Стив Айлетт - Токсикология (Toxicology)

• Название: Токсикология (Toxicology)
• Автор: Стив Айлетт
• Жанр: Контркультура

”Токсикология” – сборник коротких рассказов. Некоторые издаются впервые, другие перепечатываются из журналов и антологий. Все рассказы короткие (некоторые очень короткие). От внушающей благоговейный трепет образности “Гигантика” до приятной непочтительности “Если бы Армстронг был интересным”, эти рассказы искрятся исключительным талантом, который ставит Стива Айлетта особняком среди современных авторов. Действие некоторых рассказов разворачивается в Светлопиве (среди них “Пистолет Сири”, знакомящий с ужасным миром Тэффи Атома), а другие происходят вообще черт знает где; “Токсикология” – по большей части сатира с добавленными к ней редкими светлыми вставками (в том числе сатира на “Грозную Славу” Вудхауза).

---

И он ушёл, унося с собой виноград.

Так Шифа разработал свою теорию прямого действия. Зачем вымещать злость на подушках, если её причина неподалёку? Больше в его кабинете не бушевал буран перьев и несправедливости. Поп Джо облагодетельствовал Джили Чармерса свинцовым сейфом с высоты в сорок семь футов. Тедди Белтуэй застрелил насовсем Клинтона Маркса Дила в “собственном стилёчке”, как он это описал. Гильберт Вэм показал Чеду Виагре отличный вид на небо в падении с плотины. Хэмми Роудстад выпустил столько пуль, что начал торговать рекламным местом на их поверхности. Бен Селайва даже использовал “указание врача” как основу защиты, когда его арестовали за запихивание пасты в ответственного шеф-повара. Дождь смывал слёзы с лица и мозги с тротуара, и доктор Шифа однажды обнаружил себя в комнате лжесвидетельства, а впереди маячил глаз трески. Его адвокатом оказался Гарпун Спектр, его спина ещё не зажила от удара со времён прошлого дела – когда он защищал Паркера. Из суеверия Гарпун с тех пор не стирал и не менял одежду. Каждое движение его небритой задницы портило воздух.

Его последним доводом оказалась сочащаяся рана смягчения вины.

– Убийственное неистовство? Легко сказать. Мы все испытывали позывы к оружию, рвущиеся, как чиханье. Не прячьте это от себя. Добавьте ещё, что свобода редко бывает разумна, и никогда – невинна. Надо ли использовать возможность? Раз уж мы посадили неземной башмак, наверно, используем его. Принуждал ли кого-нибудь Эл Шифа? Какой такой властью? Есть ли у них собственное мнение? Ну, давайте ради дискуссии предположим, что нет. Что останется, кроме грубого кровавого насилия? И нам необходимо признать, что это известные рукомахи. Гильберт Вэм однажды устроил интересную демонстрацию, в ходе которой избивал каждого, кто стоял и смотрел, – и некоторых других. Однако сегодня, по его собственному свидетельству, мы слышали, что Эл его изменил к лучшему. Чед Виагра посадил Гильберта на нож, Гильберт утопил Чеда, и для них тема теперь закрыта. Вы можете даже сказать, что в Чеде был отсвет психологии жертвы. И это произвольное насилие, бездумное и бесцельное, – просто, маскирующее поведение. Извинения, что оставят нас за скобками? Бритва Оккама – чем проще правда, тем мучительнее её признавать. Мы должны, согласно Цицерону, изучать каждую вещь в самом совершенном образце. Давайте возьмем человека с улицы. Осаждённого со всех сторон насилием и расщеплёнными системами властей. Глаза навыкате, лицо странное, штаны цвета мутного нефрита. Он потеет, как проклятый. Изливает потоки ругательств на мелких, юрких псов. Густо покрыт свиным салом. И да, если его обидеть, он убьёт. А чего мы ещё ожидали? Мы вечно и неправдоподобно удивляемся. Ещё мы зовём себя господами нашей планеты. Да, нам принадлежат бурлящие алмазные копи звёзд. Но что мы есть, как не комки кислорода?

– Говорите за себя, мистер Спектр, – сердито фыркнул судья. – Я не знаю, то ли вы свихнулись, как мышиное дерьмо, то ли мое владение нашим прекрасным языком исходит гноем, но во имя Господа, придерживайтесь ужасных фактов – сетчаточные полосы моей мигрени навевают мне мысли на ваш счёт.

– Благодарю, ваша честь. Перед вами стоит, в сущности, простой вопрос, леди и джентльмены присяжные. Предполагая, что эти бедные идиоты убивают объекты своей ярости вместо невинных свидетелей или даже набитых изображений, что нарушил доктор? Правительство взяло закон в собственные руки – хорошо, пускай наказание соответствует преступлению. Ознакомьтесь на собственном примере и посмотрите, остались ли вы довольны. Жители Светлопива доведены до отчаяния. Почему их отчаяние должно быть тихим?

– Во имя мира, – сказал судья. Присяжные решили, что доктор виновен как

чёрт. Но кто-то из власть имущих принял слова Спектра близко к сердцу. В час убийства двенадцать мрачных наблюдателей собрались, чтобы посмотреть на казнь подушки на электрическом стуле.

Сэмплер

– Ты слишком умный и похож на прожектор, Эдди. Ты каждым жестом заявляешь, что влюблён в своё пальто.

