Дилан Томас - Посетитель

• Название: Посетитель
• Автор: Дилан Томас
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2001

Дилан Томас (1914–1953) – валлиец, при жизни завоевавший своим творчеством сначала Англию, а потом и весь мир. Мастерская отделка и уникальное звучание стиха сделали его одним из самых заметных поэтов двадцатого столетия, вызывающих споры и вносящих новую струю в литературу. Его назвали самым загадочным и необъяснимым поэтом. Поэтом для интеллектуалов. Его стихами бредили все великие второй половины двадцатого века.

Детство Томаса прошло главным образом в Суонси, а также на ферме в Кармартеншире, принадлежавшей семье его матери. Эти поездки в деревню и их контраст с городской жизнью в Суонси, стали основой для большой части его творчества Томаса, в особенности его рассказов и радиопостановок. Также важным источником вдохновения писателя были валлийский фольклор и мифология.

---

Райанон увидела, что он больше не слушал ее, и вышла на цыпочках.

Каллаган, оставшись один, наклонился над кроватью и расправил нежные кончики пальцев над глазами Питера.

– Настала ночь, – сказал он. – Куда мы сегодня отправимся?

Питер снова открыл глаза, увидел расправленные пальцы и свечи, рдеющие, словно головки маков. Страх и благословение снизошли на комнату.

«Не надо задувать свечи, – подумал он. – Пусть будет светло, еще светлее. Фитиль и воск никогда не должны иссякнуть. Пусть целый день и целую ночь три свечи, словно три девушки, рдеют над моей постелью. Пусть эти три девушки оберегают меня».

Первый огонек взметнулся и погас. Над вторым и третьим огоньками Каллаган вытянул серые губы. В комнате стало темно.

– Куда мы сегодня отправимся? – повторил он, но не стал ждать ответа, сбросил с кровати простыни и поднял Питера на руки. Его плащ, влажный и душистый, был совсем близко – у лица Питера.

– О, Каллаган, Каллаган, – сказал Питер, прижимаясь губами к черной ткани. Он чувствовал движения тела Каллагана, его мышцы, то напряженные, то расслабленные, покатую линию плеч, удары ступней по бегущей земле. Он прятал лицо от дуновения ветра, который пробивался сквозь слои глины и известковой почвы. Только когда ветви деревьев стали царапать его спину, он понял, что обнажен. Чтобы не закричать, он впился губами в потную складку кожи. Каллаган тоже был обнажен, как младенец.

Разве мы обнаженные? У нас есть кости и органы, кожа и плоть. На твоих волосах ленточка крови. Не бойся. Вокруг твоих бедер повязка из вен. Целый мир начинал атаку, маршируя мимо них, ветер срывался в никуда, сметая плоды битвы под луной. Питер услышал пение птиц, но это были не те песни, которые птицы на подоконнике его спальни извлекали из своих гортаней. Эти птицы были слепые.

– Разве они слепые? – сказал Каллаган. – Глаза их вмещают миры. Их трели белые и черные. Не бойся. Скорлупа их яиц скрывает сияющие очи.

Внезапно он остановился, в его объятиях Питер был легче перышка, он тихонько поставил его на зеленую выпуклость тверди. Долина внизу устремлялась все дальше со своей ношей деревьев-калек и трав, вдаль, где из мрака спускалась на пуповине луна. Со всех сторон в рощах трещали ружья, и дождем сыпались фазаны. Но вскоре ночь затихла, угомонив капканы упавших прутьев, которые щелкали под ногами Каллагана.

Питер, вспомнив о больном сердце, приложил руку к груди, но не почувствовал никакой телесной преграды. Кончики пальцев вздрагивали, прикасаясь к бегущей крови, но вены были невидимы. Он был мертв. Теперь он знал, что мертв. Призрак Питера кружил незримо вокруг призрака крови, опускался на твердь и удивлялся распаду ночи.

– Это какая долина? – спросил голос Питера.

– Долина Джарвиса, – ответил Каллаган. Но Каллаган тоже был мертв. Ни одна косточка, ни один волосок не устояли перед неумолимо наступающим холодом.

Это не долина Джарвиса.

Это обнаженная долина.

