Гарри Тёртлдав - Тьма надвигается

• Название: Тьма надвигается
• Автор: Гарри Тёртлдав
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-12847-6

Не успели поблекнуть в памяти выживших кровопролитные битвы Шестилетней войны, как начинает рушиться миропорядок, установленный победителями. Опозоренная, растоптанная, униженная Альгарве видит в кончине герцога Алардо повод вернуть отторгнутые у нее земли Бари — но прежние ее противники не намерены мириться с новым возвышением исконного врага. И вот эскадрильи драконов затмевают небо, поливают огнем беззащитные города. Катапульты забрасывают вражеские крепости разрывными ядрами. Ручные левиафаны атакуют из-под воды крейсера противника. А в лабораториях колдунов творятся загадочные опыты, что грозят пролить убийственный свет на основы основ волшебства…

На Дерлавай надвигается тьма.

---

Он направился к лагерной ограде — осторожно, потому что в подошедших слишком близко охранники палили без предупреждения. Сама ограда не выглядела особенно прочной. Пожалуй, пленники могли бы одолеть ее… если бы готовы были полечь при этом через одного. Некоторым все же удавалось бежать, и альгарвейцы обнаруживали это лишь при очередной перекличке. Как им это удавалось, Леофсиг не знал. А если бы знал — последовал бы их примеру.

— Эй, солдат! — рявкнул на него фортвежский офицер. — Если нечем заняться, кроме как ковылять тут, словно пьяный гусь, так бери лопату — и марш выгребные ямы засыпать или новые копай. В нашем лагере для лентяев места нет, и тебе лучше бы об этом не забывать.

— Так точно, сударь, — устало отозвался Леофсиг.

Даже в плену офицеры сохраняли право отдавать приказы рядовым. Разница заключалась только в том, что даже бригадир — старший офицер лагеря — должен был повиноваться командам любого альгарвейского солдата. Леофсигу стало любопытно, как понравилось бригадиру — препоясанному эрлу, мужу горделивому и гонористому — получать приказы. Возможно, опыт научит его кое-чему о горькой судьбине простого пехотинца… но Леофсиг почему-то сомневался в этом.

Набор лопат оказался скудным и разномастным: часть составляли фортвежские солдатские лопатки, остальное же, судя по всему, награбили по окрестным хуторам. Старший по сортирному наряду — деловитый молодой капитан — ухитрился, впрочем, аккуратно разместить их на стойке, которую сам и сколотил из ломаных досок.

— Вот и славно, — заметил он, когда к нему, подволакивая ноги, явился Леофсиг. — Работенка, что и говорить, грязная, зато нужная. Выбирай оружие, солдат. — Он ткнул пальцем в ряды лопат.

— Так точно, сударь, — вновь отозвался юноша, но с выбором не торопился.

Никто не ждет от военнопленного спешки; на тех пайках, которые альгарвейцы соизволяли выдавать, торопиться они были не в состоянии. Леофсиг знал это и пользовался.

— Теперь — за дело! — скомандовал капитан, которого ему едва ли удалось обмануть.

— А за что, — не без любопытства спросил офицер, когда юноша уже двинулся было в направлении вонючих канав, — тебя сюда отправили? Рыжики все больше кауниан к нам шлют.

— А это не рыжики, — стыдливо признался Леофсиг. — Это один из наших командиров. Я, кажется, недостаточно деловито, на его вкус, бегал.

— Судя по тому, как ты лопату выбирал, — неудивительно, — ответил капитан с беззлобной насмешкой: за проступок Леофсига пара часов в сортирном наряде считались наказанием вполне достаточным. — Может, — добавил офицер миг спустя, — оно и к лучшему, что тебя прищучили. Теперь кауниане не подумают, что им одним приходится выгребные ямы копать.

— Вам-то, сударь, оно, может, и к лучшему, — отозвался юноша, — а мне так вряд ли.

— За дело! — вновь скомандовал фортвежский офицер. — Делать мне больше нечего, кроме как тратить время на споры с тобой.

Леофсиг был не прочь потратить свое время именно на это, но раз не получилось — придется работать. Жаль только, что нельзя одновременно зажимать нос и копать. Несколько кауниан в своеобычных штанах уже трудились вдоль канавы. Старший по сортирному наряду оказался прав — при виде отряженного им в помощь фортвежца они явно удивились. Леофсиг принялся забрасывать полную испражнений канаву землей, и в воздух поднялись звенящей тучей обиженные мухи. Убедившись, что их новый собрат по несчастью не отлынивает, кауниане вернулись к работе сами. Леофсиг отметил это с некоторым облегчением и тут же забыл о них, ворочая землю со всей возможной поспешностью — лишь бы поскорее разделаться с работой. Если каунианам это по нраву — хорошо. Если нет, подумал юноша, — их горе.

* * *

— На безвинного клевещете! — орал арестованный, когда Бембо волок его по лестнице жандармерии. Кандалы на его руках позвякивали при каждом шаге.

Когда визгливые жалобы арестанта начали действовать Бембо на нервы, жандарм сдернул с пояса дубинку и на пробу звонко хлопнул себя по ладони.

— Охота проверить, как тебе удастся кричать с полной пастью битых зубов? — поинтересовался он.

