Евгений Мин - Другие времена

• Название: Другие времена
• Автор: Евгений Мин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Прочий юмор
• Год: 1978

Юмор нужен человеку как воздух. Люди, лишенные этого бесценного дара, унылы и скучны.

Писать юмористические рассказы нелегко. Дело не только в том, чтобы смешить. Ради этого не стоит браться за перо. Смех - дело полезное. Врачи утверждают, что он излечивает от многих недугов.

Может быть, не все рассказы и сказки понравятся читателю. Что ж поделаешь? Каждый писатель-юморист должен уметь ни на кого не обижаться.

---

— Прошу, от лица нашего местного комитета, — сказал я и протянул два вывалянных в пыли мандарина.

— Что это? — брезгливо вздрогнула пышнотелая дама.

— От лица мужской части нашего месткома, — совсем запутавшись, сказал я и великодушно положил еще два мандарина.

— Что это?! — рявкнула руководящая дама, и мне показалось, что под столом она нажимает кнопку звонка, вызывая милицию.

— Извините, — поспешно убрал я мандарины. — Вы не поняли... Я не по этому вопросу. Вы будете Татьяна?

Это пушкинское имя первым пришло мне на ум.

— Кто? — загремела она.

Первая попытка не удалась. Я предпринял другую.

— Ольга?

— Что за вздор?!

— Лиза... Земфира... Полина… Василиса... Акулина... — быстро перебирал я имена пушкинских героинь.

Имя Акулина привело ее в ярость.

— Меня зовут Мария Семеновна, — взревела она, как реактивный самолет на старте. — Это каждый знает.

Газели за столами тихонько хихикали.

Первая часть задачи была решена.

— Конечно, Мария Семеновна, — быстро согласился я. — Извините, я к вам от...

Новый барьер!.. Я не мог вспомнить фамилии той, от кого должен был обратиться. Помнил лишь, что она происходит от странного животного на букву «б».

— От кого? — уперлась она в меня глазками-буравчиками.

— От Бобровой, — наугад сказал я.

— Чушь! — кипятком ошпарили меня.

Я ринулся в бурные волны без спасательного круга.

— От Белкиной... Буйволовой... Бегемотовой... Беконовой...

В запале я совсем забыл, что бекон не животное.

Лицо пышнотелой дамы стало цвета вареной свеклы. Газели откровенно хохотали. Начальница заорала на них голосом фельдфебеля:

— Молчать! Здесь вам не танцплощадка!.. А вы, гражданин, покиньте помещение!

Но не мог же я уйти без билетов, за которыми послала меня Катя.

— От Барсовой... Барановой... Бульдоговой... — простонал я.

Чудо! Она смягчилась и пропела виолончельным голосом:

— Садитесь, пожалуйста. Так вы от Лидии Андреевны? Что же вы раньше...

— Память... Со мной это бывает.

— Такой молодой, интересный, и вдруг... — ласково улыбнулась она. — Кстати, как здоровье Лидии Андреевны?

Вот уж этого я не знал, но, вспомнив любимое словечко Витьки, сказал:

— Нормально.

— Слава богу, — вздохнула Мария Семеновна. — А ведь еще вчера она чувствовала себя так неважно.

— Криз прошел, — сказал я, вспомнив слово, которое так часто произносила Катина мама.

— Криза у нее не было, — сказала начальница билетов, — это все Михаил Петрович преувеличивает. Вы не находите, что он слишком беспокойный муж?

Я промолчал, и Мария Семеновна приняла мое молчание за смущение.

— Может быть, позвонить ей? — спросила она, берясь за телефонную трубку.

Я почувствовал — еще минута, и я провалюсь, как резидент в детективном фильме.

— Не нужно, — заикаясь, сказал я. — Врачи говорят, что телефон действует на печень.

— Вам виднее, — улыбнулась начальница и протянула мне конвертик с надписью: «Бульдоговой Л.А.».

Я заплатил деньги, спрятал конвертик во внутренний карман и, сказав: «Большое спасибо», ушел. Вслед мне донеслось: «Поцелуйте Лидочку».

Домой я вернулся усталый.

— Толя, почему так долго? — воскликнула Катя. — Я уже беспокоилась.

— Вот! — протянул я кулек с мандаринами.

— Ты достал?.. Это невероятно.

— Слабый мужской пол кое-что может.

— А почему они такие черные?

— Должно быть, они из Африки, — неудачно сострил я.

— Ничего, отмоем. А где билеты?

— Прошу! — гордо протянул я конвертик.

— «Бульдоговой»? — прочла Катя. — Что это значит?.. Мне должны были оставить для Бурундуковой.

От страха я вспотел. Вот эта «животная» фамилия, которую я не мог вспомнить.

Я молчал. Сказать было нечего. Катя открыла конвертик, вынула оттуда билеты и прочла:

— «Старейший театр»... «Старейший»! А ты должен был принести в «Гастрольно-экспериментальный».

Это была ужасная травма. Будь я футболистом, меня бы вынесли с поля.

— Катя, послушай, — начал я и рассказал обо всем, что произошло со мной. Конечно, и о нашем старом доме, и синем платье в белых горошинах.

