Уилл Айткен - Наглядные пособия

• Название: Наглядные пособия
• Автор: Уилл Айткен
• Издательство: АСТ
• Жанр: Контркультура
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-023181-4

Японская молодежная культура…

Образец и эталон стильности и модности!

Манга, аниме, яой, винил и “неонка” от Jojo, техно и ямахаси, но прежде всего — конечно, J-рок! Новое слово в рок-н-ролле, “последний крик” для молодых эстетов всего света…

J-рок, “быт и нравы” которого в романе увидены изнутри — глазами европейской интеллектуалки, обреченной стать подругой и музой кумира миллионов девушек…

---

Когда он открывает рот пошире, я вижу ту, другую комнату, с хирургическим столом. Поднос застелен белой тканью. На подносе — четыре предмета: изящная серебряная иголка, как в волшебных сказках, моток черной хирургической нити, шприц из нержавеющей стали для подкожных впрыскиваний и пара полупрозрачных хирургических перчаток. Когда мне было шестнадцать, отец дознался про ребят в сапогах, облепленных засохшим дерьмом. И решил, что с другими моими губами тоже проблема. Шрам был ему больше по душе, нежели зияющая рана. Однако все рукоделие моего ревнивого отца ни к чему не привело. Долговязый зубастый парень из соседней долины перекусил шов надвое, еще и припухлость не сошла толком. Что до меня, так я всегда подранок. И рана эта — моя, не чья-нибудь. Пусть Оро сам заботится о своих. Вот то, что я называю предательством: эта его обманчивая цельность. Час синевы.

Как долго простояла она в дверях? Ее аккуратненькая накидочка спадает с плеч — просто залюбуешься; на задниках кроссовок из магазина «Трагических развлечений» — прелестные крылышки.

— Уходи! — кричу я ей, но с губ не срывается ни слова. Я слишком отвыкла пускать в ход голос.

— Луиза, — говорит она, — я так долго тебя искала.

— Туточки, — хрипло отвечаю я.

— Прости? — Делает большие глаза, хлопает темными ресницами — все как полагается.

— А я все время была туточки.

Она переступает через высокий порог. Если подойдет достаточно близко, я ей так вмажу, что от чистосердечия в ее лице и следа не останется.

— Я тебя везде искала. Все так разволновались, когда ты вдруг исчезла из центра «Обучения улыбке».

— Гермико, хватит мне лапшу на уши вешать. Никуда я не исчезала — меня сюда миссис Анака привезла.

Гермико отвешивает полупоклон и застывает в этой позе, внимательно изучая пол.

— Миссис Анака действовала без ведома и без разрешения конгломерата развлечений «Сиру». Нам понадобилось очень много времени, чтобы отыскать тебя здесь.

Какое-то время обдумываю ее слова.

— Я так понимаю, ты в совете? Реагирует она еще медленнее, чем я говорю.

— В совете?

— Ты входишь в совет директоров конгломерата развлечений «Сиру».

Она качает головой и улыбается очаровательной улыбкой.

— Ох нет, Луиза, я — всего лишь их посланник. Я пришла с предложением. Ты разве не хочешь отсюда выбраться?

Я оглядываюсь по сторонам: прозрачные зеленые стены, череда комнат, уходящих вдаль во всех направлениях, неумолчный шум струящейся вниз воды, пипетка, поблескивающая на полу рядом с моим тюфяком.

— Это — последнее, что мне приходит в голову.

— Но ты должна…

Я тянусь за пипеткой.

Я прихожу в себя: она все еще здесь. Стоит на коленях перед моим белым тюфяком и нашептывает мне на ухо: «В твое отсутствие в мире Оро стало куда спокойнее. Директора «Сиру» были довольны. Внезапно у него появилось больше времени на работу; причем ничего, кроме работы, его не занимало. Все свое горе, всю свою боль он вложил в подготовку нового диска. Он даже спать перестал: все ночи напролет писал песню за песней. И каждая из них — для тебя, Луиза. Под струнами его Черепахи рождалась целая вселенная, вселенная плача, в которой привычный мир воссоздавался до последней подробности: леса и долины, дороги и города, поля, реки и звери. Вокруг его скорбного мира, точно вокруг второй земли, вращалось солнце — в немом, усеянном ззездами небе, небе плача, со своими собственными, искаженными звездами.

Когда компакт-диск наконец вышел, никто не мог его слушать, такими печальными были эти песни. Никто не мог — кроме мальчиков. Кай и Кей, Ривз Стив. Ясуд-зиро, Нагиса, Масахиро — все они поубирали прочь своих Джуди Гарланд на семьдесят восемь оборотов, и долгоиграющие пластинки, и вообще весь винил, и слушали только «Ноябрьское воскресенье, 3.02 утра»: так назывался компакт-диск, потому что именно столько показывали часы, когда Оро нашел тебя, Луиза, под столом в усадьбе на Сёдосиме, с торчащим из руки шприцем.

