Бриджит Бардо - Инициалы Б. Б.

• Название: Инициалы Б. Б.
• Автор: Бриджит Бардо
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 2-246-52601-9, 5-7027-0421-5

Автобиография живой легенды французского кино Брижит Бардо вышла в Париже в сентябре 1996 года и сразу же стала бестеллером. В своих страстных, причудливых, ошеломляющих откровенностью мемуарах Брижит Бардо рассказывает о детстве и первых шагах в кино, о зените своей славы, о взлетах и падениях. Карьера и любовь для нее неразделимы. Судьба бросает ее от съемки к съемке, от мужчины к мужчине. Читатель узнает о тоске и одиночестве молодой женщины, осаждаемой поклонниками и фоторепортерами; поймет отчаяние влюбленной, часто желаемой мужчинами лишь для удовлетворения собственного тщеславия. В своей книге Б.Б. Сумела блистательно показать и фасад, и изнанку чарующего мира кино, мира легенд и грез. Брижит Бардо родилась в 1934 году. Училась балету, была фотомоделью. Первый раз снялась в кино в 1952 году. Широкую известность ей принес фильм режиссера и мужа Роже Вадима "И Бог создал женщину" (1956 год). С тех пор актриса работала у таких знаменитых режиссеров, как Луи Маль, Жан-Люк Годар, Кристиан-Жак. Наибольший успех ей принесли фильмы: "Бабетта идет на войну", "Истина", "Презрение", "Вива, Мария!", "Ромовый бульвар". За свободомыслие, талант, красоту, дерзость и неуемную энергию французы выбрали ее образом Франции: с нее лепили бюст "Марианны" - символа французской республики. Ушла из кино в 1973 году и все свое время посвятила борьбе за права животных. Б.Б. четыре раза была замужем. Имеет 36-летнего сына Николя.

---

Но Жанна как раз поехать не могла!

Я ни разу в жизни не была в Соединенных Штатах. Хотя прославилась я именно благодаря американцам. И я смирилась.

Итак, 16 декабря 1965 года я вылетела в Нью-Йорк на самолете «Эр Франс», переименованном в «Вива, Мария!», в сопровождении внушительного эскорта: со мной были Боб, Жики, моя портниха Элен Важе, моя гримерша Дедетта, мой парикмахер Жан-Пьер, Ольга, Луи Маль, Франсуа Райхенбах, армада пресс-атташе и толпа фотографов и журналистов, удостоившихся чести лететь в «моем» самолете. Я была во всей красе, одетая, наманикюренная, подмазанная, причесанная и обутая в совершенстве. Все казалось мне нереальным, как будто я раздвоилась.

Полет прошел под непрерывные интервью, фотографирование, шампанское, тосты. Я чувствовала себя смертельно усталой и в то же время была лихорадочно возбуждена.

Прибытие в Нью-Йорк было чрезвычайно впечатляющим.

Я вышла на трап, как бык выходит на арену: вот она я! Мерцали вспышки, сыпались вопросы, толпа ревела. Медленно, как в «Казино-де-Пари», я спустилась по ступенькам. Полиция пыталась сдержать оголтелую толпу, но меня хватали, пихали, толкали, повсюду были огни, повсюду руки, повсюду люди, меня окружили, теснили, я задыхалась. И улыбалась. Я во что бы то ни стало должна была улыбаться, быть сильной, выдержать, выдержать, Боже ты мой!

Меня втолкнули в огромный зал — ожидала пресс-конференция. Огромный стол, уставленный микрофонами, афиша «Вива, Мария!» на стене, множество журналистов, фотографов, телевидение...

Мне представили человека справа от меня. Это оказался Пьер Сэлинджер, бывший личный пресс-секретарь Кеннеди и Белого дома. К нашим услугам были его знания, его чувство юмора, его опыт и ум.