Я смотрел в пол, зная, что ждать пощады нельзя. Кончив рассказывать, я взглянул на Катю. Лицо у нее было светлое и счастливое.

— Тузик, — назвала она меня давно забытым именем. — Неужели ты помнишь это платье?

— Еще бы! Я даже могу сказать, сколько там было горошин. Но ты прости меня за эти билеты.

— Ничего, — сказала Катя. — Мы пойдем в «Старейший театр».

— Как?.. В этот сундук с нафталином?

— Мы пойдем в «Старейший», — улыбнулась Катя.— Жаль только, что у меня нет синего платья с белыми горошинами.

В это время в пальто и шапке ворвался Витька. От него пахло первым снегом.

— Прародители! — заржал Витька. — Отчего вы вздумали обниматься? До серебряной вам еще прыгать и прыгать!

— Витя, веди себя прилично, — сказала Катя и отодвинулась от меня.

Но Витьку не так-то легко вышибить из седла.

— Внимание! Внимание! — командным голосом произнес он. — Вот вам премия за образцовую семейную жизнь и чуткое отношение к потомству! Хватайте два билета!

— «Гастрольно-экспериментальный», пятнадцатого ноября,- прочла Катя.— Где ты достал, Витюша?

— Купил у нас в районной за дензнаки, — ответил наш веселый и находчивый.

— Большая очередь? — поинтересовалась Катя.

— Ни одной человеческой единицы.

— Умница! — обняла Катя сына и укоризненно посмотрела на меня. — Видишь, Анатолий? А ты привык все усложнять.

Насчет картошки

Вавулин был новым человеком на заводе. Калмыкова, как говорится, знала каждая собака. Вавулин был директором, Калмыков — технологом цеха ширпотреба. Вавулин был молод, перспективен, Калмыков — без пяти минут пенсионер.

В понедельник, в девять ноль ноль, Калмыков позвонил по внутреннему телефону.

— Мне нужен директор, — сказал он, — дело срочное.

— Николай Васильевич будет в одиннадцать пятнадцать, — сказала секретарша, — я позвоню вам.

В одиннадцать семнадцать Калмыкова позвали к телефону.

— Андрей Платонович, — сказала секретарша, — к сожалению, директор сегодня не может вас принять, он показывает завод товарищам из Бурундии.

— К черту! — сорвался Калмыков. — Каждый день какие-нибудь турки.

— Бурундия — новое государство, страна с прогрессивно-демократическим режимом, — политически грамотно объяснила секретарша, — позвоните завтра.

В обеденный перерыв, когда Калмыков вяло жевал фирменное блюдо «кролик по-заводски», в столовой появилась группа темнолицых людей в белых бурнусах. Над ними возвышался молодой, розовый директор завода.

— Вот здесь, — говорил он, — у нас столовая для инженерно-технического персонала. Продукты мы получаем с нашего подсобного хозяйства.

Девушка в кожаной юбке бойко переводила директорские слова гостям, а они молитвенно покачивали головами.

«Экскурсовод,— неприязненно подумал о директоре Калмыков, — ему бы в музей».

Во вторник, в девять ноль ноль, Калмыков позвонил директору.

— Не везет вам, — сочувственно сказала секретарша. — Николая Васильевича сегодня не будет, он на семинаре.

— Ясно, — сказал Калмыков, — все учится.

Вечером он включил телевизор. На экране крупным планом возникло лицо директора. Оно было рядом с Калмыковым. Директор говорил весело, увлекательно, будто обращаясь к одному Калмыкову.

— Симпатичный, — сказала жена Калмыкова, — и без бумажки.

— Артист! — пробурчал Калмыков.

В среду директора вызвали в вышестоящие организации.

В четверг секретарша сообщила, что Николай Васильевич занят, готовится к ответственному выступлению.

В тот же день в «Вечерней газете» Калмыков прочел, что директор машиностроительного завода Н.В.Вавулин встретился с участниками пионерского слета в школе, где он учился.

В пятницу директор принимал только рабочих. Вечером Калмыков позвонил ему по домашнему телефону.

— Папа ушел в театр, — ответил мальчишеский голос. — А кто спрашивает?

— Дед-мороз, — неудачно сострил Калмыков.

— Привет от Снегурочки, — парировал юный собеседник.

Калмыков положил трубку и подумал: «Весь в отца. Да и откуда ему быть вежливым, если папаша гоняет по театрам, а не занимается воспитанием сына!»

В субботу у Калмыкова было мерзкое настроение. Ныла печень.

— Иди проветрись, — сказала жена, — вот тебе сумка, купи на рынке картошки, корешков и лука.

Калмыков обиделся. Он шел по улице и думал о том, как скверно сложилась жизнь. Вот его, в сущности уже старого человека, гоняют по домашним надобностям, а молодой Вавулин в это время уплетает омлет и пьет кофе со сливками. А может быть, он уехал за город, дышит сосной, а он, Калмыков, должен нюхать машинный перегар.

На рынке было много народу, в большинстве мужчины: старые, среднего возраста и молодые. Это немного утешило Калмыкова, и он покорно встал в очередь за картошкой, уткнувшись носом в чью-то квадратную спину.