Вадим Белоцерковский - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО

• Название: ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО
• Автор: Вадим Белоцерковский
• Издательство: Издательский центр РГГУ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-7281-0523-8

Предлагаемая книга содержит три слоя. Первый - мемуары, охватывающие период с 1937 по 2001 год. Отдельные главы посвящены Сахарову, Солженицыну, русской политической эмиграции. Мемуары содержат много сенсационных фактов.

Второй слой - комментарии и анализ событий, затронутых в книге.

Третий слой - основные элементы теории синтеза капитализма и социализма в ретроспективе их разработки автором.

---

Тем временем появилась в печати новая глава из «Генерала и его армии», в которой описывалось противостояние Власова и немецкого генерала Гудериана. В решающую минуту Гудериан не решился рисковать жизнями своих солдат, а Власов — решился и выиграл. Я понял: Жора после разрыва с НТС стал переделывать роман под немецких издателей! (Того, что большинство немецких издателей отпугнуло бы восхваление гитлеровского генерала, Владимов, видимо, не понимал!) А во времена перестройки мне довелось услышать, что появилась еще одна трактовка романа, но я не стал ее читать. Это уже становилось однообразным.

Ушла в мир иной жена Владимова Наталия, да будет ей земля пухом! Грустно, конечно, что мы разошлись. Кажется, Сомэрсет Моэм сказал, что самое страшное — это не то, что жизнь проходит, а то, что любовь проходит! То же самое можно сказать и о дружбе.

Глава 29 В «параллельном мире»

«Гипотеза надежды».

Невозможность создания новых развитых капиталистических стран.

«Рабочие волнения в СССР в начале 60-х годов».

Расскажу немного о своей жизни в конце 70-х — начале 80-х годов. Это был относительно мирный период.

Провалилась еще одна попытка создать журнал (с ориентировочным названием «Диалог») из-за раскольничества Бориса Шрагина.

Закрыли и на «Свободе» мой радиожурнал «Диалог». В этом журнале (объемом в 30 минут) я сводил людей Света и Тьмы, полусвета и полутьмы, демократов, авторитаристов и националистов, используя интервью с ними, выдержки из их статей в самиздате и тамиздате. За «круглый стол» «диалога» я «сажал» и восточноевропейских диссидентов разных политических направлений. Согласно опросам слушателей в СССР, проводимых иностранными корреспондентами по заказу администрации РС, мой «Диалог» имел самый высокий рейтинг после, разумеется, новостных передач. И это, конечно, вызывало возмущение «солжистов» (так я для краткости называю сторонников Солженицына) и «солидаристов» и примкнувших к ним демократов. Не нравилось, конечно, такое положение и «кураторам» на Лубянке! Началось затяжное давление на администрацию с целью закрыть «Диалог». Запомнился такой эпизод. Подготовил я к передаче очередную программу, в которой сопоставлял высказывания Сахарова и Солженицына на определенную тему. И вдруг прибегает ко мне замдиректора русской службы некто Герд фон Деминг, полурусский-полунемецкий американец, отчаянно ломавший из себя русского патриота, и заявляет, что передача в эфир не пойдет, так как Сахарову я дал на 15 строчек больше, чем Солженицыну! Пришлось мне вырезать 15 строчек у Сахарова. Я понимаю, что в такое трудно поверить, но так было, в такой атмосфере приходилось работать. Ну и кончилось все тем, что «Диалог» прикрыли под каким-то, я уже не помню, бредовым соусом.

Произошло и еще одно знаменательное событие. В начале 80-го года из СССР, из Сыктывкара приехал в Германию двоюродный брат Аниты, Рудольф Морин (он взял фамилию своей русской жены!), по приглашению его родного брата, эмигрировавшего в Германию. Заглянул и к нам в Мюнхен, остановился у нас на пару дней.

И — рассказал нам, что в Сыктывкаре его вызывали в КГБ и поставили условие, что он получит разрешение на поездку в Германию, если окажет им небольшую услугу. В Мюнхене, сказали ему чекисты, живет ваша двоюродная сестра Анита Бришке, вышедшая замуж за писателя Вадима Белоцерковского, работающего на «Свободе». Вы должны посетить ее, познакомиться с ее мужем и, первое, выяснить его настроения, узнать, не думает ли он о том, чтобы вернуться на родину, а во-вторых, узнать, не едет ли кто-нибудь из его окружения на олимпийские игры в Москву?

Что касается первого вопроса, то в КГБ, видимо, узнали о моих конфликтах с «вождями» эмиграции и о закрытии программы «Диалог». Вдруг я в обиде и хочу вернуться?!

