Патриция Хайсмит - Мистер Рипли под землей

• Название: Мистер Рипли под землей
• Автор: Патриция Хайсмит
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-94278-364-0

Во втором романе американской писательницы Патриции Хайсмит (1921-1995) о приключениях Тома Рипли герой в очередной раз с присущими ему цинизмом и изяществом находит выход из совершенно отчаянного положения.

---

– Разрешите представить вам мистера Гардинера из “Телеграфа”, – сказал Джефф. – Дерватт. А это мистер…

– Перкинс, – произнес молодой. – “Санди Таймс”.

Не успели они обменяться рукопожатием, как в дверь постучали. Том прошел, сутулясь, к столу, почти как ревматик. Единственная лампа находилась у дверей в галерею, футах в десяти от него. Но Том заметил, что у Перкинса была с собой вспышка.

Джефф впустил еще четырех мужчин и женщину. Пуще всего в данной ситуации Том боялся женских глаз. Ее представили как мисс Элинор Такую-то из “Манчестер как-то там”.

И сразу со всех сторон посыпались вопросы. Хотя Джефф и предложил задавать их по очереди, никто не обратил на его просьбу внимания, каждому хотелось выяснить все, что его интересовало.

– Вы собираетесь прожить в Мексике всю жизнь, мистер Дерватт?

– Мистер Дерватт, для нас это настоящий сюрприз. Что побудило вас приехать в Лондон?

– Без “мистера”, пожалуйста, – произнес Том сварливо. – Просто Дерватт.

– Вы удовлетворены своими последними работами? Считаете ли вы, что они лучше прежних?

– Дерватт, вы живете в Мексике один? – спросила Элинор Такая-то.

– Да, один.

– Вы не скажете, как называется ваша деревня?

Вошло еще трое мужчин, Том услышал, как Джефф велел кому-то подождать за дверьми.

– Что я вам точно не скажу, так это название своей деревни, – медленно произнес Том. – Это было бы неблагодарностью по отношению к ее жителям.

– Дерватт, а что… Ой!

– Дерватт, некоторые из критиков говорят… Кто-то барабанил кулаками в дверь. Джефф постучал кулаком с этой стороны и крикнул:

– Пожалуйста, успокойтесь! Позже!

– Некоторые из критиков…

Дверь стала трещать, и Джефф подпер ее плечом. Увидев, что дверь не поддается, Том обратил невозмутимый взор на спрашивающего.

– Критики говорят, что ваши картины напоминают тот период Пикассо, когда он увлекся кубизмом и стал расчленять лица и формы.

– У меня нет периодов, – сказал Том. – У Пикассо – есть. И поэтому на него невозможно навесить ярлык, если бы кому-нибудь вдруг захотелось. Нельзя сказать “Я люблю Пикассо”, потому что он многолик. Пикассо играет. Пускай. Но, играя, он разрушает то, что могло бы сделать его… истинной и цельной личностью. Вы можете сказать, кто такой Пикассо – как личность? Репортеры усердно строчили.

– Какая картина из тех, что здесь выставлены, ваша любимая? Вы можете назвать какую-нибудь?

– У меня нет… Нет, я не могу выбрать какую-то одну картину и сказать, что она любимая. Спасибо. – (Интересно, Дерватт курил? А, какая разница?) Том достал “Крейвен-Эй” Джеффа и прикурил от лежавшей на столе зажигалки, прежде чем два репортера успели подскочить со своими. Он чуть подался назад, боясь, как бы их пламя не подпалило ему бороду. – Возможно, кое-какие из моих старых работ можно назвать любимыми. “Красные стулья”, например, или “Падающая женщина”. Увы, они проданы. – Это название вдруг всплыло откуда-то в памяти Тома в последний момент. Такая картина действительно существовала.

– А где она? – спросил кто-то. – Я не видел ее, но название знакомое.

Том стыдливо потупился, как мог бы это сделать затворник, и не сводил глаз с блокнота на столе Джеффа.

– Я не помню. “Падающая женщина”. Кажется, продана какому-то американцу.

Репортеры снова кинулись в атаку.

– Вы довольны тем, как продаются ваши картины, Дерватт?

(Еще бы ему не быть довольным!)

– А Мексика вас разве не вдохновляет? Я обратил внимание, что на выставке нет картин, где она была бы изображена.

(Некоторая неувязка. Действительно, странно. Но Том быстро справился с этим. Источником вдохновения ему служит воображение.)

– Дерватт, не могли бы вы хотя бы описать дом, в котором живете? – попросила Элинор.

(Это сколько угодно. Одноэтажный дом, четыре комнаты. Перед входом растет банан. Каждое утро в десять часов приходит девушка, чтобы сделать уборку. В полдень она отправляется в магазин и приносит ему свежеиспеченных черепах, которых он ест за ленчем вместе с красной фасолью. Да, с мясом бывают перебои, но иногда забивают коз. Имя девушки? Хуана.)

– Местные зовут вас Дерватт?

– Сначала звали, но произносили имя очень своеобразно. Теперь обращаются просто “дон Филипс”, – этого вполне достаточно.

– Они не знают, что вы тот самый Дерватт? Том опять усмехнулся.

– Вряд ли они читают “Таймс” или “Артс ревью”, или что-нибудь подобное.

