Игорь Неверли - Парень из Сальских степей

• Название: Парень из Сальских степей
• Автор: Игорь Неверли
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1959

В основу произведения «Парень из Сальских степей» положена подлинная история жизни советского военнопленного — врача Владимира Дегтярева, с которым автор подружился в концлагерях Майданека и Освенцима. (В повести это «русский доктор» Дергачев.)

Писатель талантливо изобразил мужество советских людей, их преданность Родине, рассказал о совместной героической борьбе советских и польских патриотов против общего врага — фашизма.

---

И вдруг через десять дней грянула новость: Ленька открыл «фигу»!

При этом известии в мастерскую прибыл сам Дымил-Ваныч. Он осмотрел отмычки — две были из железа, а третья из закаленной стали, тонкая, как пружинка, расспросил Леньку, как он открыл секрет механизма, и от удивления запыхтел трубкой.

— Золотые руки… мм-да… А голова… Феноменальная!

И Дымил-Ваныч сразу же уехал. У него не было времени. Он жил уже в другой эпохе.

Мастерская опустела, ребята, за исключением нескольких радиолюбителей, разбрелись кто куда.

Несколько дней Ленька слонялся без дела. Со скуки он сделал зажигалку и подумывал, не пора ли ему снова пуститься в дорогу. Но путь ему преградила «кибитка».

Дымил-Ваныч возвратился в мастерскую с поднятой головой, извергая дым и энтузиазм.

— А знаете ли вы, пистолеты, что можно… мм-да… действительно можно? — Его чубук описал в воздухе огромную дугу. — Перечеркнуть пространство! Мм-да… Видите… Советский Союз… феноменальные пространства! Шоссе? Железные дороги? Чепуха! Черепаший транспорт. Надо радикально, раз и навсегда, всю россию — в воздух! Маленькие самолеты, дешевые самолеты, простые… Мм-да… Миллионы самолетов для всех — «авиакибитки»!

— А у вас она на бумаге уже есть?

— Есть.

— Мы ее у нас сделаем?

— Нет. Мы сделаем модель. Мм-да… Точнейшая работа. Кто возьмется?

Он обвел озабоченным взглядом лица учеников и остановился на Леньке.

— Будешь делать?

— А она наверняка полетит? — застраховывал себя Ленька.

— Наверняка!

— Даете слово?

— Слово Бурова… «фигу» видел? Мало тебе этого?

— Ну, так буду делать.

— Ладно. Ты и Жора. Мм-да… Вдвоем, под моим руководством. Все, что скажу, — делать с точностью до сотой миллиметра.

Через три месяца состоялся пробный полет модели «авиакибитки». Она прошла путь в сто метров, и, хотя «кибитка» разбилась о дурацкую грушу, которая росла на линии полета, успех был полный: организовался клуб молодых конструкторов, и его председатель Ленька пошел в механическую школу.

Что же касается привычек и навыков времен беспризорщины, особенно легкости в обращении с чужой собственностью, то это уже история более длинная.

Такие перемены, если говорить начистоту, не свершаются так, вдруг, сразу. Приходится переживать много тяжелых схваток со старыми привычками, иногда поддаешься им, а потом снова вступаешь в борьбу с самим собой.

И знаешь что? Мне кажется, что именно преодоление самого себя в стремлении к совершенству и есть подлинная культура, а преодоление природы и материи — это всего лишь цивилизация. Поэтому капо здешнего крематория [11] — личность весьма цивилизованная, но некультурная, хотя, кажется, и имеет высшее образование.

Из этой борьбы Ленька с годами вышел победителем. Он стал человеком не только цивилизованным, но и культурным. Стал уважать чужую собственность, за исключением… Мы ведь говорим начистоту — за исключением тех случаев, когда ему попадали в руки редкие инструменты или приборы (у него была мания коллекционирования красивых инструментов)… Тут Ленька иногда поддавался, и, мягко выражаясь, присваивал их или, еще мягче, — одалживал… К сожалению, даже тогда, когда стал инженером.

Влас Данилыч находит покойника

Прошло два года. Я был уже в последнем классе (накануне получения диплома — матуры, как называют его у вас в Польше) и пользовался исключительными правами: имел свою комнату и получал небольшую зарплату, так как исполнял обязанности воспитателя.

Однажды ранней весной я поехал с группой старших ребят на рынок. Наш грузовик там знали, и его сразу же окружили со всех сторон.

— Что брать будете, Владимир Лукич?

— Пятьдесят кило масла, сто кило крупы, двести кило пшеничной муки, немного перца и лаврового листа.

Все так и закипело вокруг, известно — крупный клиент появился. Я осматриваю с ребятами товар, торгуюсь, ребята тоже торгуются. Впрочем, для того я их с собой и взял. По принципу нашего детдома, воспитанники должны были во всем принимать участие: вести хозяйство, разделять все заботы, хлопоты и радости большой семьи.

Наконец мы погрузили товар, продавцы выписали квитанции. Отчитываю им деньги, как вдруг кто-то кладет мне руку на плечо. Оборачиваюсь — Влас Данилыч!