Важным для меня было и то обстоятельство, что беседу с двоюродным братом Аниты вели в Сыктывкаре! Значит, туда пришло указание из Москвы, и в Москве должны были узнать, что у жены есть двоюродный брат, и где он живет, и что в Германию хочет поехать! Серьезную работу надо было проделать: провести всесоюзный розыск человека, которого можно было бы подослать ко мне! Очень опасным врагом, очевидно, меня считали на Лубянке. Подтверждение этому я получил через много лет, когда, как я уже рассказывал, узнал от мужа моей внучки, сына украинского чекиста, специалиста по борьбе с вражескими радиоголосами, что мое имя в «центральном аппарате (в Москве) стояло очень высоко» .

Меня вдохновило это внимание КГБ: признание врагов — дорогого стоит, но я недооценил влияние КГБ на эмиграцию. Понял я это лишь в трагическом для меня 1985 году, когда был уволен со «Свободы».

Какова была моя жизнь в это время в «параллельном мире будущего»? В конце 70-х годов я написал и в 81-м году с помощью Сергея Довлатова опубликовал в американском журнале «Новый свет» (№ 7) статью «Гипотеза надежды», посвященную размышлениям о природе советских диссидентов. (Статья была включена мню в сборник «Из портативного ГУЛага российской эмиграции, изданный мню в 1983 году.) Приведу здесь важнейшие фрагменты из этой статьи.

Гипотеза надежды

…Не надо, думаю, доказывать, что негативные метаморфозы, происходящие с большинством диссидентов при их выезде на Запад, в эмиграцию, говорят о том, что такими они были, видимо, и раньше по своей внутренней сути.

…И тут возникает важный вопрос — кого представляют диссиденты в советском обществе? Тут возможны два ответа, две гипотезы.

Первая. Диссиденты представляют лучшую часть советского общества. Эта гипотеза — глубоко пессимистическая. Если это так, то надеяться нам на «светлое будущее» по крайней мере в обозримом будущем очень трудно.

«Облегчение» дает лишь вторая возможная гипотеза, которую и можно назвать гипотезой оптимизма и надежды. А именно, что диссидентство в массе своей представляет не лучшую часть советского общества и интеллигенции.

Сравнение с диссидентами из Чехословакии наводит на мысль: в условиях почти полной безнадежности, существующих в Советском Союзе (в отличие от значительно более мягких преддубчековских условий в Чехословакии), люди серьезные, способные здраво и ответственно мыслить и действовать, и в то же время порядочные, морально уравновешенные, редко втягиваются в открытую борьбу с режимом. Им труднее бросать свою профессию, в которой они чаще всего весьма квалифицированы, труднее близких ставить под удар, одним словом, труднее становиться героями. Но упрекать таких людей за то, что они не способны на безоглядный героизм и самопожертвование, никто не вправе. Как говорил Антон Чехов, «только злой или неумный человек может требовать от людей героизма»...

В Чехословакии перед 68-м годом условия были значительно мягче и существовала какая-то ощутимая надежда на успех — и там на диссидентство поднялось много серьезных людей, представлявших, видимо, действительно лучшую часть общества. Что и явилось главной причиной явления бескровного чуда Пражской весны.

В Советском же Союзе из подобных людей в диссидентство втягиваются, очевидно, лишь лучшие из лучших, люди типа Сахарова, Орлова. А за ними в преобладающей численности идут люди совсем других типов.

Идут люди, до пределов терпения измордованные жизнью, которым уже нечего терять. Чаще всего они мыслят крайне эмоционально, «реактивно», а переозлобленность многих из них чревата деморализацией.

Идут люди инфантильные, которых во множестве плодит советский образ жизни. Они, как правило, плохо представляют себе, что их ждет в реальности, не способны сами создавать определенную атмосферу вокруг себя и подчиняются тому стилю, который навязывается обстоятельствами или лидерами. Очень многие советские диссиденты производят впечатление 40-летних мальчиков. Если в русском диссидентстве XIX века преобладали «лишние люди», то можно сказать, что в современном преобладают «лишние мальчики».

Далее идут крайние честолюбцы. И в их числе люди, ищущие спасения от своей внутренней пустоты, свою творческую импотенцию списывающие на счет режима.

Можно привести и другую градацию. А именно, если часть людей (в СССР) идет в диссидентство потому, что их особенно сильно бьют, а другая, самая лучшая и, увы, самая малочисленная — из сострадания к избиваемым, то третья категория людей идет в оппозицию оттого, что им бить не дают! Бить и властвовать. Для них это тождественно. Режим окостенел — все места наверху заняты. И нет ни демократизации, ни ресталинизации, при которой лестницы наверх начали бы очищаться за счет террора и доносов. Мне легко представляется, что сегодня, например, Лысенко вполне мог бы пойти в диссиденты, особенно в период, когда появилась возможность выезда. Ибо президентом (ВАСХНИИЛа) он сегодня уже не смог бы стать, не смог бы расчистить себе путь наверх с помощью доносов, и при наличии некоторой смелости, а также способности наплевать на судьбу своих близких, вполне мог бы переметнуться в диссиденты. Что делать сегодня в Союзе человеку, которого обуревает непомерное тщеславие или властолюбие? В эмиграции такие люди проявляются во всей своей красе.