Тобайас Смоллет - Приключения Родрика Рэндома

• Название: Приключения Родрика Рэндома
• Автор: Тобайас Смоллет
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1949

В настоящем издании представлен роман шотландского писателя Т. Смоллета «Приключения Родрика Рэндома», в котором автор выразил критическое отношение к просветительскому оптимизму, заострив внимание на «темных» сторонах человеческой натуры. Характерной особенностью художественной манеры Смоллета является гротеск.

---

Сколь ни было необычайно это предложение, я выслушал его с удовольствием, ибо оно льстило моему тщеславию и внушило смешную надежду на то, что Нарцисса воспылает ко мне ответным чувством.

После утреннего завтрака мьсе д'Эстрап отправился выразить свое почтение маркизу, и ему так повезло с его просьбой, что я получил увольнение через несколько дней, после чего мы отправились в Париж.

Тут я имел время поразмыслить и поздравить себя с внезапной переменой фортуны, которую можно вынести со спокойствием, только научившись до некоторой степени философии и самоотречению. Эта истина станет еще очевидней, если я опишу подробно то, обладателем чего я стал сразу, после отвратительной нищеты и уничижения. В мой гардероб входили пять роскошных полных костюмов, два из коих были попроще, один из превосходного бархата, один отделан золотым шитьем, а один — серебряным; два кафтана — один белый с большими металлическими пуговицами, другой голубой с золотой обшивкой; один камзол из золотой парчи, один голубой атласный, расшитый серебром, один зеленый шелковый, украшенный крупным узором из золотого галуна, один черный шелковый с бахромой, один белый атласный, один черный суконный и один алый; шесть пар суконных штанов, пара малиновых и другая пара из черного бархата; двенадцать пар белых шелковых чулков, столько же черных шелковых и столько же тонких нитяных; шляпа с золотой point d'Espagne[67], вторая с серебряными фестонами, третья с золотым галуном и четвертая простая; три дюжины превосходных гофрированных рубашек; столько же галстуков, дюжина батистовых носовых платков и еще дюжина шелковых.

Другое движимое имущество, перешедшее в мое владение, благодаря щедрости и дружбе Стрэпа, состояло из золотых часов, двух ценных бриллиантовых колец, двух дуэльных шпаг, третьей с серебряным эфесом и четвертой со стальным, инкрустированным золотом, бриллиантовой пряжки для галстука, набора пряжек для чулков и башмаков, пары пистолетов, отделанных серебром, палки с золотым набалдашником и черепаховой табакерки для нюхательного табака, украшенной золотом и с изображенной на крышке леди. Джентльмен оставил также много других ценных вещей, которые Стрэп превратил в наличные деньги до того, как я с ним встретился, так что, помимо всех упомянутых вещей, у нас было более двухсот фунтов наличными деньгами.

Экипировавшись, я превратился в весьма видного джентльмена и в сопровождении моего верного друга, который довольствовался положением моего лакея, посетил Лувр, осмотрел Люксембургскую галлерею и был в Версале, где имел честь видеть, как его христианнейшее величество скушало изрядное количество маслин.

В течение месячного моего пребывания в Париже я являлся несколько раз ко двору, посетил итальянскую комедию, оперу, театр, танцевал на маскарадах и, коротко говоря, обозрел все самое примечательное в столице и в ее предместьях. Затем мы двинулись в Англию через Фландрию, проследовали через Брюссель, Гент, Брюгге и сели на корабль в Остенде, откуда через четырнадцать часов прибыли в Диль, наняли почтовую карету и через двенадцать часов благополучно достигли Лондона, отделавшись от тяжелого багажа, который мы послали в фургоне.

Глава XLV

Я осведомляюсь о моем дяде и узнаю, что он ушел в плаванье. — Нанимаю квартиру на Чаринг-Кросс. — Отправляюсь в театр, где меня подстерегает приключение. — Обедаю за общим столом в кофейне; описание гостей. — Завожу знакомство с Медлером и доктором Уэгтейлом

Тотчас по прибытии в гостиницу я послал Стрэпа разузнать о моем дяде в трактире «Национальный флаг» в Узппинге; вскоре он вернулся с ответом, что мистер Баулинг ушел в плаванье штурманом торгового судна после долгих и безуспешных хлопот и посещения Адмиралтейства, где, очевидно, того влияния, на какое он рассчитывал, оказалось недостаточным для восстановления его в правах и для уплаты жалованья, полагавшегося ему, когда он покинул «Гром».

