Игорь Неверли - Парень из Сальских степей

• Название: Парень из Сальских степей
• Автор: Игорь Неверли
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1959

В основу произведения «Парень из Сальских степей» положена подлинная история жизни советского военнопленного — врача Владимира Дегтярева, с которым автор подружился в концлагерях Майданека и Освенцима. (В повести это «русский доктор» Дергачев.)

Писатель талантливо изобразил мужество советских людей, их преданность Родине, рассказал о совместной героической борьбе советских и польских патриотов против общего врага — фашизма.

---

Немцы тоже не хотели терпеть этого. Ты себе представляешь, как их рассортировали!

Карбасова выслали в Дору. О ней ты знаешь: это гора, нашпигованная узниками. Внутри известковой горы, в одном из бесчисленных коридоров, генерал чистил пластинки из неизвестного металла; пластинки эти закладывались потом в снаряды «фау-1». Но генерал не знал этого. Отрезанный от других коридоров и подземных зал, он знал лишь, что должен вычистить столько-то пластинок и тогда получит положенную ему порцию бурды. Из горы на воздух его выпускали раз в три месяца. И всякий раз спрашивали: не предпочитает ли он вернуться в берлинский отель? А генерал всякий раз отвечал: «Jawohl, haben sie noch einen Befehl?»

Его привезли к нам позавчера с транспортом слепых и чахоточных, глаза и легкие которых выела известковая пыль Доры.

И лишь позавчера я узнал от Карбасова, что он никогда не был под Колодзянкой и что, следовательно, приказ, адресованный Леньке, был подделан на штабном бланке Карбасова (они, сволочи, воспользовались тем, что нашли при нем пачку бланков, печать, образцы подписей и дислокацию войск).

Но тогда, в то росистое неяркое утро, прислушиваясь к затихавшей канонаде, я, разумеется, был далек от мысли, что погибают последние танки Леньки, что его отряд, единственную защиту тысячи машин и повозок, заманили в самый центр немецкой танковой дивизии.

Первая атака

Я помню, мы ели отличную охотничью солянку, приготовленную Кичкайлло, запивая ее настоящим кофе. Эти минуты навсегда запечатлелись в моей памяти. Мы — это Кичкайлло, интендант Жулов, бессовестный комик и опытный, неуловимый вор, степенный кардиолог доктор Люба, по прозвищу «доктор Клюква», которая, как все некрасивые, застенчивые и умные женщины, старалась укрыться под маской деловитости и суровости. И деспотичная, царственной красоты сестра Аглая, «сестра-королева», как называли ее все больные отделения.

Мы как раз заканчивали безмятежный, словно майский пикник, завтрак, когда из березняка выскочил тот же самый мотоцикл. С этой минуты события посыпались, как камни с обрыва.

Лейтенант с лицом манекена выскочил из коляски и, совершенно игнорируя меня (как-никак я был здесь командиром), подошел прямо к «женармии», как мы называли колонну автомашин с эвакуированными женами командиров. Он начал им что-то объяснять, указывая за реку.

Я поднялся из-за «стола» (мы ели на ящике с лекарствами) и соскочил с грузовика. Кичкайлло соскочил вслед за мной и, неожиданно надевая мне на плечи шинель, тихо сказал:

— Наган я табе, дохтур, у карман вложив.

Я протиснулся сквозь толпу, окружавшую лейтенанта. Блистая сапогами и красноречием, он самоуверенным тоном штабиста как раз заканчивал рассказ о взятий Колодзянки:

— … таким образом весь немецкий корпус окружен. Генерал Карбасов поручил сообщить вам, что дорога свободна. Вперед, за мной, на тот берег!

В эту минуту над нами разверзлось небо, и толпа бросилась врассыпную, оставив на земле несколько человек. Немецкая артиллерия била по дороге шрапнелью. Била без промаха, наверняка. Ураганный огонь ее, пробежав по дороге, словно пальцы виртуоза по клавиатуре, сосредоточил всю свою ярость на ольховнике. Из ольховника на открытое поле выскочил как ошпаренный наш эскадрон, последняя наша опора. Примчавшийся связной сообщил, что убит командир и много бойцов.

Лейтенант со своим сержантом уже выстраивали обозную колонну для переправы на другой берег. Я подошел к ним.

— А вам, лейтенант, не кажется странным, что немцы бьют по нас с тыла? Вы говорили, что они окружены?

— Это отбившаяся от своих группа, которая хочет прорваться. Мы должны как можно скорее…

— Гляди, гляди, — прервал его Кичкайлло, указывая на противоположный берег.

Два наших танка мчались к нам как сумасшедшие. Первый со всего маху влетел на мостик и вместе с ним рухнул вниз. Второй танк удальски скатился с обрыва, пересек неглубокую речушку и выскочил на наш берег.

В открытой башне вырос Ленька — страшный, обезумевший.

