Георг Хакен - Я вечности не приемлю (Цветаева)

• Название: Я вечности не приемлю (Цветаева)
• Автор: Георг Хакен
• Жанр: Русская классическая проза

---

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Обязательно найдёте. Найти здесь комнату совсем не так уж трудно.

ЦВЕТАЕВА. Всё равно, если найду комнату, мне не дадут работы. Мне не на что будет жить.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Послушайте, в Совете эвакуированных немало людей, которые знают и любят ваши стихи, и они сделают всё, что смогут, а если ещё и получите место судомойки, то вы и ваш сын будете сыты.

ЦВЕТАЕВА. Хорошо, я попробую, пойду, поищу.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Желаю вам успеха! (Хочет уйти.)

ЦВЕТАЕВА. Нет, нет! Одна я не могу. Я совсем не понимаю, где что. Я не разбираюсь в пространстве. Не уходите. Я знаю вас всего 5 минут, но чувствую себя с вами свободно. Когда я уезжала из Москвы, я ничего с собой не взяла. Понимала ясно, что моя жизнь окончена. Я даже письма Бореньки Пастернака не захватила с собой. Скажите, пожалуйста, почему вы думаете, что жить ещё стоит. Разве вы не понимаете будущего?

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Стоит - не стоит - об этом я уже давно не рассуждаю. У меня в 37-ом арестовали, а в 38-ом расстреляли мужа. Мне жить, безусловно, не стоит, и уж, во всяком случае, всё равно - как и где. Но у меня дочка.

ЦВЕТАЕВА. Да разве вы не понимаете, что всё кончено! И для вас, и для вашей дочери, и вообще.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Что - всё?

ЦВЕТАЕВА. Вообще - всё! (Описывает в воздухе широкий круг рукой.) Ну, например, Россия!

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Немцы?

ЦВЕТАЕВА. Да, и немцы.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Не знаю. Я не знаю, захватят ли немцы Россию, а если захватят, надолго ли. Я и об этом размышляю мало. Я ведь мобилизованная, а мобилизованным рассуждать не положено. Сейчас на моём попечении двое детей, с нами живёт ещё и племянник, и я за них в ответе. За их жизнь, здоровье, покой, обучение, веселье.

ЦВЕТАЕВА. Дети, дети, жить для детей... Если бы вы знали, какой у меня сын, какой он способный, одарённый юноша!Мур стал уже совсем взрослым, а я никак не могу привыкнуть к тому, что он уже вырос и все время куда-нибудь рвется. Он вот хочет вернуться в Москву, это мой родной город, но сейчас я егоненавижу... Мой сын очень красивый, на него уже заглядываются молодые бабы, здесь столько молодых баб без мужиков... Дети вырастают и уходят, так, конечно, должно быть, таков закон жизни. Но какой несправедливый закон. Это больно... А я ничем не могу ему помочь. Со мной ему только хуже. Я ещё беспомощнее, чем он. Денег у меня осталось - предпоследняя сотня. Да ещё бы продать эту шерсть - я привезла с собой несколько мотков дивной французской шерсти. Но не знаю, где найти покупателя. Может, вы знаете? Мне нужно всего 150 рублей.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Я думаю, что шерсть стоит гораздо дороже, не надо торопиться, а 150 рублей я могу вам дать, и, когда найдётся покупатель, вы вернёте мне деньги.

ЦВЕТАЕВА. Нет, брать в долг я не буду. А скоро наступят холода. Как напастись дров на зиму, чем заработать на эти дрова. Ведь я ничего не умею делать, у меня нет никакой профессии. Учить детей не могу, не умею, работать в колхозе не умею, ничего не умею. Я могу только каждый день сидеть за столом, можно и не за столом, за любой доской, можно и на подоконнике, только бы писать. Это единственное, что я могу. Но кому теперь нужны стихи?

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Стихи нужны всегда и даже на войне.

ЦВЕТАЕВА. Я раньше умела писать стихи, но теперь разучилась.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Разучились писать стихи? Это, наверное, вам только кажется.

ЦВЕТАЕВА. Мыть посуду - это я ещё могу. Если бы меня приняли в судомойки, было бы чудесно.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Конечно, всякий труд почётен. Но неужели никому не будет стыдно: я, скажем, сижу за столом, хлебаюзатируху, жую морковные котлеты, а после меня тарелки ложки, вилки моет не кто-нибудь, а сама Цветаева? Если вас можно определить в судомойки, то почему бы Ахматову не вполомойки, а жив был бы Александр Блок - его бы при столовой в истопники. Истинно писательская столовая!

ЦВЕТАЕВА. Вы не можете себе представить, до какой степени я беспомощна.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Ваши слова напомнили мне о беспомощности Ахматовой. В последние годы я близко наблюдала быт Анны Ахматовой в Ленинграде. Где-то она теперь? Что с ней? Уехала ли из Ленинграда? Вы ничего о ней не слышали?

ЦВЕТАЕВА (резко). Нет!