Луна, удваивая и умножая силу своих лучей, освещала кору, и корни, и ветви деревьев Джарвиса, деловитых насекомых в роще, очертания камней и черных муравьев, снующих под ними, гальку в ручьях, волшебную траву, неутомимых могильных червей под стеблями. Из нор на склонах холмов вышли куницы и крысы с побелевшей от луны шерстью, они спаривались и пробивались вперед, туда, вниз, перегоняя друг друга, чтобы впиться зубами в горла овец и быков. Чуть позже животные падали, опустошенные, на землю, а куницы убегали прочь, вслед за ними все мухи, поднявшись с навоза на полях, хлынули, словно туман, и осели на склонах. Оттуда, из обнаженной долины, исходил запах смерти, раздувающий ноздри гор на лице луны. Теперь падали овцы, и мухи кидались на них. Куницы и крысы дрались за мясо и падали одна за другой со свежими ранами – приманкой для овечьих блох, выглядывающих из шерсти. Питер уже потерял счет времени, когда мертвых, собранных до последней косточки, подхватил ревущий шквал ветра и засыпал землей, а жирные мухи скатились в траву. Теперь червь и жук-могильщик распутывали волокна костей животных, трудились над ними вдохновенно и неторопливо, и сорные травы прорастали сквозь глазницы, и цветы пробивались из-под исчезнувших грудных клеток, и лепестки сияли всеми оттенками умирающей жизни. И поток крови струился по земле, вскармливая травинки, вливаясь в посеянные ветром семена, держа путь прямо к устам весны. Вдруг все ручьи стали алыми от крови, два десятка вен, вьющихся по двадцати полям, густых от запекшейся гальки.

Питер в призрачной оболочке кричал от восторга. Оживала обнаженная долина, оживала его обнаженность. Он видел потоки пульсирующей воды, видел ростки цветов, встающие над мертвыми, видел, как стебли и корни множились, набирая силу с каждым глотком пролитой крови.

И иссякли ручьи. Прах мертвых вознесся над весной, и уста захлебнулись. Прах покрыл воды, словно потемневший лед. Свет, всевидящий и стремительный, застыл в лучах луны.

– Жизнь – в такой обнаженности, – насмехался Каллаган рядом, и Питер знал, что он показывал призрачным пальцем вниз, на мертвые ручьи. Он все говорил, а та оболочка, в которую облеклось сердце Питера во времена осязаемой плоти, отражала удары ужаса, и жизнь вырвалась из гальки тысячей жизней и, защищенная телом мальчика, выскользнула из чрева. Ручьи снова пустились в путь, и свет луны, торжественный и чистый, засиял над долиной и, пробудив от зимы кротов и барсуков, выманил их в бессмертное полночное время мира.

– Заря занимается над холмом, – сказал Каллаган и поднял невидимого Питера на руки. Рассвет наяву занимался вдали над зарослями Джарвиса, все еще обнаженными под закатной луной.

Пока Каллаган мчался по кромкам холмов, сквозь рощи и над ликующей землей, где деревья мчались за ним вслед, Питер не мог сдержать восторженный крик.

Он слышал смех Каллагана, подобный раскатам грома, его подхватывал ветер и возвращал вместе с эхом. В ветре метался крик, а под земной оболочкой – смятение. То над корнями, то над верхушками диких деревьев он и его странный спутник мчались, чтобы обогнать петуха. Огибая падающие стены света, они с криком взмывали ввысь.

– Я слышу петуха, – воскликнул Питер, и простыни на кровати поднялись до его подбородка.

Человек с кистью провел красную борозду на востоке. Призрак кольца, обводившего круг луны, слился с облаком. Он провел языком по губам, которые, как по волшебству, покрылись плотью и кожей. Во рту был удивительный привкус, как будто прошлой ночью, триста ночей назад, он выжал головку мака, выпил сок и заснул. Он едва улавливал вечное бормотание Каллагана. С рассвета до сумерек он говорил о смерти, видел мотылька, пойманного свечой, слышал смех, который не мог быть просто звоном в ушах. Опять прокричал петух, и какая-то птица просвистела, словно коса по колосьям.

Райанон вошла в комнату – о нежная обнаженная шея!

«Райанон, – сказал он, – возьми меня за руку, Райанон».

Она не слышала его, но стояла над кроватью, не сводя с него глаз, в которых была только печаль и ни капли надежды.

«Возьми меня за руку, – сказал он. И потом: – Зачем ты закрываешь мне лицо простыней?»

Примечания

1

Вильям Блэйк. «Тэль» (из «Пророческих книг». Перевод С. Маршака).