Джон Кинг - Человеческий панк

• Название: Человеческий панк
• Автор: Джон Кинг
• Издательство: АСТ, Компания Адаптек
• Жанр: Контркультура

Пятнадцатилетнему Джо Мартину лето 1977 года несет панк-рок и реггей, дискотечных девчонок, пиво в пабах и краденые машины. Жизнь прекрасна — пока его не изобьют и не бросят в канал с лучшим другом Смайлзом. Прыжок вперед — 1988 год — и Джо едет домой на Транссибирском экспрессе. После трех лет работы в баре Гонконга он вспоминает взлеты и падения прошедших лет и смиряется с трагедией. Прыжок в 2000-й. Он неплохо устроился — зарабатывает на жизнь ди-джейством, продает записи и билеты на бои. Все замечательно — пока перед ним не появляется лицо из прошлого, и он опять остается один на один с кошмаром той ночи 1977-го. Настала пора хоронить скелеты.

---

Он не обращает на меня внимания, и я думаю, что после канала я стал слишком нервным. Стэн возвышается над столом, готовясь идти за выпивкой, спрашивает меня, что я буду пить, и как будто читает мои мысли:

— Насчёт денег не парься. Сегодня особый случай.

Вскоре возвращается с полным подносом, Стелла догоняет его со вторым, и в этом уголке мира люди наполняют стаканы в честь простого парня с Миссисипи, и я уже не понимаю, на каком я свете. С того вечера, когда мы пошли к каналу, я впервые в клубе, в одном углу вижу Генри Купера с его бабой, толпы пижонов кругом, несколько рокеров с жирными волосами. Стиляги с их рок-н-роллом — уже прошлое, будущее — за панками, но я всё равно пью за Элвиса — пусть история, но это моя история.

— Когда-нибудь я съезжу в Грейсленд, — говорит Стэн, — Элвис отделал свой дом как конфетку — все комнаты разные, одна, например, сделана под джунгли. Рано он умер, но сколько прожил — прожил как полагается. Деньги не застили ему свет, он всегда помнил, откуда родом, простой деревенский парень.

Рок-н-ролл всегда был музыкой бунта, как панк, только у панка вдобавок к музыке есть ещё и текст.

— Просто хороший был мужик.

Был. Хороший мужик. Родители сейчас тоже, наверное, слушают его, а может, и нет.

— Его презирали за показуху, но если у него были деньги, то куда их девать? Хотел он Кадиллак с прибамбасами — ну и купил, и раскатывал на нём по Мемфису, и что из этого?

Что до меня, я тоже не против Кадиллака, вот только какой-нибудь мелкий поганец обязательно тут же проткнул бы ему покрышку. Кортина — вот машина моей мечты. Такая, как мы угнали тогда, чтобы съездить в Кэмден — кстати, тот хмырь, что дует свой Гиннес и пялится в окно, здоровенный плотник, вот и ящик с инструментом рядом — её хозяин. Плотник вдруг поворачивается и пристально смотрит на меня, а я утыкаюсь носом в своё пиво.

— Ну, вот ты что бы сделал с миллионом фунтов? Спорим, накупил бы себе домов, машин, девочек и наркоты, Вурлитцер там.

Киваю. Никогда не задумывался на такие темы. Гляжу на хозяина Кортины — интересно, нашёл ли он машину? Он допивает пиво и отваливает. Похоже, меня он не узнал. Хорошо, потому что сейчас мне на фиг не нужны разборки.

— Ну, давай, скажи, что бы ты сделал с миллионом? — Стэн снова заводит волынку.

Трудно сказать. Сразу и не придумаешь. Стереосистему нормальную, само собой. Купил бы все пластинки, какие хочу. И вопрос тупой — откуда он возьмётся, миллион? Хотя новая стереосистема — было бы круто. Разрешил бы слушать отцу и матери, ну и сестре тоже. Ладно, мне и так хорошо. По крайней мере, можно побыть одному. А с такой кучей денег хрен тебя в покое оставят, замучаешься отбиваться от попрошаек.

— Что-то у тебя, дружок, совсем нет амбиций, — смеётся Стэн.

Амбиции-фигиции. Я панк, мне достаточно.

Дебби наклоняется вперёд и хватает меня под столом за яйца, сладко улыбается, облизывая губы.

Устраиваюсь поудобней на земле, отрываю черешки и отправляю спелые красные мячики вишен в рот. От жары хочется пить, а вишни сладкие и сочные. Прекрасные плоды прекрасным днём. Жизнь прекрасна, несмотря на сгоревшую спину после пары часов ползанья по клубнике. Всё-таки решил попытать счастья на клубнике, пока каникулы не кончились — вдруг побольше заработаю, но оказалось очень трудно ползать по длинным и пыльным рядам под палящим солнцем. Ящик я набрал, потащил в сарай, а там хозяин показал мне ягоды, надкусанные полевыми мышами. Народу на поле полно, на закате становится прохладней, и все начинают трепаться до посинения. Насколько лучше затеряться в саду, среди прохладных душистых ветвей, спокойно набираешь свои пять-шесть ящиков в день. Поэтому я снова на вишнях.

Клубнику собирают по большей части женщины — старые железные ведьмы из предместий Денгема, Колнбрука, те самые, что ходят от двери к двери, продавая вереск, те самые, что всегда готовы гнать тебя из торговых рядов, когда ты бродишь там на предмет чем-нибудь разжиться. Они никогда не устают ругаться и поливать тебя грязью — даже смешно, как много людей их боятся. Эти женщины быстро обшаривают жёсткими пальцами грядки, передвигаясь из ряда в ряд, и ящики у них наполняются очень быстро. Чёрные волосы выбиваются из-под чёрных платков, обрамляющих морщинистые лица. Только кольца сверкают на солнце, не поддаваясь грязи. Мелкие пацаны и девчонки носятся вокруг меня, пока их мамаши и бабули заняты болтовнёй. У себя дома они затравили бы меня как чужака, но работая рядом с ними, я вижу, что неплохие ведь люди, незлые, и очень заботятся о своей репутации.

