Василий Щепетнёв - Чёрная земля (Вий, 20-й век)

• Название: Чёрная земля (Вий, 20-й век)
• Автор: Василий Щепетнёв
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-275-00910-0

История про вурдалаков, обитающих в Центральном Черноземье.

---

— Еще бы. Через их бабьи страхи все и происходит.

— Что происходит?

— Да ерунда, с одной стороны если смотреть. А пристальнее — так против нашей власти агитация. Боятся коллективизации, вот и стращают, — Василь определенно не желал вдаваться в подробности, переводил на обиняки. Как хочет. Очень, можно подумать, нужно Никифорову знать местные сплетни.

— Я радио займусь? — они уже шли по селу.

— Радио?

— Да, да… Вернее… Погоди. Сейчас не нужно. Потом, после похорон.

— Как скажете, — зачем тогда было затеваться? Ах, да, провод. Кабы сегодня не взяли, неизвестно, удалось ли где вообще раздобыть его. Уходит Красная Армия…

У самой церкви Василя перехватили:

— Вас в сельсовет… — запыхавшаяся Клава на Никифорова и не глянула. Наверное, так и нужно. Но стало обидно.

— Я подойду, — пообещал Василь.

Подойдет? Никифоров смотрел вслед. Клава что-то говорила, обрывки слов долетали до него, но он не вслушивался.

Не обернулась. Никифоров побрел в гору. Кабыздох подбежал, вильнул хвостом. В кармане завалялся кусочек хлеба. Жри, пес. За верность.

Кабыздох вежливо взял хлеб в зубы, отнес в сторонку, положил на траву. Зажирел, зажирел, псина. Или, напротив, хочет продлить удовольствие.

Последнее оказалось верным. Кабыздох, проглотив хлебушек, просто запел от счастья. Ну, будет, будет. Больше ничего нет. Он пошел дальше.

— Не ходи туда, милок. Не ходи! — внезапно появившаяся из кустов бабка попыталась перегородить путь.

— Это почему?

— А плохо будет, плохо… — от старухи тянуло вином. Ай, бабка, молодец.

— Ничего, — он обогнул ее, та что-то забубнила, но Никифоров не слушал. А, может быть, она нарочно? Пугает, отваживает молодежь? Ерунда. Кто такую слушать станет…

Больше ему никто не повстречался. Ничего, скоро люди пойдут, скоро. Радио слушать, газеты читать. Библиотеку откроют, пусть сначала и небольшую. А кинопередвижка приедет, толпой повалят.

В церкви никого не было. Кроме, разумеется, усопшей (сейчас Никифоров решил звать ее так — «усопшая»). Куда же подевался почетный караул? Эх, деревня, деревня…

Он прошелся, прикидывая, где можно будет установить радио. Собственно, он церковь-то и не смотрел толком. Келья — налево, а направо что?

Направо — тоже коридорчик, двери по бокам вели в пустые клетушки. Пустые, а решетки на окнах — дай будь. В конце коридорчика — лестница. Широкая лестница, что в училище. Шла она вниз. В подвал? Он спустился. Темновато будет, да. В полумраке он двигался медленно, боясь споткнуться обо что-нибудь. Убирали, но до конца не убрали. Полно хламу.

Уже почти в полной темноте он натолкнулся на дверь — массивную, кованную. Никифоров попробовал толкнуть. Странно. Показалось, будто подалась она, подалась и тут же вернулась на место, словно навалились изнутри, прикрывая. Да нет, ерунда. Он толкнул еще раз, но — вполсилы, почему-то не очень и хотелось ее открывать. Нет, не дрогнула. На ключ, верно, заперта.

Он поднялся наверх.

— Ты… Ты где был? — Василь смотрел на него сердито и встревожено.

— Просто…

— Нет, я не к тому. Ходи, конечно, где хочешь. Хозяин здесь. Я только подумал, что ты ушел, убежал.

— Убежал? — Никифоров удивился. Чего-чего, а бежать… — Зачем?

От кого, скорее, но он не сказал вслух, удержался.

— Вот и я думаю, что такой парень, как ты, не побоится бабьих страхов.

— Каких это?

— Пойдем, — вместо ответа заторопил его Василь. — Голодный же весь день, харчеваться будем.

Но пошли они не наружу, а в келью.

— Здра… Здравствуйте, товарищ Купа! — этого Никифоров ждал меньше всего.

— Садись, — махнул рукой товарищ Купа. Сам он устроился на лежаке, сидел прямо, не прислоняясь к стене. Никифоров сел на табурет. Василь поднял откуда-то сумку, водрузил на тумбочку.

— Ну, пора бы и подзакусить.

Говорил он как бы шутливо, но ни Никифоров. ни товарищ Купа не отозвались улыбками. Да и с чего улыбаться?

— Еда настоящая, добрая, еда простая! — приговаривал Василь, раскладывая припас.

Настоящая, настоящая еда. Казанок теплой вареной картошки, сало, лук, домашний сыр, малосольные огурцы, еще что-то. И — штоф виноградной водки.

— Ты ешь, ешь!

— А вы?

— Разве компанию составить… — Василь отщипнул кусочек хлебца и начал неспешно жевать.

