Софья Хентова - Подвиг Тосканини

• Название: Подвиг Тосканини
• Автор: Софья Хентова
• Издательство: Музыка
• Жанр: Детская образовательная литература
• Год: 1972

---

Случай помог и Тосканини.

Уже больше года он работал в оперных театрах Рио—де—Жанейро и Сан—Паулу, крупнейших городах Бразилии. Репетировал с хором. Аккомпанировал на фортепиано певцам. Играл на виолончели в оркестре. Делал все, что нужно было в театре. И весь репертуар театра изучил в свободное время досконально — оркестровые, вокальные партии.

Никто в Рио и Сан—Паулу не знал Тосканини: черновую работу делал он, а за дирижерским пультом оркестра стояли постоянные дирижеры театра. Чаще других — бразилец Мигуэц, которого никто не любил.

Однажды Мигуэц задумал поставить «Аиду» Верди. Эта опера еще не шла в Бразилии, и любители музыки с нетерпением ожидали премьеры.

Дело не ладилось. Певцы не понимали дирижера. Взволнованный Мигуэц побежал к директору. Ему казалось, что итальянские певцы нарочно стараются сорвать постановку. Тогда взбунтовались оркестранты. Мигуэц отказался дирижировать.

Билеты на первое представление были уже проданы. Отменив спектакль, директор рисковал репутацией театра. Весть о скандале разнеслась по Рио. Стали искать замену. Тогда к директору явились оркестранты:

— У нас есть замена. Тосканини, наш виолончелист, тот, который всегда ходит с газетой в кармане. О, он все знает, всю партитуру.

Выхода не было.

Тосканини появился за дирижерским пультом, когда ему было 19 лет. Первое, что он сделал, — с силой захлопнул партитуру, с такой силой, что она упала на пол.

— Маэстро, где ваши ноты? — закричали с галереи.

Оркестранты смеялись: они уже знали, что Артуро не нужна партитура, он все помнит наизусть, до мельчайших штрихов в партии каждого инструмента.

Перед спектаклем контрабасист обратился к Тосканини в смущении: он забыл важные указания Мигуэца. Тосканини улыбнулся:

— Не волнуйтесь. Я помню.

Артуро не нуждался в помощи записной книжки, весь нотный лист он запоминал взглянув на него один раз.

Это знали оркестранты, но не знала публика. Она была капризной и требовательной — бразильская публика, горячая, непримиримая в своих симпатиях и антипатиях, не привыкшая сдерживать эмоции. И очень чуткая к музыке.

Когда Тосканини, совсем мальчик по виду, появился на дирижерском месте, в зале зашикали. Тосканини, не поклонившись, взмахнул палочкой. Шум в зале продолжался только мгновение. Никогда не слышал Рио такого исполнения. Оркестр, певцы — все преобразились, почувствовав властную руку настоящего руководителя с безошибочным ощущением музыки.

После первого акта зал бурно аплодировал. Бразильские меломаны обменивались впечатлениями:

— Разве это мальчик? Это зрелый музыкант. Большой музыкант, способный увлечь своим искусством.

Мигуэца и не вспоминали.

После «Аиды» Тосканини дирижировал еще многими операми. Ему дали бенефис — так издавна принято называть спектакль в честь одного из участников как признание его заслуг — оперу «Фауст» Гуно.

Артуро написал письмо на родину отцу и матери: их он хотел порадовать первыми. Им послал заработанные деньги: пора уже было Клаудио отдохнуть от беспрерывной работы. Мать давно мечтала о накидке из тонкого черного сукна. Наверное, и дров дома не хватало.

Теперь в Рио искали знакомства с Артура Тосканини.

Театр процветал. На спектакли приезжали из других городов. Газеты публиковали восторженные рецензии. Артуро вырезал их и отсылал матери: для нее это было большой радостью.

Успех, благополучие сразу пришли к Артуро. Он мог теперь диктовать директору театра любые условия. Но не хотел оставаться в Рио. Тосковал по Италии. Он хотел работать на родине.

Гимн гарибальдийцев

В Пизе шла опера Верди «Отелло» — музыкальное воплощение трагедии великого английского драматурга Вильяма Шекспира. За дирижерским пультом стоял Артуро Тосканини, как всегда, уверенный и властный. В театре чувствовалось беспокойство.

Так уж повелось в Италии все, чем жили люди, — и особенно события, настроения общественной жизни, — проявлялось на музыкальных спектаклях, собиравших всегда массу народа. В оперном театре разгорались страсти. Переживали каждую ноту певцов, выражая восторг или негодование. Обсуждали действия короля. Составляли петиции. Договаривались о нелегальных встречах. Театр всегда был в Италии центром общественной жизни.

В это время, в начале девяностых годов, объединение Италии в основном уже осуществилось. Но надежды простых людей были обмануты. Власть захватили богачи и политиканы. Страна оставалась бедной.

