Борис Хазанов - Возвращение

• Название: Возвращение
• Автор: Борис Хазанов
• Жанр: Русская классическая проза

---

"Разумеется, нет. Он интересовался, будут ли иметь продолжение переговоры с..."

"Ах, да, да! Можете передать ему... Впрочем, муж сам ему позвонит".

"Коллега не говорит... э..."

"Ах, да! Конечно. Ну, как-нибудь обойдемся. Муж позвонит вам. Скажите... Ведь это, наверное, очень трудно - жить в стране и не говорить на языке ее народа?"

"Большинство наших так и живет".

"Как я им сочувствую! Но ведь, когда живешь в чужой стране, необходимо научиться".

"Вы правы".

"Я имею в виду необходимость адаптации".

"Так точно".

"Вы отвечаете, словно в армии".

"Так точно".

Разговор грозил иссякнуть. Легко вздохнув, скосив глаза направо, налево, она спросила:

"Как вы относитесь к музыке?"

"К музыке?"

"Да. Я хочу сказать - любите ли вы музыку?"

"Смотря какую".

"Я хочу сказать, настоящую музыку".

"Настоящую люблю".

"У меня предложение..." - проговорила она и остановилась. Кельнер приблизился со своими дарами.

"Ого!" - сказал я.

Она поблагодарила официанта кивком, он зашагал прочь походкой манекена. Я чувствовал себя в мире кукол. Одна из них сидела напротив меня - с фарфоровой кожей, слегка скуластая, с узким подбородком, в пышной прическе семнадцатого столетия. Под широким струящимся платьем целлулоидное тело, должно быть, обтянутое розовой материей.

"Здесь неплохо готовят, надеюсь, вам понравится.- Она была уверена, что я не только не был, но и не мог быть никогда в этом заведении. Она подняла бокал.- Prost... э-э?.."

Я назвал свое имя.

"А как зовут меня, вы, надеюсь, не забыли. Представьте себе, я догадываюсь, о чем вы думаете!"

"О чем же?"

"Вы думаете: кругом искусственные люди, все у них рассчитано, подсчитано, и живут они рассудком, а не по велению сердца... Ведь так? Русские очень высокомерны. Я хочу сказать... Вероятно, западная психология..."

Она умолкла, закуривая сигарету, подала знак официанту принести кофе. Выпустила дым к потолку.

"У меня на сегодня абонемент. Мой муж, знаете ли, равнодушен к музыке".

Я мог бы возразить, что и я, пожалуй, равнодушен к музыке, если музыка равнодушна ко мне. Если же нет...

Мне не пришлось долго ждать в фойе, баронесса явилась, оживленная, издающая еле ощутимый аромат духов, и некоторое время погодя мы оказались в высоком сумрачном зале, где, впрочем, изредка приходилось мне бывать. Огромная тусклая люстра под потолком обливала мистическим сиянием ряды публики, колонны вдоль стен и гобелены с подвигами Геракла. Свет померк. Пианист появился, встреченный аплодисментами. Пианист играл "Адажио си-минор", удивительную вещь, от которой невыносимо тяжко становится на душе и оставшуюся без названия: может быть, начало какого-то более крупного произведения, которое Моцарт так и не написал, увидев, что уже все сказано, что дальше могут быть только молчание, терпение и покорность судьбе. И в самом деле, зал безмолвствовал, когда музыкант, уронив руки на колени, опустил голову; потом раздались неуверенные хлопки.

Что-то происходило со мной, к стыду моему, что-то заставившее меня разомкнуть уста; я совсем не был расположен вести светскую беседу и охотно распрощался бы с баронессой, поблагодарив за доставленное удовольствие; вместо этого ни с того ни с сего сказал, что музыка всегда напоминает мне Россию. "Только музыка?" - спросила она. Да, музыка - и ничего больше. Сеялся мелкий дождь, она сунула мне ключи от машины, я принес зонтик, и мы побрели в Придворный сад. Сидели там, подстелив что-то, на скамье в открытой ротонде с колоннами, и город церквей и сумрачных башен, в призрачных огнях, влажной паутиной обволакивал нас. Город, сотканный, как некогда было сказано, из вещества того же, что и сон.

Она спросила: откуда это?

"Шекспир. "Буря"".

"Мне кажется, у него сказано иначе..."

"Какая разница!"

"Вы в это верите?"

"Во что?"

"Вы верите в сны?"

"Госпожа баронесса..." - начал я.

Она поправила меня: "Света-Мария".

"Пусть будет так... Давайте внесем ясность. Я благодарен вам. Вы проявили ко мне необыкновенное внимание. Но мне кажется, вы принимаете меня не за того, кто я на самом деле..."

"Кто же вы на самом деле? - спросила она, закуривая; я отказался от сигареты.- Вы молчите".

"Мне трудно ответить".

"Хорошо,- сказала она,- я попробую ответить за вас. Если я не права, вы меня поправите. Я действительно приняла вас не совсем за того, кем вы, по-видимому, являетесь. Из чего, однако, не следует, что я разочарована..."

"Спасибо".