А теперь пойми вот что: Оро никогда не знал провала, нигде и ни в чем. После запуска «Ноябрьского воскресенья, 3.02 утра» совет директоров «Сиру» заволновался по поводу низких объемов продаж, но не слишком. Директора были уверены, что гастроли изменят положение дел, ведь они знали: никто не исполнит песню, даже печальную и мучительную, так, как способен это сделать Оро. Первый концерт, по его же просьбе, был назначен в концертном зале «Персиковый цвет» в Оса-ке. Оро попросил меня прийти. Как я могла отказать ему? Половина мест в зале пустовала…

В моем ряду, на балконе первого яруса, я оказалась единственной. Не было ни флагов, ни son et lumiere[119]. Он не сбрасывал с себя пелены мумии и не сползал вниз по крутой лестнице на животе, точно сверкающая змея. Вместо того он просто вышел на сцену — в черной рубашке и серых брюках. Сел на деревянный складной стул, с Черепахой под мышкой. Они с инструментом теперь сделались неразлучны, словно тот так и врос в его левую руку, как побег золотых роз, привитый к оливковому дереву. Когда Оро играл, было ясно: он поет для кого-то, но не для аудитории. Его мальчики сидели в первом ряду: по щекам у них бежали слезы. Остальные зрители разошлись, не дослушав; плюшевые сиденья откидывались за ними с глухим вздохом. Гастроли Оро переместились в Нагою и там закончились: не удалось распродать билеты даже на треть».

Голос ее звучит тихо и в то же время настойчиво. Но надо мной он власти не имеет. Я тоже создала собственный мир. И плачу в нем не место. В воздухе этого мира реет только ветер забвения.

Она по-прежнему здесь. Я восхищаюсь ее настойчивостью.

— Ты нужна ему, Луиза.

— Я нужна конгломерату развлечений «Сиру» — взболтнуть еще подливки.

Мгновение она молчит.

— Ты не всегда была так жестока.

— Ты не всегда была так фальшива, Гермико.

— В чем же я солгала тебе?

Дай-ка я посчитаю… И тут вдруг я вижу все свое пребывание в Японии как есть, от начала и до конца, словно это — законченная история, пьеса, разыгрываемая снова и снова в одной из комнат со стеклянными стенами. Вижу так ясно и отчетливо, что сама поражаюсь. Когда же это моя жизнь казалась такой упорядоченной, такой тщательно спланированной? Все действующие лица появляются в нужный момент, минута в минуту, каждый — в костюме, исполненном глубокого смысла, от миссис Накамура до прекрасной старухи, от доктора Хо и его пляшущих иголок до малыша Нобу, дергающего себя за тощий белый уд. Кеико и все прочие Малютки рассыпались по комнате, вертятся, точно дервиши, изображая вертолет; Оро зовет с крыши моего отеля, длинный плащ потрескивает, точно черный парус на ночном ветру, шепчет: «Хэлло, хэлло, хэлло».

Гермико права. Никто мне здесь не лгал, все просто предположили, что я знаю свою роль.

И теперь я действительно ее знаю, даже если насчет финала не вполне уверена.

Гермико неотрывно глядит мне в глаза.

— Ты приняла решение, Луиза. Я это вижу.

— Не совсем. — Поднимаю пипетку. — Как насчет по-быстрому окунуться в океан?

Она запрокидывает голову, капли струятся, точно дождь, сперва ей в глаза, потом — мне.

Как ей удалось поднять меня на ноги — загадка. Может, миссис Анака помогла. Они даже потрудились одеть меня. Ну, в некотором роде. Обрывки шелка, резинки, шерсти, бинтов свисают с меня лохмами. Самое трудное — это удержаться в вертикальном положении. Я пытаюсь сосредоточиться на крылышках Гермиковых кроссовок, остальное происходит автоматически. Мы идем по извивам коридоров, гирлянды одежд сковывают мне шаг. Я наклоняюсь распутать волочащийся рукав, лоскут шерсти или кусок резинки; Гермико ждет. Разматывая свои пелены, я чувствую, будто раздеваю дитя. Я ушла так глубоко в себя — вот, оказывается, на что похожа беременность? Это когда тебя наполняет пустота, более сладостная и необъятная, нежели все, что в силах предложить Оро? Должно быть, таково же целомудрие беременной женщины: моя пизда закрылась, точно цветок в сумерках. Она мне уже не нужна. Я выше желания.

Порог в иной мир все ближе. Темно-фиолетовые карпы копошатся у наших ног. Гермико ободряюще касается моей руки. Больно, словно от нежеланного поцелуя; прикосновение напоминает мне о том, что такое мир. Я едва не поворачиваю назад. Но мне любопытно поглядеть, чем все закончится. Лишь бы никто не говорил про возвращение во имя любви.

18 Невер

В фильме “Hiroshima mon amour”[120] женщина — чтоб я помнила, как ее звали! — родом из французского городка под названием Невер. Она актриса, в Японию приехала сниматься в фильме, знакомится с японцем, архитектором по профессии. У них завязывается роман, они влюбляются друг в друга. У него есть жена и дети; они уехали на выходные или что-то в этом роде. Актриса должна вернуться во Францию, как только снимется в роли медсестры. По фильму она стягивает светлые волосы белой косынкой с красным крестом. Хвостики косынки торчат точно уши, она похожа на красавицу кошку. Наманикюренные ногти блестят как обсидиановые.