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Одному я рада. Ахматова сейчас не вЧистополе. Надеюсь, ей выпала другая карта. Здесь она непременно погибла бы.

ЦВЕТАЕВА (раздельно и отчётливо). По -че -му?

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Потому, что не справиться бы ей со здешним бытом. Она ведь ничего не умеет, ровно ничего не может. Даже и в городском быту, даже и в мирное время.

ЦВЕТАЕВА. А вы думаете, я - могу?! Ахматова не может, а я, по-вашему, могу?!

Писательница уходит.

ЦВЕТАЕВА. Господи, как я мала, как я ничего не могу!

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Вы не сможете жить вЧистополе. ИзЧистополя все стремятся уехать и уедут. Там могут жить, не бедствуя, только те, у кого есть с собой деньги: они сняли дома, запаслись дровами, скупают на базаре продукты, набивают погреба. Или те, у кого есть мужья, кто будет присылать деньги. А что есть у вас? Где ваш муж?

ЦВЕТАЕВА. Это вам известно лучше меня.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Зато вам известно, что вы приехали в Союз не как Марина Цветаева - известный русский поэт, а как жена своего мужа Сергея Яковлевича Эфрона - провалившегося на Западе советского агента, который был арестован 10 октября 1939 года, ровно через 2 года после своего возвращения в Союз. Вот, посмотрите, это дело вашего мужа.

Серый Человек откуда-то достает и протягивает Цветаевой пухлую папку.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК (цитируя по памяти). Андреев-Эфрон Сергей Яковлевич. Профессия: литератор. Последнее место службы: был на учете в НКВД. Жена: Марина Ивановна Цветаева, литератор и поэт.

В воображении Цветаевой возникает сцена допроса ее мужа. На табурете, привинченном к полу, перед столом следователя сидит Сергей Яковлевич Эфрон.

Расскажите следствию, Сергей Яковлевич, какую антисоветскую работу проводила ваша жена?

ЭФРОН. Никакой антисоветской работы моя жена не вела. Она всю свою жизнь писала стихи и прозу. Хотя в некоторых своих произведениях высказывала взгляды несоветские...

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Это не совсем так, как вы изображаете. Нам известно, что ваша жена проживала с вами в Праге и принимала активное участие в издаваемых эсерами газетах и журналах. Об этом нам сообщила ваша дочь Ариадна Сергеевна Эфрон. Ведь это факт?

ЭФРОН. Да, это факт. Она была эмигранткой и писала в эти газеты, но антисоветской деятельностью не занималась.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Непонятно. С неопровержимостью доказано, что белоэмигрантские организации на страницах издаваемых ими изданий излагали тактические установки борьбы против СССР...

ЭФРОН. Я не отрицаю того факта, что моя жена печаталась на страницах белоэмигрантской прессы, однако она никакой антисоветской политической работы не вела.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Хорошо. Скажите, каким было ваше отношение к Февральской революции?

ЭФРОН. Как у большинства офицеров.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Значит, Октябрьскую революцию вы встретили враждебно?.. Ваша связь с белым движением отражала общность ваших взглядов в борьбе против большевиков?

ЭФРОН. Именно так.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Тогда расскажите следствию о вашей антисоветской деятельности.

ЭФРОН. Мне нечего вам рассказывать. Никакой антисоветской деятельностью я не занимался. В своей работе я был связан с советскими учреждениями, и моя работа носила строго конспиративный характер.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Характер вашей конспиративной работы, связанной с советскими учреждениями, следствие не интересует. Расскажите о той, которую вы скрывали от советских учреждений.

ЭФРОН. Таковой не было. Как секретный сотрудник я был под контролем соответствующих лиц, руководивших секретной работой за границей.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Следствие вам не верит... (Протягивает ему листок.) Прочтите.

ЭФРОН (читает). Не желая ничего скрывать от следствия, я должна сообщить, что мой отец является агентом французской разведки.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Вас полностью изобличила в своих показаниях ваша любимая дочь. Намерены ли вы теперь прекратить запирательство?

ЭФРОН. Я не считаю себя изобличенным. Эти показания ложны. Они были даны под давлением. Я требую, чтобы вы немедленно освободили мою дочь!

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Подумайте хорошенько. Ваше препирательство может печально отразиться на ее судьбе. Только ваше чистосердечное признание облегчит ее участь.

ЭФРОН (подавленно). Если моя дочь считает меня шпионом, то, следовательно, я шпион и под ее показаниямиподписуюсь... Прошу следствие прервать допрос, так как я не совсем хорошо себя чувствую.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Ваша просьба будет удовлетворена, только сообщите, кого вы завербовали во французскую разведку?

ЭФРОН. Я никого и никогда ни в какую иностранную разведку не вербовал.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Вы лжете. Следствие располагает достаточными материалами, опровергающими ваше утверждение. Может быть, вы начнете давать показания?

ЭФРОН. Сейчас я ничего не могу говорить, я очень утомлен.