Стив Айлетт - Токсикология

• Название: Токсикология
• Автор: Стив Айлетт
• Издательство: АСТ, Компания Адаптек
• Жанр: Контркультура
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-040221-X, 5-93827-075-8

«Токсикология» — сборник коротких рассказов. Некоторые издаются впервые, другие перепечатываются из журналов и антологий. Все рассказы короткие (некоторые очень короткие). От внушающей благоговейный трепет образности «Гигантика» до приятной непочтительности «Если бы Армстронг был интересным», эти рассказы искрятся исключительным талантом, который ставит Стива Айлетта особняком среди современных авторов. Действие некоторых рассказов разворачивается в Светлопиве (среди них «Пистолет Сири», знакомящий с ужасным миром Тэффи Атома), а другие происходят вообще черт знает где; «Токсикология» — по большей части сатира с добавленными к ней редкими светлыми вставками (в том числе сатира на «Грозную Славу» Вудхауза).

---

— Ряд команд, — ответили они. — Два миллиона знаков.

— Слушать ваши умствования хуже, чем жрать волосы, — заскулил я в нетерпении.

И тут правда вспыхнула в моих лобных долях — единственный способ добиться той плотности нарушений, которой так вожделела Сири — хакнуть их, инициируя тысячу ограблений, мошенничеств и вторжений в единую долю секунды. Программа, которую она создала, пролилась в дизайн оружия, остывающий в кузнице Близнецов. Они открыли панель и обнаружили пушку, подобную жестяному патрониту с подцепленным стволом и укороченной рукояткой от Стейра. Спиральные барабаны смотрелись весьма модно. Каждая часть существования — гобелен китча.

— А в жопе этерический пробник, — сказали Близняшки. — Этот револьвер — её наследие и кульминация, тенемальчик, её бочка тёплого пепла. Она хотела бы вернуться домой.

— Вы хотите сказать, я должен забрать его и зарядить? Нет, только не я. Копы правильно говорят, что любая пушка в итоге стреляет, есть ли на то причина, нет ли.

— Истину глаголешь, тенемальчик. Будь осторожен.

Мою машину подменили на надувную реплику, которая взорвалась, когда я сунул ключ в дверь. Так что я сел на дребезжащий поезд до Светлопива. Один на весь вагон, пока внутрь не впузился жирдяй с перетяжкой на животе. Оглядел пустые сидения, дотопал до меня, уселся напротив. Глаза на подушке его головы следили за мной, пока по нам проносились полосы света и тьмы.

— Разглядывание само по себе награда.

— Есть такое дело.

В кармане длиннополого пустоплаща пулежор пылал у меня в ладони.

— Сбрей волоски с морды мотылька, и что ты получишь?

— Фэтти Эрбакла?

— Подумай получше.

— Тебя?

— В тютельку. Табс Родник зовут. Родник по имени, родник по сути. Коп в отставке, но держу нос по ветру. Знаешь, почему я всегда считаю себя на дежурстве?

— Неспособность к фальсификациям обломала тебе карьеру?

— Не-а. Зацени.

Он воздел себя вверх, встал в проходе и начал крутить руками и ногами ровные, пугающие фигуры. Этот медведь танцевал, как мультяшный робот. Потом сел, довольный и пыхтящий.

— Знаешь, где я научился так танцевать?

— В академии клоунов?

— Не-а. — Он достал некое подобие мобильника. — Знаешь, что это такое?

— Скрэмблер на прямой связи с цирком?

— Не-а. Двусторонний сканер. Узнаю о свежем жмуре, иду, сканирую рисунок на полу. Всё началось два года назад. Я вертел фотографии мест преступлений — знаешь, очертания трупов мелом на полу? Вышел эффект мелькающей книги, как будто контуры человека танцуют. И я подумал — найду хореографа, мы тут сидим на золотой жиле. Сделаю танцевальные номера за каждый месяц последнего года. Множественные убийства я связал в целые пьесы. Что я изображал? Скомбинированные пятьдесят мест преступлений, в январе, в централе округа Колумбия. Я работаю в Колумбии, но услышал про большие модные дела в Светлопиве, йо? Воронка, дурацкое место преступления, меловая линия потрясающая, хочу записать. Ты из Светлопива? Какой там цвет?

— Красный.

— Ясненько. У вас там электростул? Мы в Вашингтоне пользуемся газом. Народ говорит, банка смертников зябкая, как иные убийства, но я думаю, это преступление страсти. Да, редкий день, когда я забываю восхвалить тех, кто дал нам карт-бланш на принуждение. Их и пустопорожние медиа. Поддерживают нас — объективных, критикуют нас — пристрастных. Могу выдать дюжину банальных прецедентов. Только уважения не хватает. Куда девалась вера в высшую власть?

— Сгорела в сельских фетюхах?

— Не-а. У среднестатистического бирлайте-ра морали как в чёртовом колесе. Что с вами, люди? Парень, ты меня слышишь? Будут шаффлборд и апельсиновые стены, пока не поймёшь, что ты бежишь голый через ферму аллигаторов…

Его слова стимулировали мой сон — скука всегда была тяжелейшим булыжником в оружейной закона. И мне снилось, что я клоун за рулём грузовика с динамитом. Края пропасти размыты, как цепь пилы. Сири сидит рядом со мной в красно-пятнистых дангари.

