Чарльз Буковски - Фактотум

• Название: Фактотум
• Автор: Чарльз Буковски
• Жанр: Контркультура

Вечный лирический (точнее антилирический) герой Буковски Генри Чинаски странствует по Америке времен Второй мировой… Города и городки сжигает «военная лихорадка». Жизнь бьет ключом — и частенько по голове. Виски льется рекой, впадающей в море пива. Женщины красивы и доступны. Полицейские миролюбивы. Будущего нет. Зато есть великолепное настоящее. Война — это весело!

---

«Если я сейчас кончу, — в отчаянии думал я, — то никогда себе этого не прощу».

Я приподнялся, схватил ее за волосы и попытался оторвать от себя, но она снова сжала мне яйца. Ее зубы вонзились в мой член, как будто она собиралась его откусить. Я закричал, отпустил ее волосы, упал на спину. Ее голова беспощадно прыгала вверх-вниз. Я подумал, что нас, наверное, слышит весь дом — как она мне отсасывает.

— НЕТ! — закричал я.

Она настойчиво продолжала. С какой-то нечеловеческой яростью. Я уже понял, что сейчас кончу. По всем ощущениям это было похоже на то, как будто кто-то высасывал внутренности у пойманной в ловушку змеи. Ярость Марты граничила с безумием. Она проглотила мою сперму — буквально всосала ее в себя.

И все равно продолжала меня терзать.

— Марта! Хватит! Уже все!

Но она и не думала прекращать. Она словно превратилась в огромный, ненасытный, всепоглощающий рот. Она все сосала, сосала, сосала.

— НЕТ! — закричал я опять…

На этот раз она выпила мою сперму, как ванильный коктейль, через соломинку. Я лежал совершенно без сил. Она поднялась, начала одеваться. При этом она напевала.

Когда девочка из Нью-Йорка
Говорит тебе «спокойной ночи»,
Это значит, что скоро утро.
Спокойной ночи, мой сладкий,
Уже скоро утро.
Спокойной ночи, мой сладкий,
Молочник уже разнес молоко…

Я кое-как поднялся, держась за растерзанную промежность. Нашел бумажник, достал пятерку, отдал ее Марте. Она взяла деньги, спрятала их между сисек, потом игриво схватила меня за яйца, легонечко сжала, отпустила и вышла за дверь, пританцовывая на ходу.

Глава 17

Я проработал в том месте достаточно долго, чтобы скопить на билет на автобус в какой-нибудь другой город плюс чуток долларов на первое время, пока не устроюсь куда-то еще. Я уволился с прежней работы, развернул карту США, посмотрел на нее и решил, что Нью-Йорк — это как раз то, что надо.

В автобус я взял пять пинт виски. Когда кто-то садился рядом и заводил разговор, я открывал чемодан, доставал бутылку и делал неслабый глоток. Так я доехал до места.

Автовокзал в Нью-Йорке находился поблизости от Таймс-сквер. Я вышел на улицу со своим чемоданом. Был уже вечер. Люди валили толпами из метро. Как насекомые, безликие, сумасшедшие, они надвигались на меня — теснились вокруг, толкали меня и друг друга — с каким-то маниакальным упорством. Они были повсюду, они издавали кошмарные звуки.

Я встал под козырьком подъезда какого-то дома и прикончил последнюю пинту.

Потом пошел дальше, пробираясь сквозь плотную толпу, и в конечном итоге нашел объявление о сдаче комнат на Третьей авеню. Я позвонил, мне открыла хозяйка. Пожилая еврейка.

— Мне нужна комната, — сказал я.

— Прежде всего тебе нужен приличный костюм, мальчик мой.

— Денег нет на костюм.

— Это очень хороший костюм, и практически задаром. У моего мужа свое ателье. Это тут рядом, через дорогу. Пойдем, я тебе покажу.

Я заплатил за комнату, отнес наверх чемодан. Потом мы с хозяйкой пошли в ателье через дорогу.

— Герман, покажи мальчику костюм.

— Да, костюм замечательный. — Герман достал костюм.

Темно-синий, немного поношенный.

— По-моему, он для меня маловат.

— Нет, нет. В самый раз. — Герман подошел ко мне. — Вот, померяй пиджак. — Он помог мне надеть пиджак. — Видишь? Отлично сидит… и как раз по размеру. Померяешь брюки? — Он приложил брюки мне к талии.

— Да вроде нормальные брюки.

— Десять долларов.

— У меня нет столько денег.

— Семь долларов.

Я отдал Герману семь долларов, забрал костюм и отнес к себе в комнату. Потом вышел купить вина. Вернулся к себе, запер дверь на замок, разделся и приготовился спать в настоящей, нормальной постели — впервые за несколько дней.

Я забрался в кровать, откупорил бутылку вина, взбил подушку, подложил ее под спину, сделал глубокий вдох. Долго сидел в темноте, глядя в окно. В первый раз за пять дней я остался один. Я — человек, для которого уединение жизненно необходимо. Я не могу без него, как другие не могут без воды и пищи. Каждый день без одиночества отнимает у меня силу. Я не гордился своим одиночеством, но я был от него зависим. Темнота в комнате была для меня как свет солнца. Я отпил вина.