Меня не мучила мысль, что я самый медленный сборщик клубники в мире, и семилетний сопляк легко меня делает на грядке — любой работе нужно учиться. Мучило постоянно оравшее радио — штампованные голоса вещали про нацию, закон и порядок, секс и наркотики, но я не слушал, в гробу я видал все их доводы, каждый волен делать что хочет. А вот в саду тихо. И я отрываю черешок у следующей вишни, и выплёвываю косточку. Вот что я называю жизнью — ты делаешь своё дело, и никаких гонцов с плохими новостями на горизонте. Прикольные дни настали — столько всего случилось. Если не умеешь загнать воспоминания в дальний угол мозга или начинаешь беспокоиться — башня поедет неотвратимо. Сделай пофигизм своей жизненной философией и радуйся жизни.

— Всё путём, приятель?

Рой присаживается рядом, вытрясает камешек из ботинка, достаёт коробку с табаком и сворачивает сигарету. Сосредоточенно так сворачивает. Рой, он такой — и беспечный, и серьёзный. То, что считает важным для себя, он делает тщательно и правильно. Я плохо его знаю, вообще-то, может, всё не так. Рой прикуривает и глядит на меня.

— Прошлой ночью фермер поймал меня прямо с поличным в этом саду. Включил фары — и вот он я, как на ладони. Хорошо, я сразу дал дёру, и он меня не узнал. Погнался было за мной на машине, но я забежал за деревья, и ему пришлось остановиться. Что бы он со мной сделал, если бы поймал — как думаешь?

Я обычно перебрасываю мешок с вишнями через забор, почему бы и Рою так не делать. А вообще-то шастать тут в темноте ради нескольких яблок как-то глупо, мне кажется. Ни за что не полез бы сюда ночью. Заблудиться ночью в лесу — благодарю покорно, хуже ничего не придумаешь.

— Яблоки слишком большие, и тебя легко заметить. К этому времени я всё равно набрал больше чем нужно, да и машина у меня была недалеко. Представляешь, этот фермер целыми часами болтается по саду в темноте. Неужели несколько яблок стоят такого геморроя? Да и что, в конце концов, он мог сделать?

Мог бы пристрелить Роя и закопать в этом же саду, вот что он мог. Чтобы его тело послужило удобрением для следующего урожая вкусных вишен. Рой на секунду задумался над таким вариантом. А я просто шутил. Самокрутка тлеет, кончик пепла всё больше.

— Нет, он бы так не сделал, — Рой снова курит. — Хотя кто его знает.

Мы греемся на солнце, молчим — Рой, повидавший многое в своей жизни, и я, пацан, у которого всё впереди. Жизнь Роя загадочная и волнующая — вечный странник, всегда один, всегда в пути. Но в каждую нашу встречу он спрашивает меня, что я собираюсь делать после школы. Он всегда в движении, чтобы не стать частью заведённого порядка, чтобы обыденность не поглотила его, не лишила свободы, вот как в старину несвободны были крестьяне, принадлежавшие феодалу. Если ты переезжаешь, работаешь то там, то здесь, правительству трудно за тобой следить, и оно начинает беспокоиться. Рой говорит, что скоро от цыган избавятся, начнут преследовать всех кочевых людей. Рой говорит, когда я повзрослею, я задумаюсь об этом, но волноваться не стоит, у меня вся жизнь впереди. Сейчас Рой молчит, я просто вспоминаю наши прошлые беседы.

— Вдруг однажды тебя потянет путешествовать? — спрашивает Рой, — Посмотреть мир, отправиться через Францию в Средиземноморье, или через Ирландию в Шотландию, увидеть высокогорье. Там ты можешь встать тихо посреди поля, и через минуту оно будет кишеть кроликами, сотнями кроликов. А можешь пойти в торговый флот и объехать весь мир, выпить и побегать за девочками не в Слау, а в Рио.

Сроду не думал куда-нибудь уезжать. Мне и тут хорошо. Я не против провести недельку у моря, но меня не тянет шататься по миру. Буду сильно скучать по дому. Вот закончу школу через год, найду работу, накоплю денег на машину. Всё тогда будет по-другому. Послушаю разные группы, попью пива в разных местах. Скорей бы уж. Но я никуда не поеду, потому что всё это здесь — ну разве что в отпуск на пару недель. Нет, не интересен мне мир. Я тут счастлив. Просто счастлив, и всё.

— Глянь на тот самолёт, — говорит Рой, показывая на бесшумную серебристую чёрточку высоко в небе, — никогда не задумывался о людях там, внутри — откуда они летят, куда?

Да, полетать было бы прикольно, может, даже смешно. Но при чём тут будущее? Дальше, чем какую пластинку я куплю следующей, я не загадываю. Поэтому я говорю Рою, что огромный мир мне не интересен. Так оно и есть. Жизнь прекрасна, а плохое — ну, оно уже случилось. И я рассказываю ему историю, как нас со Смайлзом избили, бросили в канал, как я подыхал, захлебываясь водой, а Смайлз оказался в коме. На самом деле, это уже прошлое, и рассказывать трудно, время летит быстро, не то, чтобы я забыл — никогда не забуду — трудно объяснять словами, что мы чувствовали тогда. В то же время хочу, чтобы Рой понял, что я не жалуюсь. Я просто хочу быть самим собой, делать что мне нравится, вот как здесь, в саду.