. — Ну почему нельзя называть вещи своими именами?

Малькольма аж передернуло.

— Увы, радость, которую ты испытываешь от зачатия, не имеет ничего общего с уважением ее потребностей как женщины. Из твоих слов следует только, что ты считаешь ее привлекательной и наслаждаешься тем, что ввел ей свой экстракт.

— Экстракт? — усмехнулся Чарльз. — Какой экстракт? Ты что, с ума сошел?

— Знаешь, Мал, пожалуй, я не стану ничего говорить жене, зачем ее тревожить? Откровенность погубит мою репутацию. Джина думает, что я выше распутства. Да и Натали тоже…

— Другими словами, ты живешь во лжи, — с грустью подвел итог Малькольм.