— Владимир Лукич… Полчаса на тебя гляжу и глазам не верю! Счетовод станичный, землемер ты наш дорогой! Мы тебя оплакали, схоронили, землей засыпали, а ты, оказывается, жив? Да еще в этаком масштабе? Дай же я тебя расцелую, покойник ты мой золотой!

Люди на нас глазеют, ребята мои подталкивают друг друга, шепчутся… Ну, я и затащил Власа Данилыча к нам в машину.

— Садись, Влас Данилыч… Едем ко мне. Там поговорим.

Приезжаем. Вожу Власа Данилыча по дому, показываю:

— Здесь спальня мальчиков — девяносто коек… Тут спальня девочек — семьдесят пять коек. В той комнате мы уроки делаем. А в этой — полная тишина, разговаривать не полагается. Кто устал от шума, загрустил или сосредоточиться хочет — может прийти сюда и отдохнуть. Здесь мы занимаемся гимнастикой, а там купаемся…

Влас Данилыч идет за мной осторожно, с благоговением оглядывает все уголки, никак надивиться не может:

— Ах ты, чтоб вам!.. Хитро придумано! Во всесоюзном масштабе, даю слово! И ты здесь главным хозяином?

— Не хозяин, а только помощник.

— Э-э, не притворяйся, я же вижу, что к тебе вся детвора бежит!

Лишь у меня в комнате Влас Данилыч отдышался и начал рассказывать:

— Не узнал бы ты станицы, Владимир Лукич. Так она изменилась за эти годы! У сельскохозяйственной артели, которой ты отмерял землю, земли теперь вдвое больше, и дома новые и тракторы! И магазинчик у нас свой и Народный дом. Во всесоюзном масштабе, даю слово! Я тут как раз добивался денег для Народного дома. Известное дело, председатель сельсовета для того и существует, чтоб добиваться. Проходил по рынку и вот на тебя наткнулся. Бог ты мой, четыре года уже прошло. Оплакали мы тебя, мать заупокойную отслужила… и вдруг такое воскрешение! Возвращайся, покойник дорогой, возвращайся домой и поскорее. Нам теперь ученый человек нужен — во всесоюзном масштабе!

— Слушайте, Влас Данилыч, вы говорите, схоронили меня дома. Ну так лучше и не откапывать. Что прошло, того не воротишь. Домой я не вернусь. И прошу вас никому, ни единой душе, не говорить, что вы меня встретили. Дайте слово. Без этого я вас отсюда не выпущу.

Моргал Влас Данилыч слезившимися глазами, уговаривал, уговаривал меня, но в конце концов уступил и дал слово.

— Вот и выходит, — сказал он на прощание с неподдельной грустью, — что мы совсем и не виделись. Так как-то, вроде бы сон какой, видение… в ничтожном масштабе.

Как Влас Данилыч слово сдержал

Влас Данилыч был человеком необычайно подвижным, общительным, услужливым. Стоило только собраться людям по делу или просто так поболтать, тотчас же появлялась развевающаяся рыжая борода, густо прошитая сединой, и раздавался глубокий, «архимандритский» бас председателя сельсовета.

Народ со снисходительной улыбкой принимал его слабости — болтливость, привычку совать нос не в свои дела и всюду лезть на первое место, превыше всего ценя в нем верность данному слову, добросовестность в работе, упорство и смекалку.

Какую же муку должен был испытывать этот человек, обреченный на молчание после сенсационного открытия! Подумать только, отыскал покойника и молчи, никому не смей его показать! Нет, на такой подвиг Влас Данилыч был неспособен.

Через несколько дней после возвращения в станицу Власа Данилыча в Народном доме происходило собрание по вопросу о новой школе. Стали брать слово хозяева. Один из них и говорит:

— Есть у нас еще в селе такие, что не понимают пользы учебы.

Второй добавил:

— Один даже сына из дома выгнал за то, что тот учиться хотел.

Учительница, стремясь пробудить сознание людей, подхватила этот пример и стала распространяться о том, каким хорошим учеником я был.

— Этот паренек наверняка стал бы инженером. Жалко, что он погиб.

— А может, он и не погиб вовсе? — вмешался вдруг Влас Данилыч.

— Да как же так? — раздались голоса. — Ведь и молебен отслужили по нем после видения матери.

— А у меня, может, тоже видение было, — серьезно отвечал Влас Данильгч.

— Господи боже, — закричала мать, — он что-то знает! Влас Данилыч, ты что-то знаешь о Вовке. Скажи, не мучай Христа ради!

— Знаю или нет — здесь об этом говорить нечего. Вот коли бы ты нас к себе позвала, мы бы за столом и потолковали: чье видение доподлиннее — твое или мое? Вот в этаком масштабе!

Охваченная предчувствием, мать бросилась домой.

А дома было невесело. Мать не могла простить отцу моей гибели и то и дело попрекала его. Старший брат становился на ее сторону. Часто вспыхивали раздоры. В конце концов брат отделился от нас, а отец еще больше помрачнел и почти совсем перестал показываться на людях.