Арестант заткнулся мигом. Бембо только ухмыльнулся.

Добравшись до верхней ступеньки, жандарм так толкнул своего подопечного, что тот впечатался в дверь лицом, и только затем, подхихикивая над его неуклюжестью, отворил дверь, чтобы подтолкнуть арестанта снова — в приемник.

Жандармский сержант за конторкой не уступал Бембо в обхвате.

— Так-так-так, — протянул он. — И что же мы видим? — Вопрос этот, как и большая часть вопросов в альгарвейских устах, был сугубо риторическим. А следующий — нет. — И за какие грехи ты приволок нашего дорогого друга Мартусино на сей раз?

— Болтался перед витриной ювелирной мастерской, сержант, — ответил Бембо.

— Ах ты, лживый мешок кишок! — взвыл Мартусино и обернулся к сержанту: — Да я всего-то мимо проходил, Пезаро, вот могилой мамы клянусь! Мне последнего срока в исправиловке хватило! Я завязал, честно!

Прозвучало это не столь убедительно, как могло бы: в кандалах воришке неудобно было разговаривать руками.

Сержант Пезаро с сомнением глянул на своего подчиненного.

— Ага, хватило ему! — рявкнул Бембо. — Мало ему показалось! Я его как увидел, так сразу обшарил. Вон что ему в кошель поясной закатилось!

Из собственного кошелька жандарм извлек три золотых колечка: одно простое, другое с блестящим граненым гагатом, а третье — с сапфиром впечатляющих размеров.

— В первый раз вижу! — выпалил Мартусино.

Пезаро окунул перо в чернильницу.

— «Обвиняется в краже», — вывел он на листе бумаги. — «Обвиняется в намерении совершить кражу…» Может, судье надоест моя писанина и он все же тебя повесит, а? По мне, Мартусино, так давно пора.

— Да этот жирный боров невинного человека подставил! — заорал Мартусино. — Подсунул он мне эти колечки, навоза кусок! Точно вам говорю — впервые в жизни их вижу, и ни одна душа живая с этим не поспорит!

Будучи констеблем, Бембо приходилось сносить более серьезные оскорбления, чем потерпел бы любой другой альгарвеец, равно как позволялось причинять обиды с большей легкостью, чем многим его соотечественникам. Но всему имелся свой предел. «Мешок кишок» подходил к этому пределу вплотную, а уже «навоза кусок» переходил все границы. Бембо снова вооружился дубинкой и огрел воришку со всех сил по темени. Арестант взвыл.

— Получил увечье при сопротивлении аресту, — заметил Пезаро, вписывая в бланк еще одну строку.

Мартусино взвыл громче прежнего, не то от боли, не то от обиды. Сержант покачал головой.

— Заткнулся б ты, а? Отведи его на портрет, Бембо, а потом в камеру, и чтоб я его больше не слышал!

— Беспременно, сержант. У меня самого уже голова болит. — Жандарм взмахнул дубинкой. — Давай, пошевеливайся, пока снова не схлопотал.

Мартусино зашевелился. Бембо отвел его в архивный отдел, чтобы занести сведения о нем в дело. Симпатичная художница набросала портрет воришки. Бембо всегда поражало, как она несколькими ловкими мазками грифеля или угольного карандаша могла перенести на бумагу душу человека. То не было чародейство в обычном понимании слова… но все равно казалось чудом.

А еще жандарма поражало, как ладно художница наполняла собою блузку.

— Ну почему бы тебе со мной не поужинать, Саффа? — проговорил он — верней, хотя и немилосердней, было бы сказать «проныл».

— Потому что не в настроении заниматься борьбой, — отмолвила та. — Давай лучше я тебе сразу пощечину дам? Как будто и поужинали.

Она склонилась к мольберту. У Мартусино хватило глупости рассмеяться. Бембо наступил ему на ногу. Всем весом. Арестант пискнул. Бембо сделал все, чтобы расплющить ему пару пальцев, но, кажется, не вышло. Саффа продолжала рисовать. В жандармских участках такое случалось постоянно. Порой и не такое случалось. Все об этом знали, но шума не поднимал никто — с какой стати?

— Браслетики с него придется снять на минуту, — сообщила Саффа, закончив с портретом. — Он должен подписать набросок и пальчики оставить заодно.

Один из охранников в архиве держал Мартусино на прицеле карманного жезла, покуда Бембо расстегивал кандалы. Арестант с неохотой нацарапал свое имя под нарисованным Саффой портретом и еще менее охотно позволил намазать свои пальцы чернилами, чтобы оставить отпечатки на бумаге.

— Вышел ты покуда из дела, приятель, — добродушно заметил Бембо. — Теперь попробуй увести хоть чужой грош, и чародеи выведут нас прямо к твоему крыльцу.

Кандалы снова сомкнулись на запястьях Мартусино.

— В этот раз я ничего не украл! — запротестовал арестант.

— Ага. А детишек достают из-под фигового дерева, — отозвался Бембо.

Он и Мартусино оба знали, что чародей-уголовник может разорвать симпатическую связь между преступником и его портретом, подписью и отпечатками пальцев. Но если портрет помечен отпечатками и подписью, сделать это сложней и куда обременительней для кошелька того, кто привлек внимание жандармерии.