На следующий день я нанял прекрасную квартиру неподалеку от Чаринг-Кросс, а вечером, нарядившись в скромный костюм, но подлинно парижского покроя, появился в парадной ложе в театре, где увидел большое общество и был столь тщеславен, что вообразил, будто на меня смотрят с сугубым вниманием и одобрением. Это глупое самодовольство в такой мере опьянило меня, что я оказался повинен в тысяче уморительных жеманных выходок, и, должно думать, что, как бы ни было благоприятно мнение общества при первом моем появлении, оно быстро уступило место жалости или презрению благодаря моему нелепому поведению. Я вставал и снова садился; в промежутках между действиями по двадцать раз надевал и снимал шляпу; вытаскивал часы, прикладывал их к уху, заводил, переводил стрелку и опять прислушивался; вертел табакерку, притворялся, будто беру понюшку, дабы, пользуясь удобным случаем, выставить напоказ свой бриллиант, и утирал нос надушенным платком; затем помахивал тростью, поправлял темляк и проделывал еще немало таких же глупостей в надежде заслужить репутацию изящного молодого человека, в обретении которой мне служили серьезной помехой два свойства моей натуры, а именно природная застенчивость и легко уязвимая чувствительность.

Охотно вступил бы я в разговор с окружающими, но меня останавливал страх вызвать осуждение за самонадеянность, а также мысль, что я имею больше прав на внимание с их стороны, чем они на подобное снисхождение со стороны такого человека, как я. Сколько раз я краснел, заслышав перешептыванье и громкий смех других щеголей, вызванный, как думал я, мною! И сколько раз я восхищался завидным равнодушием этих избранников, которые созерцали горестное зрелище на сцене, не обнаруживая ни малейших признаков одобрения или интереса! Мое внимание было поглощено вопреки моей воле, и я не мог не плакать вместе с героиней, хотя и прибегал к многочисленным уловкам, чтобы скрыть столь неблаговидную слабость.

Когда театральное представление окончилось, я остался ждать, не подвернется ли удобный случай проводить до кареты какую-нибудь леди, но каждая была окружена таким количеством услужливых кавалеров, что мои надежды долгое время не сбывались. Наконец я заметил очень красивую особу, изящно одетую, сидевшую в одиночестве в ложе неподалеку от меня; тогда я подошел к ней и предложил свои услуги. Она как будто пришла в смущение, поблагодарила за любезность и, нежно посмотрев на меня, отказалась меня утруждать, взглянула на часы и выразила удивление касательно небрежности своего лакея, которому было приказано приготовить для нее к этому часу портшез. Я повторил мою просьбу в самых красноречивых и лестных выражениях, на какие был способен, и уговорил ее принять сделанное мною предложение послать моего слугу за портшезом или каретой, после чего был отправлен Стрэп, который вернулся, ничего не отыскав.

К тому времени театр совсем опустел, и нам пришлось удалиться. Когда я вел ее по коридору, я заметил стоявших в углу пять-шесть молодых щеголей, из коих один, как показалось мне, подмигнул моей прелестнице, и когда мы прошли мимо, я услышал, что они громко захохотали. Этот смех заставил меня насторожиться, и я решил удостовериться, какова репутация этой леди, прежде чем завязать с ней более близкое знакомство. Так как ни одна карета не появлялась, я предложил леди проводить ее в таверну, где мы могли бы посидеть несколько минут, покуда мой слуга отправится за каретой на Стрэнд. Она как будто робела, не решаясь итти в таверну с незнакомцем, но в конце концов уступила моим патетическим увещаниям не подвергать опасности свое здоровье, которому угрожали холод и сырость на улице.

Добившись таким образом некоторого успеха, я пожелал узнать, какого вина угодно ей выпить, но она выразила крайнее отвращение ко всякого рода крепким напиткам, и я лишь с большим трудом убедил ее отведать желе. Тем временем я старался рассеять испытываемое ею смущенье, говоря ей все любезные слова, какие только мог придумать, в ответ на что она часто вздыхала и смотрела на меня томным взором, который, однако, был как будто сродни распутному подмигиванию куртизанки. Это открытие, вкупе с прежними подозрениями, заставило меня быть настороже и в то же время помогло избавиться от застенчивости и занимать ее веселой и развязной беседой.

Ведя с ней разговор, я добивался чести явиться к ней в дом с визитом на следующий день, но она, принося извинения, отказала мне в этой просьбе, опасаясь, как бы не оскорбился сэр Джон, который по натуре своей был склонен раздражаться из-за пустяков. Это упоминание, назначенное для того, чтобы довести до моего сведения, будто ее муж — титулованная особа, не пресекло моего все более назойливого ухаживания, и я даже отважился сорвать поцелуй.

Но — о, небо! — вместо того, чтобы упиться сладостным благоуханьем, которое сулил ее нежный вид, я чуть не задохнулся от испарений джина! Такой запах из ротика особы, только что заявившей о своем отвращении ко всем спиртным напиткам, превратил не только мои сомнения в уверенность, но и мой восторг в омерзение, и, не вернись мой слуга с каретой, у меня не стало бы сил соблюдать еще пять минут долее простую учтивость.