Ее герой, великий Гарибальди, умер, больной и забытый, на маленьком острове Капрера. Горько и долго оплакивали «красные рубахи» своего вождя, вспоминая легендарные походы. Италия не смирялась. Бунтовала. Накапливала силы для новой борьбы.

Музыка горячила кровь итальянцев. Когда в опере по ходу действия зазвучал дуэт Отелло и Яго, с галерки бросили бомбу. Раздались крики в партере и ложах, занятых богатыми ливанцами. Требовали полицию.

Тосканини спокойно остановил оркестр. Взмахнул палочкой — и театр заполнили могучие звуки Гимна гарибальдийцев, который звали все бедняки Италии. Те, кто оставался в театре, запели этот гимн:

..Наш дом — вся Италия наша родная.
Ступай, чужестранец, живи на Дунае,
Не трогай ни хлеба, ни нив ваших спелых,
Сынов наших смелых не смей отнимать.
Два моря и Альп вековые отроги —
Вот ваша граница. Пускай же дороги
Пробьют Апеннины, и встанет за нами,
И встанет под знамя вся родина—мать.
Долой, уходи из Италии нашей,
Ступай, чужестранец, откуда пришел!..

Стоя в директорской ложе, пели Клаудио и Паола Тоссканини. Пели оркестранты, певцы на сцене. Сам Артуро пел, дирижируя, обернувшись в зал.

— Vivo, Тосканини! — кричала молодежь, подбрасывая в воздух шляпы. — Vivo, Артуро!

После паузы Тосканини продолжал дирижировать оперой. Когда кончился спектакль, толпа вынесла его на руках из театра.

Тосканини в это время не имел постоянного места работы. Он был странствующим капельмейстером. Переезжал из города в город и ставил оперы: в Пизе, Брешии, Парме, Палермо, Болонье — всюду, где были небольшие оркестры и труппы певцов.

Велика была роль этих театров в музыкальной жизни Италии. Они поддерживали культуру пения, способствовали развитию оперного творчества композиторов, музыка проникала в народ. Последние гроши тратили бедняки, чтобы послушать оперу: театры никогда не пустовали. Угодить ценителям было нелегко. Стоило солисту сорваться на трудной ноте или спеть неинтересную, лишенную трудностей каденцию, как гнилые апельсины летели на сцену. Зато уж если исполнение нравилась, певец становился популярной личностью: каждый старался оказать ему знаки внимания.

Работа в маленьких театрах была полезной школой. Она требовала выносливости и быстроты ориентировки, умения со скромными возможностями добиваться ощутимых художественных результатов, требовала разносторонних умений и навыков. Режиссуры в театре тогда не было. Все должен был делать дирижер: показывать актерскую игру, разучивать с певцами партии, помогать не всегда опытным и квалифицированным оркестрантам, а иногда даже и организовывать расклейку афиш.

Нелегко было достичь совершенства в таких условиях. Но Артуро ни себе, ни другим не давал послаблений. Когда дело касалось работы, он был неумолим.

Репетиции продолжались по шесть—семь часов. Каждая фраза повторялась бесчисленное множество раз. Вбегая на сцену, Артуро показывал артистам движения, жесты, он добивался, чтобы певцы были правдивы и естественны. Его приводили в ярость вольности певцов, стремившихся показать лишь свою технику, без учета смысла музыки. Артуро не считался ни с какими авторитетами, только музыка была для него законом. Однажды в Пизе примадонна украсила свою арию причудливой, эффектной, но бессмысленной каденцией. Тосканини прервал репетицию.

— Звезда здесь я, а не вы, — обиделась певица.

— Звезды, мадам, бывают только на небе, — ответил Тосканини и передал партию другой исполнительнице.

Он становился страшен в гневе, не стеснялся о выражениях, топал и кричал, путая итальянские, французские, немецкие слова.

Когда в одном городе ему отказали в дополнительной репетиции, он бросил все и, не имея денег, отправился домой, в Парму, пешком, рискуя потерять работу. Его вернули с дороги.

Был и такой случай. Однажды на спектакле певцы не послушались советов Тосканини. Он рассердился и обиделся. Сел в Генуе на корабль и уехал в Аргентину, в Буэнос—Айрес, на целых три года.

Никакой половинчатости не терпел он в музыке. Все или ничего. Совершенство достигалось ценой нечеловеческих усилий и энтузиазма. Никто не мог сказать, что Тосканини жалел себя или когда—нибудь делал меньше других. Он работал больше всех и жил, собственно, ради музыки. Он был требователен прежде всего к самому себе. Никогда не был собой доволен. Всегда видел цель более совершенную — идеал звучания, к которому стремился. И эта самоотверженность не могла не заражать людей. В конце концов они убеждались: Тосканини раздражался, встречая бездарность, небрежность, ложь. Тосканини не прощал подлости. Требовал честного служения музыке, без интриг, зависти, распространенных среди тогдашних певцов.