Внезапно комната наполнилась светом. Раздался скрежет и рев. Рельсы надземки проходили вровень с моим окном. Поезд остановился. Я смотрел на лица людей в электричке, а люди смотрели на меня. Простояв с полминуты, поезд поехал дальше. Снова стало темно. А потом яркий свет вновь залил комнату. Я опять смотрел на лица людей. Это было подобно видению ада, повторявшемуся вновь и вновь. И с каждым новым поездом, проходившим мимо, лица людей становились все более жестокими, уродливыми и безумными. Я пил вино.

Так продолжалось весь вечер: темнота, потом — свет; свет — потом темнота. Я прикончил бутылку и вышел взять еще. Вернулся, разделся, снова забрался в постель. Прибытие и отправление лиц за окном продолжалось. У меня было такое чувство, словно мне является адское видение. Меня посещали сотни и сотни бесов, которых не терпит даже сам Дьявол. Я пил вино.

Потом встал и вынул из шкафа свой новый костюм. Надел пиджак. Он был слегка маловат. Сидел впритык. Вроде бы, когда я мерил его в ателье, он был побольше. Вдруг раздался звук рвущейся ткани. Пиджак разошелся по шву на спине. Я снял с себя то, что когда-то было пиджаком. Но у меня еще оставались брюки. Я их надел. Вместо молнии на ширинке были пуговицы. Пока я пытался их застегнуть, штаны разошлись на заднице. Я потрогал себя сзади и нащупал трусы.

Глава 18

Дней пять я не делал вообще ничего, просто бродил по городу. Потом два дня пил. Потом переехал в другую съемную комнату в Гринвич-Виллидж. В колонке Уолтера Уинчелла я прочитал, что О’Генри написал все свои вещи за столиком в одном знаменитом писательском баре. Я разыскал этот бар и вошел туда — в поисках чего?

Был полдень. Я оказался единственным посетителем, несмотря на колонку Уинчелла. Я был один на один с большим зеркалом, барной стойкой и барменом.

— Прошу прошения, сэр, мы не можем вас обслужить.

Я так обалдел, что не смог даже слова сказать. Я ждал объяснений.

— Вы пьяны.

Может быть, у меня было похмелье, но я не пил уже двенадцать часов. Пробормотав что-то невразумительное об О’Генри, я вышел на улицу.

Глава 19

Магазин казался пустым и заброшенным. В витрине висела табличка: «Приглашаем на работу». Я вошел. Дяденька с тонкими усиками встретил меня улыбкой.

— Садитесь.

Он дал мне ручку и бланк анкеты. Я принялся ее заполнять.

— Высшее образование?

— Незаконченное.

— Мы занимаемся рекламой.

— Э?

— Вам это не интересно?

— Ну, понимаете, я живописец. Художник. У меня кончились деньги. Мои работы не продаются.

— Да, такое бывает.

— И они мне не нравятся.

— Не отчаивайтесь. Может быть, вы еще станете знаменитым после смерти.

Он объяснил, что работать надо было по ночам и что все с этого начинают, но есть хорошие перспективы карьерного роста.

Я ответил, что мне нравится работать по ночам. Он сказал, что начать можно с подземки.

Глава 20

Меня ждали два пожилых дядьки. Мы встретились в метрошном депо. Мне выдали целую стопку картонных плакатов и какой-то металлический инструмент, похожий на консервный нож. Мы зашли в один из вагонов.

— Смотри и делай, как я, — сказал один из дедков.

Он встал ногами на пыльное сиденье и принялся отдирать старые рекламные плакаты, поддевая их консервным ножом. Теперь понятно, подумал я, откуда берутся все эти плакаты. Их вешают люди.

Каждый картонный плакат крепился на двух металлических полосках, которые надо было снять, чтобы повесить новую рекламу. Полоски были тугими, как самые плотные пружины, и согнутыми по контуру стены.

Мне дали попробовать снять плакат. Металлические полоски сопротивлялись моим усилиям. Категорически не желали сдвигаться. Я порезал пальцы об острые края. У меня пошла кровь. Сперва нужно было снять старый плакат, потом — закрепить новый. На каждый плакат уходило по целой вечности. Это был бесконечный процесс.

— Сейчас прямо поветрие в Нью-Йорке, у всех мандавошки, — сказал один из дедков.

— Правда?

— Ага. Ты ведь недавно в Нью-Йорке?

— Ага.

— И ты то есть не знаешь, что тут у всех мандавошки?

— Не знаю.

— Так вот. Вчера до меня домогалась одна красотка. Хотела, чтобы я ей заправил. А я сказал: «Нет, малышка, никакого разврату».

— Правда?

— Ага. Я сказал ей, что я ее трахну, если она даст мне пятерку.

— И что, она дала пятерку?

— Нет. Предложила мне банку грибного супа.