Пааво Ринтала - Слуги в седлах

• Название: Слуги в седлах
• Автор: Пааво Ринтала
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1976

Повесть опубликована в составе сборника "Современная финская повесть". В этой книге представлены три повести, характерные для современной демократической литературы Финляндии, резко отличающиеся друг от друга своеобразием художественной формы. Повесть С. Кекконен рассказывает о постепенном разрушении когда-то крепкого хуторского хозяйства, о нелегкой судьбе крестьянки, осознавшей необратимость этого процесса. Герой повести П. Ринтала убеждается, что всю прошлую жизнь он шел на компромиссы с собственной совестью, поощряя своим авторитетом и знаниями крупных предпринимателей — разрушителей природных богатств страны. В. Мери в своей повести дает социально заостренную оценку пустой, бессодержательной жизни финской молодежи и рисует сатирический портрет незадачливого вояки в полковничьем мундире.

---

Впрочем, можно это и с секретаршей уладить.

— Послушайте-ка, девушка, передайте, пожалуйста, инженерам нашего отдела, чтобы собрались в зале, у меня к ним разговор. Благодарю вас.

Посижу часок да подумаю, что им сказать. Длинных речей держать не буду. Скажу только, что ездил на место, ознакомился с документацией и убедился, что бумаги надо оформить сегодня же. Не волнуйтесь больше об этом. Вся задержка была только за тем, чтобы проучить важных господ, — пусть они тоже привыкают ждать. Вот и все.

Может, пора идти?

Нет еще. Пускай все соберутся.

Госпожа Мякеля, Хенрикссон, Ханнэс, Пюхянен, Саари, Алайоки и Рятю.

Все уже в зале.

О чем это они так горячо спорили и почему замолчали, едва я открыл дверь? Если бы это не касалось меня, они не примолкли бы так вдруг. Даже рты закрыть не успели.

— Итак, дорогие друзья, все ясно. Извините меня. Это простое дело провалялось так долго потому, что, как я сказал утром Ханнэсу, пусть господа подождут. Тут все было ясно с самого начала. Как вы знаете, наша задача самая несложная: проверять проекты, разработанные архитекторами, и подмахивать их. Вот и все. Обсуждать проекты — не наше дело.

Пожалуй, хватит?

Ханнэс закурил.

Может, и мне закурить?

— Дай-ка мне тоже! Спасибо. А вы что скажете?

— Мы все очень рады, что ты покончил с этим делом.

Это госпожа Мякеля. Больше она ничего не говорит. Только смотрит на своих товарищей. И снова молчание.

— Знаешь, как мы рады? За тебя, — говорит наконец Ханнэс.

— Что-то вы нынче неразговорчивые. Пожалуй, я вам еще кое-что скажу. Когда бумаги поступили к нам, я, признаться, плохо себя чувствовал. Не то сердце, не то другая какая-то чертовщина. Хотя документация была в порядке и правление благословило дело, я не мог себя заставить подписать, понадеявшись на вас. Решил сам проверить.

Он встал, прошелся по залу и быстро заговорил:

— Я ходил и ходил по комнате и не подписывал. Тянул время и мучил себя из-за сущего пустяка. Я проработал здесь тридцать лет. За это время через мои руки прошло пять-шесть десятков таких дел. И вдруг, поймите меня, вдруг я заметил, что из таких пустяков складывается вся жизнь человека. Только из пустяков. Я скоро выхожу на пенсию. Может быть, этот проект — последний для меня. К старости становишься иногда щепетильным, начинаешь смотреть на свои служебные обязанности с таких позиций, с каких их рассматривать не положено. Когда знаешь, что жить тебе осталось недолго, появляется желание отнестись к ним так, как велит собственная совесть. В истории с этим проектом дело обстоит так: место очень хорошее. Я там только что был. Это единственный клочок берега, где могут купаться и отдыхать живущие по соседству дети и взрослые. Весь остальной берег занят частными владениями. Когда хочешь пробраться к воде, с обеих сторон натыкается на заборы и надписи: «приват», «приват», «вход воспрещен». Я всю жизнь калечил свой город и другие города заводами и разными постройками... Кто знает, сколько в Финляндии таких мест, где могли бы зеленеть сады, но где по моему попущению выстроены какие-то чудища, сколько чистых вод испортили заводы на пятьдесят — семьдесят лет вперед только потому, что все мы — и я тоже — выслуживали надбавки к жалованью и повышение в должностях. А ведь мы думали, что живем как полагается. Но, дожив до моего возраста, вдруг спохватываешься...

О чем это я? Ведь я хотел сказать совсем другое. Вовсе не это. Они уставились на меня все, кроме Ханнэса, который глядит в пол, и госпожи Мякеля, которая покраснела и углубилась в созерцание своих лодыжек.

