Грэм Джойс - Дом Утраченных Грез

• Название: Дом Утраченных Грез
• Автор: Грэм Джойс
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91181-889-0

Впервые па русском – один из знаковых романов мастера британскою магического реализма, автора таких интеллектуальных бестселлеров, как «Зубная фея» и «Курение мака», «Скоро будет буря» и «Правда жизни».

Майк и Ким Хэнсон пожертвовали всем в своей жизни, чтобы осуществить давнюю мечту – поселиться на заброшенной вилле на крохотном греческом островке. Но почему все, о чем они только ни подумают, сразу воплощается – змеи, скорпионы и тропические бури? Кто наблюдает за ними от руин монастыря, сохраняя абсолютную неподвижность? И не сам ли древний святой бродит в железных башмаках по горным тропинкам, безжалостно насаждая справедливость?

---

Но Майку было не до сна. Он держался поближе к пастуху. Через час пришел в себя и уговорил Манусоса сыграть ему что-нибудь успокаивающее. Манусос в ответ на его просьбу заиграл грустную мелодию, вновь заставившую Майка вспомнить народные гэльские песни. Приятно было слушать ее, свернувшись калачиком в спальном мешке.

Манусос перестал играть.

– Твой помощник прилетал сегодня. Видел его?

– Нет, – ответил Майк. Потом он вспомнил о большом ястребе в небе. – Если ты не имеешь в виду…

Пастух прижал палец к губам, словно предупреждая, чтобы он не называл имен:

– Ты звал его, когда танцевал. Это хорошо.

– Хочу спросить тебя об этом враге, о котором ты упоминаешь. Моем враге. Кто он?

– Ты знаешь, кто он, Майк.

– Даже не представляю, правда.

– Нет, знаешь. Ты знаешь, кто он.

– Почему он стал моим врагом? Кто он?

– Ты знаешь. Конечно, знаешь, кто он.

Манусос снова заиграл тихую нежную мелодию. Убывающая луна плыла по небу и, казалось, увлекала музыку за собой, ввысь и вдаль, словно музыка была драгоценным металлом, притягиваемым магнитом, или умиротворяющим даром; и, слушая жалобные звуки лиры, которые отрывались от земли и, свободные, уносились в небо. Майк чувствовал, будто что-то в нем тоже устремляется вслед за луной, пока наконец не погрузился в сон.

41

Майк отсутствовал уже третью ночь, и Ким начала серьезно беспокоиться. Ее тревога постоянно росла. Первой ее реакцией на исчезновение Майка было раздражение его ребяческим поведением. Она знала, что он считает, будто она флиртовала с Георгосом, официантом, в отместку за его связь с Никки, хотя он не имел никакого представления о том, что было или чего не было той ночью. И, в свою очередь, ответил тем, что всю ночь где-то шатался, не вернулся домой.

Это разозлило ее. Он сводит счеты. И она едва не дала себе ввязаться в эту игру – чтобы выиграть. Она знала, что может победить; знала, что легко могла бы подкрепить делом сплетни, которые Лакис пытался распускать о ней по деревне, – если бы захотела.

Но не этого она хотела. Не интрижки с Георгосом. Он понадобился ей на несколько мгновений, чтобы утешиться, и теперь официант испытывал разочарование. Он не мог отпустить ее так просто. Она оскорбила его гордость, и все это обернулось новыми неприятностями. Так что в первую ночь после бегства Майка в горы – а она считала это именно бегством – она еще не тревожилась. Пусть его поиграется.

Потом женщины в лавке напугали ее этой историей с Манусосом. Они сказали, что он ненормальный. И опасен. Даже предположили, что он убийца, избежавший возмездия. Каких только диких предположений она не строила относительно того, зачем пастух мог увести Майка в горы! И не было ли все его предшествующее поведение лишь средством убаюкать их бдительность?

Что больше всего тревожило, так это то, что Кати и Мария не рассказали всего. Недоговорили чего-то крайне важного в этой истории, о чем можно было лишь гадать. Она знала: Мария хотела это сказать, но Кати не дала. Все ее попытки догадаться, в чем дело, неизменно приводили к тревожным подозрениям, что за пастухом водится нечто такое, о чем обитатели маленькой деревушки не хотят сообщать посторонним. Некая тайна, с которой они готовы жить, хотя бы и с риском для себя.

Тогда-то ей и стал снова сниться тот сон. Верней, сначала это был не сон, а мимолетное видение, галлюцинация, когда она сидела в патио, ожидая Майка, злясь на него за то, что приходится сейчас переживать, страстно желая, чтобы он вернулся. Она читала при свете масляных ламп и время от времени поглядывала на берег. И вдруг ощутила: что-то стало сгущаться в ночном воздухе. Та же липкая молочная глазурь, что залила ее и сад в предыдущий раз. Во рту ощущался уже знакомый металлический привкус. Она подняла глаза.

В темноте, роем мотыльков, облачком, мерцали огоньки. Оно было как живое, это прозрачное видение. У нее на глазах они пришли в движение, перестроились и, увеличившись в размере, как горящие факелы, друг за другом поплыли к дому.

Через миг видение исчезло. Молочная дымка рассеялась Остались только свет луны да чернота ночного моря, но Ким была напугана. Напугана настолько, что захотела, чтобы Майк был сейчас рядом с ней.

