Мартин Хансен - Лжец

• Название: Лжец
• Автор: Мартин Хансен
• Жанр: Проза

---

Да, Нафанаил, теребят меня часто, но я не принимаю это близко к сердцу. Говорю, что придет на язык. Наверное, я испытываю то же, что и путешественник, который сошел на минутку с поезда постоять на перроне, а к нему кидаются с расспросами о том, другом, третьем, - но он путешествует, и мысли его далеко, и потому он не принимает эту суету близко к сердцу.

Ели за моим садом совсем уже скрылись из виду. Чудесные ели, которые избавляют от необходимости смотреть на неизменный остров и неизменное море, когда вот так вот затворяешься у себя в комнате.

Но погоди! На берегу все смолкло. Слышно только, как кап-кап-капает с крыши.

И ведь крики эти перестали не только что. Странно. Не случилось ли чего? Ерунда! Просто они разошлись по домам. Нет, Пигро, лежи, не вставай.

Я сижу в полутьме и пишу в новой общей тетради. Бумага приятно пахнет. Они пролежали у меня всю зиму, тетради, которые я купил осенью в городе, на материке. Мне и нужно-то было всего две-три - этого с лихвою хватает на год. Ну а я не удержался и накупил целых двадцать. Первосортных общих тетрадей. Я подумал о долгих зимних вечерах, которые придется коротать в одиночестве. Однако духовитые тетради так всю зиму и пролежали, и только сегодня я делаю первую запись.

На полке, прямо у меня перед глазами, выстроились в ряд старые тетради, исписанные от корки до корки. Тоже штук двадцать. Чернила выцвели. Корешки пожелтели. Я к ним не притрагиваюсь, мне и в голову не приходит заглянуть в них. Между прочим, там много дельных записей. О рыболовстве на Песчаном острове, о здешнем климате, растениях, птицах.

Нет, эта тишина не к добру.

Пигро, подъем! Мы уходим.

Да не мечись же так! Пошли через кухню. Возьмем хлеба для уток.

Ну-ка, ну-ка! Это уже готовый сюжет для новеллы. На кухонном столе кофе. Остывший! Тут побывала Аннемари. А ко мне не зашла. Но ведь у тебя было ко мне какое-то дело, Аннемари? Да-да, я понимаю, ты сейчас очень занята. Ты, как Дидона, должна удержать при себе своего Энея, то бишь инженера. Но ведь он уезжает, и что дальше, Аннемари? А твой любимый, Олуф, возвращается домой, и что дальше?

Боже правый, анемоны! Под грушевым деревом. Они застигли меня врасплох, до того неожиданно их появление. Два! три! четыре! Расправили зеленые юбочки и делают реверанс. Привет вам, анемоны, мы с вами одной крови - вы и я.

Сюда, Пигро, полем.

Только бы ничего не стряслось. Да нет, ерунда!

Вот они опять раздаются, ребячьи крики, но уже ближе к пристани. Давай, Пигро, все-таки спустимся и глянем, что и как.

Меня даже в пот бросило, ей-Богу. Я весь взмок.

Конечно, упаришься тащиться по пашне в такой туман. И это еще мягко сказано. Земля жирнющая, так и наворачивается на сапоги, отчего они тяжелеют вдвое. В бороздах снега - на самом донышке. Пигро, обрати внимание на этот снег. Не напоминает ли он нечистую собачью совесть?

Вот и дорога. Вся в огромных лужах. Им нечего отражать. Кроме тумана. Иду почти бесшумно, в здоровенных, заляпанных сапогах, они лишь пришепетывают: "Швип-швип". Иду один на всем белом свете.

Пигро, разбрызгивая слякоть, пошлепал в канаву. Длинная шерсть на нем курчавится, опахало на хвосте так и ходит. Отличная собака, отменная легавая. Шотландский сеттер, но не чистокровный. Окрас у Пигро, как и полагается, черный, грязновато-черные голова и спина. Но на груди, под горлом у тебя, псина, только одна белая подпалина, а должно быть две.

Э, да он кого-то поднял! Неужели жаворонка? Черта с два! Тсс! Вот голос, из тумана. Точно. Это его трель, он зовет полуденный ветер.

Ну так что же, Аннемари?..

Однако не стоит доверяться ни жаворонку, ни анемонам, ни предчувствиям. Зима - старуха матерая и так просто не сдастся. Может, это и к лучшему. Если начистоту. Весна, она означает душевную смуту. Весной, того и гляди, уйдет кто-нибудь из стариков. Весна - это неразбериха и неприятности.

Мы вполне могли бы и обождать. Правда, в лавке у Хёста товары уже на исходе. Из выпивки, я знаю, одна только дрянь и осталась. Но это терпимо. Газеты? Могу обойтись и без них. Письма? От писем одни неприятности. Да я их и не получаю. Причетник с Песчаного острова позабыт всеми, кого он некогда знал.

Тсс! Пигро сделал стойку. Красивая, крепкая стойка. Отлично, старина, отлично. Мы с тобой еще кое на что способны.

Тишина. Можно расслышать, как стряхнула наземь каплю и распрямилась сухая былинка.

Это там, в верещатнике!

- Пиль!

- Тррр! - Две серые куропатки. Скрылись в тумане.

Я было уже размахнулся, чтобы закинуть палку, - и стою посрамленный: да, Пигро, это весна. Весна! Куропатки уже паруются.