— Друзья мои, мы проработали вместе многие годы. Здесь моя работа, и именно здесь я должен что-то сделать, пусть даже самую малость, чтобы хоть раз в жизни решить что-то самостоятельно... Близится лето, а там такой хороший пляж. Надеюсь, вы понимаете, что не у всех детей такие отцы, которые могут приобретать собственные пляжи. Большинство финнов — это, благодарение богу, обыкновенный бедный люд, несмотря ни на какой рост жизненного уровня. На том берегу ребятишкам хорошо купаться, загорать и играть в мяч, а старикам приятно посиживать на скамеечках и смотреть на море. В детстве я все летние месяцы проводил на песчаном берегу. К старости начинает пробиваться память о детстве, мои подошвы, как прежде, чувствуют песок. Я не предаюсь теоретическим рассуждениям об ответственности или безответственности. Я думаю об этом прекрасном береге, и о море, и о том, как разумнее и естественнее их использовать. Пусть строят свой завод в другом месте. Кусочек природы и хорошее место для клева становятся очень важными вещами для человека в моем возрасте. Я не подпишу проект.

О чем я говорю? Я собирался сказать совсем не то. И все-таки мне сразу стало легче. Нельзя прокрутить свои слова обратно. Вот и хорошо. Пусть думают что хотят.

— Вот так. Теперь вы знаете мое мнение. Я все сказал. До свидания.

Закрывая дверь, он увидел, как Ханнэс воздел руки над столом, а госпожа Мякеля, кажется, хотела всех обнять.

3

Уже у самого сада, неподалеку от дома, он вдруг вспомнил о принятом утром решении: наслаждаться весной. Он остановился и оглядел деревья.

Вся вторая половина дня ушла на составление докладной записки. Пусть правление знает, что проект непригоден, что над ним надо еще поработать. Правда, и в настоящем виде его можно реализовать, если для строительства будет выбрано другое место. Как заведующий отделом, он предлагает...

Так он написал..

Когда у них будет совещание, я сам пойду и доложу... Но я ведь хотел поглядеть на весну... У дверей квартиры он спохватился, что забыл про лодки. Надо взглянуть, покрыли ли суриком ту маленькую моторку образца тридцатых годов? У него тоже такая. Вот уже лет двадцать. Печально, что всему на свете переваливает уже за двадцать.

Он глубоко вздохнул.

Чертовы кофеварщики. Не могут жечь свой кофе где-нибудь подальше от чужих квартир, этакие кофейные монополисты. При их сбережениях им и дела нет до всей городской бедноты.

Он поравнялся с лифтом. Там было пусто, и он вошел в лифт.

Кристина спала. Он догадался об этом по той тишине, которая царила в квартире. В прихожей он снял пиджак, сбросил ботинки, надел просторные сандалии и прошел на кухню. Он открыл кран, ополоснул теплой водой кофейник, влил туда шесть чашек холодной воды, поставил кофейник на плиту, чиркнул спичкой и включил газ. Из двух склянок — по шесть ложек из каждой — он всыпал кофе в кофейник.

Приоткрыв дверь спальни, он услышал тяжелое дыхание. Кристина спала, лежа на спине. Рот полуоткрыт, под глазами — синеватая желтизна. Дряблые голые руки. Двойной подбородок. Отвисшая кожа. Женщина под шестьдесят. Платье до колен. Под чулками — узлы вен.

Рот у Кристины большой, губы сильные.

Он целовал этот рот — всю жизнь один только этот. Почему вдруг такое вспомнилось? Странно. Лет сорок назад он целовал эти губы впервые, потом по ночам на этой же самой кровати все кончалось одним и тем же. А начиналось всегда с поцелуев в губы. Сначала родился Лаури, потом Пентти, потом Эса и за ним Кайса. Этот рот — начало их общих детей, которых они вместе любили и растили. Вот и все.

Вода закипела, запах кофе защекотал в носу. Он бросился на кухню. Кофе не должен кипеть. Он выключил газ и поставил кофейник под грелку. Потом достал из шкафа две чашки, нарезал французский хлеб и стал искать в холодильнике масло.

Кристина вошла в кухню и, потягиваясь, присела к столу.

— Ты дома? Меня разбудил запах кофе. Почему ты так задержался?

— Были кое-какие дела. Где масло?

— Вон там, справа... Не там... На нижней полке.

Когда муж налил кофе, жена сказала зевая:

— Послушай, Хейкки, нам придется взять обратно старую служанку.

— Почему?

— Уборщице одной не справиться. Тебе ведь тоже будет лучше, если придешь со службы к готовому кофе. У меня дел по горло, я не успеваю позаботиться о тебе. Ты сегодня идешь со мной на вечер нашей районной организации.

— Да ведь я на прошлой неделе ходил.

— Ты так редко участвуешь в моих делах.

— А по-моему, ничьи мужья не бегают к вам чаще меня.

— Непременно пойдем.

— Мне некогда. Дела.

— Не пустишь же ты меня одну, если все другие придут с мужьями? Там будет камергер Сеппя, доктор Кипенойнен и кто только не будет.

— Я беспрекословно таскаюсь повсюду, куда ты хочешь, но сегодня мне некогда.

— Ты же обещал на прошлой неделе.

— И все-таки не пойду.

— А кто меня привезет домой?

— Поедешь на машине туда и обратно.

— Я не решусь ехать на машине: там же вечер, и к кофе подадут ликер.

— Кто тебя заставит его лакать?

— Ты же знаешь, как он освежает после долгого сидения и длинных разговоров. Сам говорил.