Товарищ Купа не шелохнулся.

— И выпить молодцу не грех, — плеснул из бутылки Василь. — Будем!

Никифоров хлебнул и закашлялся. Смерть-водка!

— Закусывай, закусывай!

Стало приятно, добро, еда показалась необыкновенно вкусной, хотя спроси его, что за вкус — не ответил бы.

— Здоровый мужик и есть должен здорово, — подкладывал еду Василь. Никифоров благодарно промычал, давясь куском толстой жареной колбасы.

— А теперь повторим!

Водка пришлась по душе, взбодрила, ожгла.

— Ну, вот что, — товарищ Купа заговорил, и Никифоров почувствовал — захолодало, что ли. Впрочем, водка грела хорошо, основательно.

— Вот что, — повторил товарищ Купа. — Ты — человек наш, Василь за тебя ручается.

— Наш. Весь в батьку. Я с батькой его — хоть в пекло готов был.

— Дела деревенские ты представляешь.

— Да, да, конечно, — закивал Никифоров.

— Много нечисти кругом, мрази. Плюнь — в гада попадешь. Дочь… Дочь убили, и теперь… — голос его пресекся, он остановился перевести дух.

— Ты… Вот, полегчает, — подал стакан Василь, но товарищ Купа отвел его руку.

— Не время. После. Вот, парень, какие дела. Мало, что убили, так опорочить мертвую хотят. Мы ей похороны готовим, наши, большевицкие, а они слухи распускают, баламутят народ. Ты, чай, слышал?

— Нет.

— Опозорить хотят. Сорвать похороны подбивают. А наши… — он опять замолчал.

— Подвела комса, — пояснил Василь. — Разбежались ребята, попрятались. Стойкости в них нету, закалу. Чуть до крови дошло — сдрейфили. Незрелые.

— До крови?

— Я это так, к примеру. До дела, имел ввиду.

— Но и кровь… — товарищ Купа, наконец, налил и себе.

— Да, конечно. Алевтина жизнь свою не пожалела…

— Ее и не спрашивали, Алю. Убили, и все. Найти, найти, кто сотворил, я бы… — он скрипнул зубами. Никифоров раньше думал, что это просто говорится так — скрипеть зубами. Теперь вот услышал.

— Ищу, — Василь посуровел внезапно, вдруг. Сползла улыбка, и лицо стало — другим. Сухим, хищным. И старым.

— Ищи, — с силой сказал товарищ Купа.

— И он нам поможет.

— Я? — вообще-то Никифоров ждал что-то подобное. Зря, что ли, пришли они сюда?

— Ну, да. Они, те, то есть, кто виноват в смерти Али, обязательно попытаются сорвать похороны. Наших — то запугали, вот никто и не хочет последнюю ночь здесь провести. Тут как раз такой парень, как ты, и нужен: смелый, сообразительный, с ясной головой.

— И что… что мне делать?

— Да ничего неподъемного. Показать, что не боишься их. У тела посидишь, пусть видят, товарища нашего мы не бросаем. А я…

— Мы, — поправил его секретарь сельсовета.

— Мы тут неподалеку будем. Схоронимся и посмотрим, кто попытается помешать тебе. Тогда мы его и возьмем.

— Этой ночью?

— Этой. Последняя ночь, понимаешь… Фимку напугали крепко, убежал мальчуган из села, боится.

— Кто напугал?

— Кабы знать… Нет его, и спросить не с кого. Ты давай, наворачивай, сила пригодится. А мы…

— Пойдем, — товарищ Купа поднялся — тяжело, механически.

— Да, мы пойдем. Ты помни — ночью мы рядом будем, зови, когда понадобится. А дверь заложи изнутри, спокойнее будет.

— Дверь?

— Ну, вход в клуб. Дуб, в пять пальцев, не прошибешь. А станет гад ломиться, мы ему белы руки за лопатки и заведем… Бывай!

— Я, парень, крепко надеюсь на тебя. Не подведешь — и я не забуду. Слово даю, — товарищ Купа постоял минуту, а потом двинулся к выходу.

— Не провожай, — шепнул Василь и поспешил вслед.

Ага. Понятно. Ему же с дочкой, с Алей побыть хочется. Одному.

Мысли у Никифорова вдруг начали разбегаться, каждая — сама по себе. Он попытался сосредоточиться. Что-то… Что-то промелькнуло, а — не ухватил вовремя. Теперь жди, когда снова забредет в голову.

Бутыль оставалась почти полной. На три четверти точно. И пусть, он решил — довольно. Есть расхотелось, он почти насильно дожевал пук луковых перьев.

Значит, пришла очередь и ему пободрствовать. Совсем, совсем как настоящий монах, не зря кельей обозвал свое жилье.

Тут Никифоров вспомнил прошлую ночь. Да уж, нашел монаха. А если Клава придет нынче? Неловко получится. Да не придет, она же с товарищем Купой работает, знает, что ему ночью этой другую заботу нашли.

А все-таки, вдруг придет?

Он посмотрел в окно. Ночь пока неблизко. Странно как-то день идет — приходят, уходят…И чувство, что живет он здесь с полжизни.