Детей нет ни у кургана, ни у Конского рва. Отсюда мне видно замерзшее море. Лед просел, кое-где над ним темнеет вода. И там никого.

Мы идем вдоль рва. Кустики прошлогодней полыни осыпают Пигро длинными жемчужными ожерельями. Пахнуло дымом, запахом смолы. Туман впереди полыхает красным. У огня - черные силуэты. Это Роберт с сыновьями, они развели огонь под смоляным котлом и смолят снасти. Пар и дым валят ввысь и смешиваются с туманом, а погляди, как дрожит над котлом раскаленный воздух! Отблески костра играют на чумазых, лоснящихся лицах. Празднично. Тут же табунятся ребятишки. Они в хороших руках.

Тссс... Пигро, нам лучше скрыться. Давай лучше прогуляемся к Песчаной горе. Идем же! Тебе что, непременно надо повидать Томика? Ладно, пошли к Томику.

В лавке у Хёста не протолкнуться. Общество исключительно мужское. Рыбаки и китовый жир, хусмены* и кожи, копченая селедка, сыр, влажные шерстяные фуфайки, табачный дым - да, смесь забористая! И - Боже правый только и разговоров что о весне и тумане, тумане и весне.

* Хусмен - мелкий крестьянин.

Тугой на ухо лавочник и его приказчик отпускают товар. Аннемари не видно. Но Томик здесь. Его отыскивает за прилавком Пигро. Привет, малыш! Ты можешь пробраться между штанинами? И конечно же во рту леденец - это его портит дед. А теперь, Том, слушай! Давай-ка я сяду на мешок, а ты иди ко мне на колени. Так вот, мы с Пигро только что видели двух куропаток. Когда у них выведутся птенцы, мы пойдем втроем и попробуем их отыскать. Ты бы видел, как куропатки опекают своих цыплят! Когда идет дождь или холодно, те подлезают под родителей - со стороны кажется, будто папаша с мамашей плывут, покачиваясь на волнах.

А вот и Аннемари.

На нас даже и не смотрит. Удостоив мужской полк ласкового кивка - а это дорогого стоит, - она проходит к прилавку. Не подымая глаз. Ресницы у Аннемари потрясающие - загнутые, черные. С виду она совсем еще ребенок, Аннемари. Хоть и родила Тома. Правда, облегающий свитер не оставляет сомнений в том, что перед тобой - женщина, и какая! Роза Песчаного острова. Гляди-ка, на Аннемари спортивные брюки. Почему она никогда не придет в таких брюках ко мне? Учитель, не забывай, у тебя уже плешь на макушке. Щеки у Аннемари раскраснелись - не от холода, нет, а от возни и смеха в жарко натопленной комнате. Спорим, у нее там гость! В пальцах грациозно зажата сигарета, цветом они напоминают золотистую желтофиоль. У тебя, Аннемари, теперь такие изысканно желтые пальцы, как я погляжу. Сдается мне, ты насмотрелась в городе кинофильмов. Эти твои жесты, то, как ты поднимаешься на лесенку и тянешься к полке за сигаретами, выставив на всеобщее обозрение красивую попку, - все это из кино, моя девочка. Причетник, не забывай про плешь на макушке!

Аннемари ушла.

- Высший класс, - говорит один.

- Вальдшнеп, - говорит другой.

Лавочник туговат на ухо, они не обращают на него внимания.

- Томик, хочешь ко мне в гости? - спрашиваю я громко. Мужчины, посмеиваясь, умолкают. Но Том сегодня не в настроении. К стыду своему, я принимаюсь соблазнять его леденцами. На улице Пигро совершенно шалеет: вьется около, облизывает малыша. Но сегодня Том куксится. Он поднимает рев, просится к маме и "инсенеру". Что, Томик очень любит "инсенера"? - Да-а, уа!... И Том добивается своего.

Послушай, Пигро, ты уж в следующий раз поосторожнее. Да-да, я согласен, люди - существа сложные.

День подходит к концу. Темнеет.

На дворе посвежело. Я сижу в потемках и гляжу в сад. Клубы тумана движутся мимо окон призрачным воинством.

Аннемари сама приносит мне ужин.

- Ты здесь, Йоханнес? - спрашивает она, стоя в дверях.

Я немного выжидаю, смакую звучание ее голоса. А потом отвечаю:

- Нет!

Зажигаю свет и опускаю жалюзи.

Аннемари усаживается напротив. Я до того привык есть в одиночестве, что иногда нахожу нескромным делать это на виду у других. Прямо как филин. Но к Аннемари это не относится. Я ужинаю, она молчит. У нее это так хорошо получается - сидеть в моей комнате и молчать.

Ресницы у Аннемари черные, губы ярко-красные, как ягоды шиповника, на ней красное коралловое ожерелье и блузка болотно-зеленого цвета. Звучит, может быть, и не очень, а смотрится весьма и весьма недурно. Брюки она переменила на юбку.

Она сидит и вертит в руках одну из моих ручек. Тонкую перьевую ручку. Старая и неказистая, ручка эта для меня, можно сказать, священна. Я никогда и никому ее не отдам, разве что завещаю. Так ее, девочка, давай ломай. Утром я разожгу ею печь. А не то посажу обломок в цветочный горшок. Если он выбросит листья и зацветет*, значит, в том, что понаписано в моих общих тетрадях, есть толика истины.