Вадим Белоцерковский - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО

• Название: ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО
• Автор: Вадим Белоцерковский
• Издательство: Издательский центр РГГУ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-7281-0523-8

Предлагаемая книга содержит три слоя. Первый - мемуары, охватывающие период с 1937 по 2001 год. Отдельные главы посвящены Сахарову, Солженицыну, русской политической эмиграции. Мемуары содержат много сенсационных фактов.

Второй слой - комментарии и анализ событий, затронутых в книге.

Третий слой - основные элементы теории синтеза капитализма и социализма в ретроспективе их разработки автором.

---

Чрезвычайно показательна для безответственности советских интеллектуалов эволюция их политических взглядов при переходе в оппозицию к режиму. Эта эволюция диктуется все тем же стремлением к выделению, к оригинальности и подчиняется реактивному принципу отталкивания в противоположную крайность. При первом шаге отбрасывается марксизм. Но надо идти дальше в соревновании — кто больше выбросит «ложных ценностей», — и вслед за марксизмом летит за борт социализм любых видов. Но соревнование продолжается — и за бортом оказываются демократия, интернационализм, «безрелигиозный» гуманизм. И соревнованию этому нет конца. Еще Пушкин сказал: «Да здравствует разум!», а Солженицын считает, что «история не правится разумом, разум для нее — топор!» («Август четырнадцатого»). Западное правозащитное движение, «Всеобщая декларация прав человека» выдвигают одной из высших ценностей демократии свободу мысли, а среди российского диссидентства провозглашается: «Бойся того, кто скажет: я знаю, как надо!». То есть подводится под запрет главная цель свободной мысли: понять, как надо.

Эта реактивность мышления интеллигенции, — скажу я сейчас, — была и остается одной из главных причин нынешних бед России и угрозой для ее существования.

Антонин Лим как-то спросил при мне русского политэмигранта, вступившего с ним в дискуссию: «Вы хотите мыслить или реагировать?». Мой соотечественник не понял вопроса, не понял разницы между «мыслить» и «реагировать».

Глядя из сегодняшнего дня, я должен также обратить внимание на то чрезвычайно важное обстоятельство, что после крушения брежневского тоталитаризма у гуманитарной интеллигенции появилась возможность с относительной безопасностью для себя бороться за решение нависающих над страной проблем, которые, увы, сделались еще более угрожающими. Однако интеллигенция не поднялась на такую борьбу. Я имею в виду борьбу в широком смысле этого слова, разными способами и в разных сферах — в литературе, в искусстве, в публицистике, в прямых политических и правозащитных действиях.

По сравнению с 50—60-ми годами нынешнее время в этом отношении представляется пустыней. Нет ни настоящей беллетристики, ни поэзии, ни драматургии, ни бардов оппозиционных, ни политической борьбы. Разве только есть пародия на все это. Даже называть имена для сравнения кощунственно. Пустыня, поросшая карликовыми, смердящими, мутантными растениями.

Что ж, выходит, мое объяснение причин слабости и вырождения гуманитарной интеллигенции в советской России было ошибочным? Нет, не думаю. Просто похоже, что моральная и умственная деградация интеллигенции к концу брежневского периода зашла за какую-то очень красную черту, когда уже, возможно, нет обратного хода — к возрождению.

Не является ли сознание перехлестом природы?

В завершении книги «Свобода, власть и собственность» я рассматриваю обозначенный выше вопрос. Как помнит читатель, главной целью социального развития человечества я считаю создание условий, при которых люди в подавляющем большинстве смогут жить полной жизнью, развивая и используя сознание, и обретая таким образом защиту от страха перед временем и смертью. Но в какой-то момент я подошел к вопросу, возможно ли в принципе создание таких условий для подавляющего большинства людей на Земле?

Вселенная наша бесконечна и, следовательно, в ней должно было бы существовать бесконечное число планет, на которых обитали бы существа, обладающие разумом. И бесконечное число таких планет должны были бы быть заселены мыслящими существами, намного опережающими наше человечество в развитии науки, которое ведь безгранично. И возникает новый вопрос, почему же мы до сих пор не обнаруживаем их существования в космосе? Притом, что даже при нашем явно еще очень слабом развитии, мы уже способны улавливать электромагнитные волны, возникшие в момент «взрыва» зарождения нашей вселенной! Может быть, объяснение этому состоит в том, что нигде в природе, в космосе, существа, осознающие свою смертность, не успевают или оказываются не в состоянии создать условия, при которых они перестали бы быть рабами страха перед временем и смертью, но успевают создавать средства всеобщего уничтожения и пускают их в ход в результате умопомрачения от вспышки страха и ненависти в ходе какого-нибудь внутреннего конфликта?