Она ушла в дом и заперла дверь – не от Майка, а от того, неназываемого. Ночью ей вновь приснился тот сон. Она опять увидела мерцающие огоньки, но теперь это видение наложи лось на еще более ранний сон: безумные женщины, пляшущие и бьющие в барабаны в горах.

Огоньки в ее сне превратились в янтарно освещенные нагие тела женщин, колотящих в черепа-барабаны, пьющих ритуальное зелье, валящихся на землю в эпилептических конвульсиях. Потом женщины вооружились пылающими головнями, и она, Ким, была одной из них. И когда они спускались с горы, нагие, высоко держа факелы, в их сердцах было убийство, убийство и мерзкое вожделение. Но во сне что-то изменилось. Женщины вошли в современный мир, и то место было деревней, а тропа, по которой они шли, тропой к этому дому. И тут Ким проснулась от собственного крика.

Как ей хотелось, чтобы Майк был рядом в этот момент! Ей было до того не по себе, что она встала и вышла наружу. В патио она снова зажгла лампы, хотя луна была достаточно яркой и все вокруг ясно видно. Она спустилась на берег и села в лодку, в которой всегда чувствовала себя странно уютно. В ней она сидела в ту ночь, когда скорпионы выгнали их из дома. Тогда Майк обнимал ее, налил ей стакан вина.

Скорпионы и жуткие сны. То и другое выгоняло ее из дома.

На третий день она до вечера ждала, не появится ли Майк. Когда начало смеркаться, Георгос, официант, мучающийся от любви, прокрался по тропе, прячась за живой изгородью. Тихо позвал от ворот.

– Я предупреждала, чтобы ты сюда не приходил, – сказала она недовольно. – Зачем явился? Не хочу, чтобы ты показывался тут.

Это была правда. Она не хотела, чтобы Майк, вернувшись, увидел, как Георгос крутится у их дома.

– Я не мог не прийти, – сказал Георгос.

– Не заговаривай мне зубы.

– Честно. Я должен был увидеть тебя. И я знаю, что Майка здесь нет.

– Какая разница, здесь он или нет. Не приходи сюда. Чего ты хочешь?

– Пожалуйста, сегодня вечером. Позволь пригласить тебя пообедать. Только сегодня.

– Это невозможно, Георгос.

– Я взял у приятеля машину. Мы можем поехать в такое место, где тебя не знают. Только поедим вместе, и ничего больше. Ничего.

Ким отказалась. Георгос не отставал. Грозил устроить сцену. Чуть не плакал. Ким боялась, что в любую минуту может вернуться Майк и превратно все истолковать. Она думала провести вечер иначе: сидеть дома и ждать Майка, считая минуты и тревожась, не случилось ли с ним чего. Наконец она уступила. Согласилась поехать с Георгосом, но только в ресторан, пообедать, и чтобы тут же обратно домой.

– Другого я и не прошу, – жалостно поблагодарил Георгос.

Он разозлил ее тем, что против ее воли поехал через деревню. Они проезжали мимо таверны, где в тот момент сидел Лакис со своими приятелями, спокойно попивая пиво и наслаждаясь прохладой раннего вечера. Ким видела, как Лакис обернулся вслед их машине и расплылся в кривой усмешке.

– Остановись! – завопила Ким.

Она заставила Георгоса подать задним ходом обратно к таверне и, велев ему оставаться в машине, вышла и направилась к столику, за которым сидела компания Лакиса. Они уставились на нее.

– Добрый вечер, – поздоровалась она на безупречном греческом.

– Добрый вечер.

Она встала вплотную к Лакису и посмотрела на него сверху вниз. Тому пришлось вывернуть шею, чтобы встретиться с ней глазами. Его ухмылка сделалась еще шире.

– Как поживаешь, Лакис?

– Скажем так: неплохо, – все с той же улыбкой ответил тот. – А ты?

– А ты, Кристос? Ты, Тео?

– Неплохо. Неплохо, – ответили мужчины.

– А знаешь, – сказал Кристос, с которым у Ким всегда были хорошие отношения, – в последнее время ты совсем хорошо стала говорить по-гречески.

– Прекрасно, – кивнула Ким. – Потому что я собираюсь сказать кое-что Лакису и хочу, чтобы вы все это слышали.

– Что ты собираешься мне сказать? – спросил Лакис с ухмылкой, демонстрируя золотые коронки. – Что?

– Посмотри на мой глаз. Вот этот, левый. Это дурной глаз. И я хочу сказать, что он смотрит на тебя, Лакис. Внимательно смотрит. Почему? Потому что у тебя дурной язык. Ты грязный тип. И если ты еще расскажешь обо мне какую-нибудь ложь, я навлеку несчастье на твою голову. Понял? Несчастье! И скажи о моих словах людям в деревне, если хватит смелости.

Ошарашенный Лакис молчал, словно язык проглотил. Двое других мужчин, опустив глаза, смотрели на тлеющие кончики своих сигарет.

– Извини меня, Кристос, и ты, Тео. Это проклятие предназначено только Лакису.

– Конечно, – быстро проговорил Кристос. – Конечно.

– Это справедливо, – кивнул Тео. – Это только справедливо.

– Всего хорошего!

Ким развернулась и забралась обратно в машину. Вся троица в изумлении смотрела ей вслед.