Из множества заданных мне вопросов, которые я парировала то по-французски, то по-английски, очень коротко и забавно, мне запомнились самые нахальные:

— Ваша первая таблетка?

— Таблетка аспирина.

— Самый счастливый день в вашей жизни?

— Это была ночь.

— Самый глупый человек, которого вы встречали?

— Тот, кто задал мне такой глупый вопрос.

— Ваш любимый фильм?

— Следующий.

— Ваше любимое украшение?

— Красота, потому что ее нельзя купить.

— Что вы любите делать?

— Ничего не делать.

— Что вы думаете о свободной любви?

— Я вообще не думаю, когда занимаюсь любовью.

— Что вы надеваете на ночь?

— Объятия моего любимого.

(Когда этот вопрос задали Мерилин, она дала незабываемый ответ: «Шанель номер пять».)

— Что вас больше всего прельщает в мужчине?

— Его женщина.

— Чем, по-вашему, вы обязаны вашей славе?

Я встала и, бросив им: «Смотрите!», быстро скрылась.

Меня засунули в роскошный двенадцатиместный «линкольн» с открытым верхом, потом протащили через холл отеля «Плаза» и, наконец, впихнули в королевско-президентские апартаменты, в которых было не меньше семи комнат!

Назавтра я не могла выйти из отеля, осаждаемого толпами журналистов; пришлось провести день взаперти. Я мерила шагами семь комнат вдоль и поперек, пока почти все мои друзья гуляли по улицам Нью-Йорка, который мне уже стал поперек горла. Мои двери охраняли полицейские в штатском, никто не мог войти или выйти, не сказав пароль.

Я заказала ужин «для узкого круга» на двенадцать персон.

Когда метрдотель подавал нам мой любимый сырный пирог, явился рабочий в спецовке, со стремянкой на плече и сумкой с инструментами под мышкой: дирекция прислала его проверить электропроводку. Мы продолжали ужинать, болтали обо всем и ни о чем, обсуждали свежие газеты, в которых только и говорилось, что о вчерашней пресс-конференции, преимущественно с похвалой, пытались поймать по телевизору какие-то отрывки, фрагменты с моим участием. Мы чувствовали себя совершенно непринужденно, а парень между тем, то ползая на четвереньках, то взбираясь на стремянку, все проверял и проверял, в порядке ли проводка.

На другой день я обнаружила детальнейшее описание нашего вечера в одной из самых желтых нью-йоркских газет. Электрик оказался опытнейшим и опаснейшим журналистом падкой до сенсаций американской прессы.

Настал день Х.

День моего первого появления собственной персоной в «Астор», одном из прославленных бродвейских кинотеатров.

От Сорок четвертой улицы до Бродвея народу было столько, что мы с огромным трудом добрались до места, несмотря на охрану полиции и дорожного патруля, достойную главы государства.

Луи Маль, Пьер Сэлинджер и все остальные помогли мне выбраться из машины. Полицейские, стоя плечом к плечу, не могли сдержать напор ревущей толпы. Я боялась за мое платье, которое могло лопнуть по швам в любую минуту. И вдруг нас буквально подхватил, оторвал от земли и понес людской шквал невероятной силы!

Что-то ударило меня прямо в лицо.

Потом в трех сантиметрах от моего правого глаза сверкнула вспышка, вызвав отслойку сетчатки. Полуослепшая, оглушенная, насмерть перепуганная, на нетвердых ногах, я вошла наконец в холл, уцепившись за Луи Маля, и рухнула на первый же стул. Многие в тот вечер пострадали, и вой сирен «скорой помощи» странно вплетался в диалоги фильма. У меня остались от премьеры леденящее душу воспоминание, неизлечимая травма моего единственного здорового глаза и окончательная убежденность в том, что эта страна мне не подходит.

В больших черных очках я отправилась в Лос-Анджелес в сопровождении все того же шума и того же окружения, усталая, безропотная, зная, что там все начнется сначала.