То есть что сознание везде обречено на гибель от собственной силы — способности познавать как тайны природы, так и собственную смертность (и злобствовать из-за этого!), что вполне в духе диалектики.

И в случае, если в космосе действительно не существует цивилизаций, более развитых, чем наша, по той причине, что все они в какой-то момент их истории накладывают на себя руки, то по логике вещей сознание надо признать перехлестом, излишеством природы, а наши мечты о бесклассовом, экстровертированном обществе — утопией.

Но познать с уверенностью всеобщую судьбу мыслящих существ нам, слава богу, не дано. Поэтому, заканчиваю я тему в книге, стоит все-таки исходить из лучшего предположения, что землянам удастся вовремя создать условия, строй, способные защитить их от страха перед временем и смертью, дать мозгу достойную загрузку, полноту и смысл жизни, чтобы люди могли «относится друг к другу в духе братства», как то говорится во Всеобщей декларации прав человека.

Много лет спустя, на Западе я наткнулся в одной из статей Роберта Конквеста (к сожалению, забыл ее название) на предположение, что разум человека, возможно, является «перехлестом природы». Причем Конквест употребляет именно слово «перехлест»!

Еще позже в журнале «Знамя» (1990, № 7) я прочел выступление литературоведа и биолога Михаила Волькенштейна, в котором он (в связи с обсуждением творчества Достоевского) говорит о возможном самоуничтожении человечества:

«Если человечество самоуничтожится, то это будет означать, что Хомо сапиенс — тупиковый вид. Других тупиковых видов нет и не было — ископаемый ирландский олень вымер не потому, что его рога весили около 30 килограммов, как это иногда утверждается, ведь и сейчас существует горный баран аргали, рога которого еще тяжелее. Но Хомо сапиенс рискует самоуничтожиться именно потому, что у него самый большой мозг».

Эту тему я затрагиваю в книге ради того, чтобы еще раз подчеркнуть, что положение, при котором большая часть человечества продолжает находиться в той или иной форме завуалированного рабства, не может быть терпимо. В рабском состоянии мозг используется на малую долю мощности, при том, что он сегодня у большинства людей развит много сильнее, чем в прежние века, и слишком много людей не видят поэтому смысла для своей жизни. И в этом — угроза взрыва апокалипсической злобы, угроза «прыжка в бездну». Если тяжело носить шапку Мономаха, то еще тяжелее носить то, что под нею — в коробочке!

Между прочим, мечтая в эмиграции продолжать работать в беллетристике, я одной из целей видел художественное исследование возможности удовлетворения фундаментальных потребностей человека и гармонии между ними.

Путешествие в землю обетованную

В начале 80-х годов мы с Анитой предприняли путешествие по Израилю, который представляет собой как раз один из главных апокалипсических узлов современности. Не забудем, репетиция суицида человечества – атака Аль Каиды на Америку 11 сентября 2001 года — была вызвана, по словам Бен Ладена, стремлением отомстить США за поддержку Израиля!

Путешествие по Израилю организовали нам мои московские друзья по «еврейскому движению за эмиграцию» — чета Маневичей, очень милые люди, эмигрировавшие в одном (1972) году со мной.

Это путешествие стало для нас тем, что у немцев называется «эрлебнис» — событие, переживание жизни. Ярче путешествия у меня на Западе не было. Вообще же из всех краев, где мне довелось побывать, самое сильное впечатление на меня произвели три: Израиль, Французская Ривьера и долина реки Мозель в Германии. Но Израиль стоит, конечно, на первом месте.

Маленький на карте, Израиль, когда путешествуешь по нему, остается в памяти как очень большая страна. С пространством происходит то же самое, что и со временем: оно растягивается, если насыщено ярким разнообразием мест и впечатлений. Так же воспринимается, между прочим, и Швейцария.

Но все по порядку. Не без волнения вступил я на землю израильскую: как- никак — прародина! Но эффекта узнавания не возникло. Чувствовалась лишь, как нигде, особая древность страны.

Иерусалим, Ерушалайм, город на холмах, парящий над миром Востока, городская стена, исщербленная веками, тесные торговые улочки, длиннобородые торговцы в чалмах — возникает ощущение, что здесь почти ничего не изменилось со времен Христа и Понтия Пилата. Но «стена плача» на меня впечатления не произвела, как и христианские святыни. Нерелигиозный я человек, что поделаешь.