Ежи Путрамент - Сентябрь

• Название: Сентябрь
• Автор: Ежи Путрамент
• Издательство: Прогресс
• Жанр: О войне
• Год: 1975

В романе показаны крупным планом подлинные герои огневой страды 1939 года — фронтовики, солдаты и младшие офицеры, — поднявшийся в едином патриотическом порыве трудовой люд Варшавы и, главное, польских коммунистов, вчерашние узники санации, ставшие душой сопротивления врагу.

Оперативный отдел польского генерального штаба и окоп у тревожно замершей границы, «коридоры власти» и трущобы рабочей бедноты, столица и местечковое захолустье, респектабельные апартаменты Варшавы и выгон за околицей безымянной деревушки, дороги отступления и очаги героического отпора численно превосходящему противнику — широкую и красочную панораму раскрывает автор романа перед читателями.

---

С трудом они добрались до переправы. Уже совсем стемнело. Саперы, колотившие топорами по сваям, работали при свете смоляных факелов, мокрые от пота спины блестели, как полированная медь. Несколько человек шли вброд по речушке, огненные пятна, дрожавшие вокруг них на поверхности быстро текущей воды, распадались на мелкие красноватые чешуйки: создавалось впечатление, будто бесчисленные стаи карасей дробили воду хвостами или падали плашмя. На противоположном берегу две ели, вырванные взрывом бомбы, наклонили над речушкой косматые метелки ветвей; можно было рукой дотянуться до их верхушек.

Фридеберг окинул взглядом эту пеструю картину, с минуту праздно глазел на нее, бессознательно очарованный ее простой и дикой красотой. Но, услышав настойчивые окрики сержанта, он понял, что переправа наведена. Его машина находится в нескольких километрах отсюда, в нескольких километрах пути, забитого повозками в два ряда… Переправа узкая… прежде чем двинется этот поток и повозки по одной протиснутся на противоположный берег… Все эти разумные доводы мало на него подействовали; его пугала мысль, что, пока он добежит до лесной сторожки, пока его машина вольется в общее медленное движение, повозки уже тронутся с места; его пугало, что снова на какое-то время от него отдалится группа «Любуш», и, повернувшись на каблуках, он бегом пустился назад, перепрыгивая через разлегшихся во рву пехотинцев, спотыкаясь о них.

Когда Фридеберг и Минейко подходили к лесной сторожке, застывший на дороге поток тронулся; крики, бренчание судков, команда, брань повозочных подгоняли их; вспотевший, разгоряченный Фридеберг добежал до машины, а на дороге зацокали копыта, заскрипели колеса и двинулись тысячи солдатских сапог.

Закжевский снова стал почти любезен: начальник штаба только что доставил ему сообщение о полке Тыманека, который наконец вышел из Сандомира. Дивизионная артиллерия выбралась из Опатува. Из штаба армии приехал офицер связи, чтобы ускорить их марш на Кельцы.

— Генерал, — Закжевский потирал руки, — пожалуйста, скромная офицерская закуска… Знаю, знаю, вы спешите, я прикажу, чтобы освободили дорогу… Но вы сами понимаете, пока они протиснутся… не могу же я сбросить обозы в ров.

Капитан, прибывший из штаба армии, был настроен мрачно. Когда Закжевский, обрадованный тем, что обозы двинулись с места, очень благоприятно прокомментировал сводку Верховного командования, капитан улыбнулся с оттенком превосходства. У Фридеберга екнуло сердце. Ему была знакома эта улыбка. Сколько раз он видел ее на лицах своих коллег еще в ту войну. Улыбка фронтовика, разбирающегося в сложности событий, перед лицом тыловиков, почти по-штатски наивных.

Закжевский возмутился:

— Говорите же!

Капитан заставил долго себя просить, прежде чем произнес наконец:

— Ченстохов потерян, немецкие танки прорвались на Радомско. Армия «Лодзь» отступает на Видавку.

Закжевский возразил:

— Это невозможно! Главный штаб сообщает об успехах под Ченстоховой, об уничтожении…

Капитан улыбнулся еще более презрительно и замолчал. Он ничего не смог ответить на вопросы Фридеберга относительно группы «Любуш». Подтвердил только, что штаб армии «Пруссия» должен находиться в Кельцах. Командующий в ярости: дивизии опаздывают.

Закжевский присмирел. Выпили несколько стопок. Могучий нос Балая покраснел; неожиданно майор начал цитировать Клаузевица. Как ни странно, это почему-то успокоило Фридеберга. «Интеллигент, — подумал он, расчувствовавшись, — троих таких я бы не вынес, но один для престижа необходим». Балай пялил глаза на собравшееся за столом общество, он что-то, видимо, перепутал, потому что начал подлаживаться не к своему генералу, а к Закжевскому. Приятную хозяйскую гордость Фридеберга как рукой сняло! Он больше не радовался: «У меня одного на всю гмину такой прыткий баран». Зато вспомнил несколько мелких фактов, связанных с тем же Балаем. «Интеллигент» обладал небывалым нюхом на «конъюнктуру» в отношении начальства. После возвращения Фридеберга из Варшавы Балай начал к нему подлизываться, а неделю спустя охладел до последней допустимой границы, после которой уже остается только гауптвахта или суд чести. Чувствует, сволочь, кто ползет вверх, а кто вниз, как морская свинка чует дождь или другие животные еще что-нибудь чуют. Что же он тут пронюхал?