— Измена!!! — дико заорал он, показывая на лейтенанта. Вдруг, словно удар по голове, меня оглушил выстрел сбоку. Водитель-сержант выстрелил в меня почти в упор и бросился к мотоциклу. Лейтенант уже лежал на земле: Кичкайлло благословляющим жестом опустил на него сзади руку, и можно не сомневаться, что у того треснул позвоночник.

Я вырвал наган и, не целясь, стал бить с колена по удиравшему сержанту. Он был уже на мотоцикле, когда, обернувшись, чтобы выстрелить еще раз, вдруг схватился за бок, низко поклонился и больше уже не двигался.

— … Всех у меня перебили, ты понимаешь, все танки! — выкрикивал Ленька. — Мы в ловушке! Повсюду немцы. Смотри, смотри.

Из бледно-зеленой пелены березняка огромный, как дракон, как какой-нибудь палеозавр, выползал первый немецкий танк. За ним другой, третий… Целая танковая дивизия выползла из укрытия на незащищенную местность — она двигалась тяжело, не таясь, словно подчеркивая свое презрение к окруженному обозу. Ведь она шла не в бой, она просто собиралась раздавить этот жалкий обоз!

— От табе и на… Ну, дохтур, спасай от такой хворобы!

Кичкайлло сказал вслух то, что я читал у всех в глазах. Спасай! Немедленно! Через минуту будет поздно.

Перебьют всех до единого… Но куда бежать? Несколько секунд вдруг вобрали в себя всю жизнь. Повсюду открытая равнина, только направо, в двух километрах, лесок. Но путь к нему лежит под фронтальным огнем всех немецких танков. В этот лесок, пересекая его глубоким оврагом, впадала Супрасль…

— Ленька! Какое дно у реки? Глубоко здесь?

— Дно песчаное, твердое, местами гравий. Мелко, коням по колено будет, а кое-где по брюхо…

— По коням! — крикнул я. — Кто не хочет в плен к немцам, по коням и за мной!

По полю рассыпался эскадрон, а за ним, выпрягая из телег, ящиков с зарядами и санитарных повозок коней, поспешно выстраивались обозники. Длинные хоботы танковых орудий шевельнулись, предвкушая отличную поживу. Эти азиаты, кажется, готовят кавалерийскую атаку? С шашками на танки? Милости просим, пожалуйста… Несколько бронированных драконов слегка попятились, чтобы иметь большее поле обстрела, и только один продвинулся вперед, встал у крутой излучины Супрасли и господствовал над извилистым руслом реки.

Ленька недаром носил значок «Ворошиловского стрелка»! Если бы ты видел этот поединок, этот концерт-дуэль! С третьего выстрела Ленька попал в гусеницу и, продолжая переть напролом, бил в «Т-4», как в бубен, — шкура кусками летела! Добравшись до воды, Ленька направил свой танк в реку, чтобы тот не достался немцам. А сам вместе с экипажем выскочил на полном ходу из танка.

Мчась под прикрытием высокого берега вдоль Супрасли, мы подхватили в седла Леньку и его экипаж и во весь опор поскакали к лесу.

Вот наконец деревья. Еще километр, еще два… Лес кончился. Перед нами мелькало жнивье какой-то деревушки, за ним виднелся густой бор. Проскочив деревушку, мы устремились к лесу и вдруг наткнулись на отряд немецких снайперов. Они путешествовали на велосипедах.

Аж дух от радости захватило: непостижимый, превосходящий силами враг, уничтожающий подло, сверху и издалека, — наконец-то он был перед нами, доступный в открытом равном бою!

Я едва успел осадить гнедого и, полуобернувшись, пропеть команду к атаке: «Эска-дро-о-он, к ата-аке ша-а-ашки вон!» — как мы пошли на них, сверкая клинками, с криком, свистом, со всей яростью, на которую только были способны двести пятнадцать мужчин и две женщины: доктор Клюква и сестра Аглая.

В окружении

В жизни человека ярче всего запоминается обычно все, что было впервые, — первая книга, первый день в школе, первый заработок, первая любовь…

А моя первая атака на колонну немецких велосипедистов — разве я смогу позабыть ее когда-нибудь?

Потом было еще много вылазок, засад, стычек с врагом, и часто оставалось только одно: прильнуть к гриве коня и мчать во весь опор. Порой нельзя было разобрать, что это — атака или бегство, мужество или трусость. Все смешивалось друг с другом, запутывалось в клубок — как это обычно бывает на войне. И только человек оставался определенным. Да, здесь, на войне, лишенный всего, что сдерживает, прикрывает, маскирует, человек выглядел как никогда определенно: он был отвратительным или прекрасным.

Наш отряд катился по зелени Подлесья, как бильярдный шар. Пожелтела листва, приближалась осень, а этот шар, подталкиваемый немецким кием то с одной, то с другой стороны, никак не мог попасть в свою лузу.

В первые дни войны немецкие власти больше всего напирали на главные коммуникации и города. Сельская территория выглядела, как море, усеянное рифами, но малая навигация в нем в конце концов была возможна. В то время еще было легко улизнуть от погони, далеко уйти, внезапно ударить.