– И?

– И ты похож на студента – бродишь здеся, несёшь херню, никто не хлопает глазами, всё прекрасно. Они решат, что ты цитируешь Бодрийяра – скука как послание.

Это от ублюдка с волосами, как аэрозольный сыр. Голова – как пожарный топор. Плевки – как включённая привычка. Глаза смотрят в одном направлении. Можно предположить, пронизанный вероучением. Но здесь, в подвале университета, Крамер протиснулся дальше теоретического и проверял странное говно на детях, слишком бедных, чтобы иметь центр притяжения. Чёрная дыра кафедры философии поглотила мою подругу. Теперь он бегает по ночной котельной, проверяет уровни освещённости и крутит регуляторы на устройстве, похожем на искусственные лёгкие.

– Это изоляционный чан?

– Считай, что ускоритель частиц – я не сидел этот год сложа руки в ожидании твоего визита. Значит, для разгона. Ты будешь тестировать новый наркотик каждый вечер, Эдди. Некоторые с эффектом продления на полураспаде, но в выводах я сделаю поправку, не волнуйся.

– Джоу говорила тебе, – я не сказать, чтобы наркоман.

– Все мы наркоманы, Эдди, – смеётся Крамер, проверяя угол на одной из видеокамер. – Ты знаешь, исследователь викторианской эпохи Джеймс Ли открыл Малай 2 в джунглях Суматры и назвал его Эликсиром Жизни. Семена, вынутые из стручка и сваренные. Сказал, что вещество снимает эффект любого наркотика в твоём организме, приводит тебя в порядок за полчаса. Сегодня мы настолько замордованы химией, наполняющей современную жизнь, что если примем Малай 2, можем впервые в жизни ощутить вкус первой попытки быть человеком.

– Много есть?

– Никто не будет финансировать его поиски, Эдди – слишком много денег вовлечено в неправильную войну. И случайно его никогда не найдут, а в моём арсенале есть свирепые вещества, поверь мне. – Он ухмыляется, засунув кассету в магнитофон. – По большей части, американские. Их аналоговые законы вывели за скобки воображение ванных химиков от побережья до побережья – теоретическая отравка, противозаконная ещё до появления и постоянный вызов. – Он опускается на колени и отделяет решётку от стены, его рука исчезает в вентиляции и оттуда появляется самсонитовый ящик. – Субстанция – принимаешь, как траву, действует, как спид, или вот, аяхуаска, но нерегистрируемый индол и период полураспада как закуска. Есть к чему стремиться, а?

– Я думаю.

Он поднимает чемодан на стол и отщёлкивает запоры.

– Он думает. – Его смех рикошетит по подвалу, как пуля в лимузине. – Мне это нравится. Джоу говорила, что ты клоун.

– А где Джоу – давно её не видел.

– Поблизости. Будем начинать? – Он достаёт призрачный кусок ткани.

Джоу не шла у меня из головы, и вот моя любительская попытка частного расследования. Я надеюсь справиться с грядущим испытанием. Может, я сумею избежать звенящих атак и гудящих перерабатывающих заводов Ада и получу радужное откровение. Но я уже испуган вдребезги. В ладони Крамера лежит странное зерно.

– Что это такое и что оно тут делает?

– Сорт морского лука.

– Такая крохотулька?

– Только один слой, мой друг. Пятый из центра.

– Какой-то особенный?

– Даю твою голову на отсечение.

– А вторая половина вопроса?

– Ничего. Пока ты его не съел, радость моя. А потом ты честно посмотришь на свою раненую жизнь и выцепишь пулю. Это триптаминовый индол, похож на псилоцибин. Фасеточный глаз души. Ты знаешь своё Плоскогорье! Украденное у Хинтона? Когда сферический объект, пересекающий двумерную плоскость, появляется из ниоткуда, как морфинг двумерного круга, пересечение четырёхмерной гиперсферы с нашим трёхмерным континуумом проявляется как морфинг трёхмерной линзы, вроде летающего блюдца.

– Или старой шляпы.

– Я в курсе, Эдди, – смеётся Крамер. – Но я плачу тебе за то, что ты слушаешь, правильно? И держи рот на замке про наши дела – и у стен есть уши. Сейчас появятся, когда ты примешь нормальную дозу. Давай, пей до дна.

Я глотаю отравку и обильно запиваю водой.

– Ты всё хорошо сделал, Эдди, – говорит Крамер, когда я раздеваюсь и лезу в чан сенсорной депривации. Я лежу на спине, плаваю в плотной солёной воде, провода обратной связи налеплены на голову.

– Я предпочитаю думать об эксперименте как о груде теста, которую отпинали с высокого обрыва – он стремится развивать форму и импульсы сам по себе. В этом настоящее наслаждение, понимаешь?

И он захлопывает крышку люка.

КЛАССИКА

Я болтаюсь в невесомости, в абсолютной темноте, отравка Крамера карабкается по древу моей нервной системы. Сенсорные сигналы уменьшились почти до нуля. Ни цвета, ни звука, ни черта. Ничего не происходит. Сплошные восьмидесятые.

Неожиданно – увесистая тревога. Меня накололи. Эта штуковина – машина времени. Сейчас 1983 год, я уверен. Стерильность. Ничто. Неужели никто не видит, насколько здесь тоскливо?