"Я приняла вас даже за двух разных людей. Когда вы пожаловали к нам... с вашим коллегой... я подумала: этого не может быть. Это другой человек. Но это были вы. Я не знаю вашей среды..."

"Пожалуй, в этом все дело".

"Но мне совершенно безразлично, кто вас окружает. Я знаю только одно".

"Что же именно?"

"Что мне придется принимать вас таким, каков вы есть! - сказала она, смеясь.- И вы не должны отказываться... не смею сказать, от моей дружбы, но от моей помощи..."

Я встал.

"О, я не покушаюсь на вашу гордость! Удивительные вы люди! Разве вас не унижает сидение на паперти?.."

"Света-Мария",- проговорил я.

"Да,- она откликнулась неожиданно глубоким, грудным голосом.- Вы хотите мне что-то сказать?"

"Нам пора прощаться".

"Но до машины вы меня хотя бы доведете?"

XIV

Я нарочно остановил такси на соседней улице, чтобы не привлекать внимания; меня могли узнать, ведь она никуда не переезжала, это была просто одна из ложных версий. Возможно - слухов, распространяемых все той же конторой. Дом был рядом. И ничего не изменилось, разве только фасады старых зданий стали еще обшарпанней, обрушились водосточные трубы, подъезды с настежь распахнутыми, залатанными фанерой дверьми зияли тьмой. Тускло отсвечивали пыльные окна. Впереди, в расщелине переулка, тлел ржавый закат. Мало что изменилось, и в то же время все стало чужим. Двойное чувство владело мной - я узнавал и не узнавал город. Редкие прохожие растворились в сумерках, пробежала собака, я шел, вглядываясь в номера домов, но и номера стерлись; я уже подумывал повернуть оглобли, свернул в соседний переулок - дом был в десяти шагах от меня, я кружил, не замечая его. Пес стоял неподалеку, перебирал лапами от нетерпения, я поманил его, он бросился в сторону, остановился, виляя хвостом, точно ждал, что я позову его снова, позову по-русски: зверь не понимал чужого языка. Я вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице.

"Здание, как вижу, не ремонтировалось с тех пор",- сказал я, войдя в квартиру.

Она была больна, лежала в постели. Она поднялась мне навстречу.

"Простудишься, надень халат. Где у нас?.. Я сам".

Стоя на шаткой табуретке, я достал с антресолей два чемодана, сдул пыль и проверил замки. Я спросил у Кати, что она хочет забрать с собой, вынул стопку белья из шкафа, снял с плечиков и уложил ее платья, а где то, где другое, зубная щетка, спрашивал я, где твоя зубная щетка? Тут только я заметил, что говорю с ней, задаю вопросы, а она не откликается. Она сидела на краю кровати, поджав пальцы босых ног, сунув руки между колен, ее ключицы резко выделялись в разрезе рубашки, глаза блестели в темных глазницах. Ты совсем больна, пробормотал я, но ничего, мы тебя там подлечим.

Наконец, я услышал ее голос. Глухой голос, как прежде.

"Я не понимаю",- сказала она.

Я возразил: чего же тут не понимать? Приедем, надо будет основательно заняться здоровьем.

В ответ она покачала головой, оттого ли, что не верила в свое выздоровление, или оттого, что не понимала меня.

(Конечно! Сам того не замечая, я говорил на чужом языке.)

"Катя,- сказал я,- какой я идиот!"

Мне показалось, что в дверь постучали. Я взглянул вопросительно на жену, она пожала плечами и кивнула головой.

"Кто это?" - спросил я, и она снова кивнула.

"Это - они?" - прошептал я в ужасе.

Открыть дверь и броситься, пока они не опомнились, прочь по коридору.

Она покачала головой, словно хотела сказать, что "они" теперь не у дел, я не верил ей. На кухне был черный ход. Но внизу во дворе кто-то наверняка уже поджидал, нужно уходить на чердак. Перебраться на крышу соседнего дома. Слезть по пожарной лестнице... Все эти мысли, как ток, ударили мне в голову и ушли по спинному мозгу в пол. Я застыл, все еще под воздействием электрического удара. Раскрытый чемодан с одеждой лежал у моих ног.

Голос Кати прошелестел: "Сейчас увидишь". Дверь отворилась, вошел некто, и я тотчас успокоился.

Вошел оборванный бородатый мужик в изжеванной непогодой фетровой шляпе, в сапогах, просящих каши, с сумой через плечо, не здороваясь, спросил, кто это.

"Мой муж",- был ответ.

"Какой такой муж?" Человек, ворча, начал стаскивать через голову свой мешок.

Я рылся в карманах, чтобы дать ему мелочь.

"На кой мне твои подачки, у меня своих денег хватает". Он сунул руки в карманы своего рубища и вынул полные пригоршни монет, там было и две-три скомканных бумажки. Мешок лежал на полу, человек наклонился и стал выкладывать на стол рядом с деньгами куски хлеба, остатки еды, завернутые в газету, достал со дна полуоткрытую жестянку с бычками в томатном соусе. Под конец явилась поллитровка.