В вечер премьеры, затянутая в платье телесного цвета, я выглядела голой, будучи одетой, а мои длинные волосы, усмиренные и уложенные волнами, придавали мне вид типичной американской кинозвезды. Меня вывели на подиум, откуда я отвечала на вопросы. Выставленная напоказ фотографам, но недосягаемая для толпы, я осталась целой и невредимой, и все были очарованы. Я надела темные очки и твердо решила смыться как можно скорее.

От этих безумных поездок мне запомнились только роскошные апартаменты, в которых я была заперта.

В пустом — был канун Рождества! — самолете вместе с нами летели Пьер Сэлинджер и его жена Николь, прелестная, обворожительная француженка! Они собирались провести 1 января у друзей в Париже, куда намеревались вскоре окончательно переселиться. В полночь, когда родился младенец Иисус, я выставила свои туфли в проход... Мы чудесно поужинали, выпили шампанского, а наутро, когда прилетели в Орли, я нашла в туфлях много маленьких подарочков.

Спасибо, «Эр Франс», за это незабываемое Рождество в небесах.

Через несколько дней мне позвонил Ален Делон. Он умолял взять к себе его собаку Чарли, великолепную немецкую овчарку.

Я решила взять Чарли. Мое жилище на Поль-Думер было маленькое, миленькое, комнаты на разных уровнях, лесенки, ступеньки. Гуапа царила там полновластно! Чарли пришлось подчиниться.

Нас с ним было не разлить водой. Это была любовь с первого взгляда, и с его и с моей стороны. До него у меня никогда не было немецкой овчарки — как, впрочем, и после него.

Этому псу не хватало ласки. Я дала ему то, в чем он нуждался, и он вел себя просто изумительно, порой даже чересчур бурно проявлял свою любовь: он все-таки был великоват для моей квартиры. Когда мы с Чарли выходили на прогулку, никто не смел ко мне приблизиться. Он никого не подпускал, с ним было так спокойно, просто потрясающе.

* * *

Как раз когда я вернулась после американской эпопеи, мне доставили наконец мой великолепный «морган», выкрашенный в английскую зелень, двухдверный, с откидным верхом, собранный вручную, пахнущий кожей и розовым деревом.

«Морган» был моей любимой игрушкой, моей страстью, моим капризом. Но отнюдь не идеальной машиной для тех, кто желает ездить с комфортом.

У Жанны Моро был «роллс-ройс»; на меня он произвел огромное впечатление! Сколько ни тверди, что ты не отличаешься снобизмом, привыкла жить, как Бог на душу положит и плюешь на показную роскошь, но «роллс» — это хоть кому утрет нос.

Чем я хуже?

Мишель, моя чудо-секретарша, которая оставалась при мне на протяжении пятнадцати с лишним лет, провернула для меня сделку века, отыскав новенький «сильвер-клауд», серый с металлическим блеском, с раздвижными стеклами между водителем и задними сиденьями, маленьким баром с графинчиками из хрусталя и серебра, в безупречном состоянии. Роскошь, красота, комфорт, высочайший класс и прочее за 20 000 франков. Я так и села! «Роллс» за двадцать штук!

Я купила его немедленно.

Фирма «Роллс» доставила мое приобретение из Леваллуа со всеми почестями, подобающими особе моего положения. Его припарковали за «морганом», на автобусной остановке. Ключи и документы доставили мне на восьмой этаж и долго рассыпались в благодарностях, когда Мишель по моей просьбе вручила чек. Я смотрела в окно на эту махину, игравшую в паровозики с «морганом», сомневалась, сумею ли я ее водить, и ломала голову, где мне ее держать. Долго я не раздумывала: позвала маму с папой, Бабулю, Дада, Биг, тетю Помпон, загрузила всю онемевшую от восхищения компанию в «роллс», села за руль и с бесконечными предосторожностями сделала круг по кварталу.