Балай вылакал еще одну стопку и теперь подлизывался уже к капитану связи. «Погоди, баран, — с ревнивой радостью подумал Фридеберг, — дай только выберемся из затора». Закжевский пил и отдавал приказы. Начальника штаба он послал на дорогу — ускорить передвижение. Снова выпил и направил полк Тыманека по боковому тракту к югу от Опатува. Наконец все вышли на дорогу. К Фридебергу подбежал Минейко и доложил:

— Машина, возможно, через полчаса доберется до мостика.

Прохладная ночь, красные звездочки сигарет над повозками, ржание лошадей. Надежда, вспыхнувшая в душе Фридеберга — то ли от свежего ветерка, то ли от запаха елок, принесенного им, — окрылила его, он хлопнул Балая по плечу и подумал: «Пес тебя возьми, я знаю, что ты стервец, на твое сердце я не рассчитываю. Но твой носище пригодится вместо барометра. Посмотрю на тебя и буду знать: в милости ли я у главнокомандующего, качусь ли медленно вниз или лечу стремглав». Балай зашмыгал носом, отодвинулся. «Ой, нехорошо», — решил Фридеберг.

Закжевский оправдывался перед капитаном:

— Хуже всего, что участок лесистый, сыроватый, холмистый. От Опатува вплоть до Михалува нет ни одной параллельной дороги, хотя бы тропинки. И даже если бы я хотел, то с этой проклятой дороги не могу свернуть; только вперед или назад, через Опатув. А дорога разбита, пробки на каждом шагу, за нами еще кто-то там выгружается.

Капитан угрюмо молчал. До этого он жаловался, что получил от Домб-Бернацкого оперативный приказ, составленный так, словно он может запихнуть эту дивизию к себе в карман и поскакать галопом.

— Ну, опоздаем, — хлопал себя по животу Закжевский. — Будем на месте не в двадцать два часа, а, предположим, в шесть. Важнее всего то, что мы двинулись, что артиллерия выбралась из Опатува. — Он кашлянул от волнения. — Я предпочел бы чистить отхожие места, чем второй раз пролезать через эту дыру…

— Пан полковник! — заскулил за его спиной начальник штаба. — На минуточку, ставка…

Фридеберг уже вышел на дорогу, но крик Закжевского заставил его вернуться. Он побежал, Минейко опередил его. Перед сторожкой схватились две фигуры.

— Полковник, полковник! — пищал начальник штаба.

— Пан полковник! — покрикивал капитан, пытаясь оттащить жирную тушу Закжевского. А Закжевский вцепился в полу мундира начальника штаба и шипел теперь что-то совершенно невнятное.

Фридеберг одно мгновение смотрел на них, ничего не понимая, потом где-то глубоко внутри в нем вспыхнула ярость, он шагнул вперед и рявкнул:

— Встать, смирно! Черт вас возьми, вы кто — полковник или дерьмо собачье!

Даже капитан отскочил и выпятил грудь. Закжевский выпустил полу мундира своей жертвы и, разинув рот, повернулся к Фридебергу.

— Смирно! — снова прорычал Фридеберг. — Это называется смирно? Живот убрать, сомкнуть каблуки!

Закжевский вытянулся.

— Докладывайте!

Закжевский доложил. Фридеберг слушал, что говорит полковник, и вдруг ему самому захотелось выть и лезть на стенку. Оказывается, ставка изменила приказ и назначила районом концентрации не Кельцы, а Вежбник.

— Понимаете, пан генерал, — бормотал Закжевский, — на этой зас… узкой дороге нет никаких объездов, снова через Опатув… И срок… выдержать нельзя… завтра, восемь утра, сорок километров по прямой линии, дорогами все семьдесят…

— В штаб! — Собрав остатки авторитета, Фридеберг загнал всех в комнату. Наскоро прибрали на столе и разложили карту. Веселенькая местность: лысогурская горная цепь, ручейки, заливные луга, туристские тропинки. Одна верная дорога — назад через Опатув и на Островец. А потом несколько мостов на Каменной.

— Безумие! — Закжевский снова бесновался, хотя тон у него теперь был плаксивый. — Мы же не группа велосипедистов на воскресной прогулке…

Тут в разговор вмешался капитан:

— Командующий армией строжайше мне приказал; Кельцы. Именно в свете сообщений о действиях неприятеля — минувшей ночью и сегодня с утра. Южный фланг армии без вашей дивизии может оказаться…

— Приказ есть приказ. Главнокомандующий лучше видит всю обстановку… — Балай почувствовал на себе взгляд Фридеберга, и глаза у него сразу забегали. — Может быть, доложить главнокомандующему ситуацию и ждать результата донесения…

— А тем временем вся дивизия пропихнется через михалувский мостик! Благодарю!

— Действительно, это дело командующего армией «Пруссия». Он должен договориться с главнокомандующим. — Фридеберг представил себе, в каком положении он будет завтра, и неосмотрительно заметил: — С каких пор ставка дает приказы дивизиям, минуя штаб армии?