— Что там сказали Близняшки? — преспокойно спросила она. — Там больше искусства, чем науки, или всё-таки в основе лежат суровые принципы?

— Т-т-ты не видишь, я же ни хрена в этом не рублю? — взвизгнул я, выкручивая руль, и тут лопнули шины, вырвав меня из сна.

Табс Родник был одет так же, как Сири во сне, и смотрелся поражённым, как неминуемо, выснайперенный сенатор. Артериальная кровь туманилась и кружилась между нами, выпадая нежным дождём. Я прострелил себе дырку в ноге. Недоумение копа в отставке бросалось в глаза, как голодная кошка.

— Ни х…

Я склонился пред его приговором так быстро, что сломал ему нос. Тем временем станция со скрежетом приближалась. Он что-то гундел про парафин и смерть, когда я выпрыгнул на платформу и пошёл к турникетам вместе с парой дюжин человек. В меня добавилась пуля и тонкие потёки запёкшейся крови. Вопль сзади-я повернулся, чтобы увидеть, как Табс сгибается, ловит воздух ртом, свет падает на него и гаснет. Он был вакуумом. Ломлюсь через турникет, ощущая себя посторонним.

Когда я пересекал вестибюль, всё вокруг было в невероятно высоком разрешении. Я видел пороги нарушений, пересекаемые, когда люди лезли без очереди, отвешивали оплеухи, пялились — каждая голова как отравленный потир. Кирлианов фронт бури столкнулся с приливом толпы. Вымышленные линии закона пересекались в воздухе, тонкие и накрученные, как паутинка. Когда я проходил мимо, они съёживались и исчезали, как волос в огне. Я спрятал пушку в камеру хранения и свалил.

У себя в инкрустированном морскими желудями офисе я всё рассказал своей девушке и техническому советнику, и она сказала, что нет более фрейдистского варианта, чем пистолет, стреляющий в туннеле. Я сказал, что Фрейд может пойти погулять, она ударила меня по яйцам, я отрубился и провалялся там шестнадцать часов, пришёл в себя, только когда приехали копы.

— И вот я с вами, сижу в воплебудке, — учтиво сообщил я двум следователям.

— И ты, конечно, не знаешь, почему Президента нашли головой во рту мумифицированного кодьякского медведя. Крайне голого и несколько мёртвого. С пятью ярдами китайской шутихи в жопе.

Они показали мне фотографии с места преступления.

— Можно я их оставлю себе?

— Атом, твоя история не катит. И ей до боли не хватает вещественных доказательств. Но мы можем взломать каждую камеру хранения на вокзале Светлопива, и если найдём пушку, то засадим тебя как соучастника Сири. Так что ты по любому попал.

Скоро копы решили, что убивать меня необязательно — об этом я думал годами. Я мог говорить, что угодно и обвести полиграф — пуля Сири обрабатывала реакцию совести. Но героического подхода не было — я выстрелил случайно, немотивированно, и сам в себя. Близняшки хорошо прикололись.

Хуже всего, что у копов был пистолет, хотя они этого и не знали. На станции в Светлопиве тысячи камер хранения, и в каждой — по пистолету.

Зубодробитель

Терри Тантамаунт жил как котёнок, преодолевающий ступеньки на лестнице вверх. У него не бывало даже проблеска идеи, что правильно сказать в каждой конкретной ситуации. И, похоже, вообще специфическое представление о правильном и неправильном.

— Тебе не кажется, что я набрала вес?

— Да, слава Богу.

Однажды на вечеринке он взял двух омаров и изображал, как они беседуют — даже здесь он не выпердел подходящий обмен фразами. Люди вздрагивали от смущения. Иногда его пытались защищать, но чаще он видел разочарование, презрение, злость — даже отвращение.

— Только не говори, что всё это время спал.

— Ладно.

Иногда он жаждал ответа, заключённого в вопросе, но это казалось столь абсурдным обманом — неужели люди так плохо о себе думают, что стремятся обмануться?

— Эй, детка, если бы я была не в курсе, я бы сказала, что ты ревнуешь.

— Есть такое дело, киска моя.

В детстве эти промахи были непосредственны, как горелый пирожок, но время плелось, и они стали тусклыми синяками перманентных побоев. Он выяснил, что «Как дела?» это не вопрос, и прочие основы. Но не понимал их и мог только склонить перед ними клюв. Как поступить? Отрастить шкуру гордости? Притворяться безразличным? Истинная мука без ада.

— Республиканец или демократ?

— Мне надо из них выбрать?

Причудливые представления Терри о честности и смысле сделали его известным, подобно горящей шине. Если с них прямо требовали бумаги, люди демонстрировали абсолютную решимость уйти от проблемы, а Терри обычно чувствовал жалость и уступал. Загнанные в угол, они впадали в ярость или как минимум врали напропалую, дабы при первом удобном случае скрыться. Казалось, они тщательно взращивают чужие мнения.

— Угадай, что у меня есть.

— Хитро запрятанная повестка дня? Сначала он думал, что его девушка Янда сможет обучить его репликам в этом рабоче-крестьянском фарсе. Но сначала она пыталась отвертеться, потом краснела от стыда.