– Вы не скучаете по Лондону? Каким он вам показался?

– Это была просто прихоть с вашей стороны – вдруг взять и приехать сюда? – спросил молодой Перкинс.

– Да, просто прихоть. – Том улыбнулся мудрой усталой улыбкой человека, в течение долгих лет в одиночестве созерцавшего голые мексиканские утесы.

– Вы никогда не бываете в Европе – инкогнито? Я знаю, вы любите уединение…

– Дерватт, я был бы очень вам благодарен, если бы вы завтра уделили мне десять минут. Вы не скажете, где вы…

– Сожалею, но я еще не решил, где остановлюсь, – сказал Том.

Джефф стал вежливо выпроваживать репортеров, замелькали вспышки. По просьбе фотографов Том посмотрел вниз, вбок, потом наверх. Джефф открыл дверь официанту в белом пиджаке, внесшему поднос с напитками. Поднос вмиг опустел.

Том застенчиво и грациозно приподнял руку в прощальном приветствии.

– Благодарю вас всех.

– Нет-нет, пресс-конференция окончена, – проговорил Джефф у дверей.

– Но я…

– Ах, мистер Мёрчисон! Пожалуйста, входите. – Джефф повернулся к Тому.

– Это мистер Мёрчисон, Дерватт. Он из Америки.

Мёрчисон был крупным человеком с располагающей физиономией.

– Здравствуйте, мистер Дерватт! – произнес он, улыбаясь. – Какой приятный сюрприз – встретиться с вами в Лондоне.

Они пожали друг другу руку.

– Здравствуйте, – ответил Том.

– А это Эдмунд Банбери, – продолжал представлять Джефф. – Мистер Мёрчисон.

Эд и мистер Мёрчисон обменялись приветствиями.

– У меня есть одна из ваших картин, “Часы”, – сказал Мёрчисон. – Я ее даже принес с собой.

Он широко улыбался, глядя на Тома с уважительным восхищением. Том надеялся, что удивление от столь неожиданной встречи помешает Мёрчисону вглядываться в его лицо слишком пристально.

– Вот как? – произнес он. Джефф опять запер дверь.

– Присаживайтесь, мистер Мёрчисон, – сказал он.

– Спасибо. – Мёрчисон сел на стул с прямой спинкой.

Джефф начал не торопясь собирать пустые бокалы со стола и книжных полок.

– Я не буду ходить вокруг да около, мистер Дерватт. Я… меня заинтересовало определенное изменение в технике, которое я заметил в ваших “Часах”. Вы помните эту картину, конечно?

(Что это? Ничего не значащая разговорная фраза или отнюдь не случайный вопрос?)

– Конечно, – ответил Том.

– Вы можете описать ее?

Том все еще стоял. Его пробрал озноб. Он улыбнулся.

– Чего не умею, так это описывать свои работы. Меня не удивило бы, если бы на картине не оказалось никаких часов. Может быть, вы не знаете, мистер Мёрчисон, но я не всегда сам придумываю названия своих картин. – Том бросил взгляд на каталог с наименованиями выставленных в зале работ, который Джефф или кто-то другой предусмотрительно раскрыл на лежащем на столе блокноте. – А потом приходится удивляться, каким образом на твоей картине мог кому-то привидеться, например, “Воскресный полдень”. Это ты постарался, Джефф?

– Нет, – рассмеялся Джефф. – Наверное, идея Эда. Вы не хотите чего-нибудь выпить, мистер Мёрчисон? Я могу принести из бара.

– Нет, благодарю, ничего не надо. – Мёрчисон опять обратился к Тому. – На картине синевато-черные часы, которые держит… – Может быть, вы помните? – Он улыбнулся, как будто загадывал какую-нибудь невинную загадку.

– Я думаю, маленькая девочка. И она смотрит, так сказать, на зрителя.

– Хм… Верно, – сказал Мёрчисон. – Но ведь маленьких мальчиков вы и не рисуете, не так ли?

Том усмехнулся, довольный, что угадал.

– Да, предпочитаю девочек.

Мёрчисон закурил “Честерфилд”. У него были карие глаза, светло-каштановые вьющиеся волосы и крепкий подбородок, чуть полноватый, как и все тело.

– Я хотел бы, чтобы вы взглянули на мою картину, – сказал он. – Я потом объясню, почему. Простите, я выйду на минуту, мне надо сходить за ней в гардероб.

Джефф выпустил его и снова запер дверь. Джефф и Том смотрели друг на друга. Эд молча стоял, прислонившись к стеллажу.

– Эх, вы! – прошептал Том. – Нет, чтобы выкрасть этот чертов холст из гардеробной и сжечь его где-нибудь потихоньку.

– Ха-ха! – выдал нервный смешок Эд. Улыбка на полном лице Джеффа получилась кривой, однако он продолжал изображать невозмутимое достоинство, как будто Мёрчисон еще был с ними в комнате.

– Так-так, послушаем, что он скажет, – медленно произнес Том уверенным дерваттовским тоном. Он хотел одним взмахом рук выпростать манжеты из рукавов, но это у него не получилось. Вернулся Мёрчисон, держа под мышкой завернутый в упаковочную бумагу холст. Это была картина средних размеров – фута два на три.