Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...

• Название: Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...
• Автор: Василий Звягинцев
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-31137-8

Александр Шульгин, а вслед за ним и Андрей Новиков надеялись, что дуггуры, столкновение с которыми в одной из альтернативок едва не стоило Шульгину жизни, так и останутся лишь эпизодом в их богатой на приключения судьбе. Однако дело оказывается намного серьезнее, а возможности новых врагов — значительно разнообразнее. Появляется реальная угроза захвата дуггурами Земли Главной Исторической Последовательности и прекращения ее дальнейшего существования. Андреевское Братство снова начинает бой во времени и пространстве. Теперь его полем становится Южная Африка конца XIX века. И не случайно. Ведь разгоравшаяся там и тогда англо-бурская война, о которой наши современники знают в лучшем случае по романам Конан Дойла и Буссенара, имеет для будущего гораздо большее значение, чем просто эпизод в британской колониальной политике…

---

На полном серьезе отрекшись от текущих забот, я стану просыпаться на рассвете, как Джек Лондон, раскладывать перед собой письменные принадлежности — солидную стопочку веленевой бумаги, плотной и гладкой, с легким кремовым оттенком, ручку «Паркер» с настоящим золотым пером, пишущую легко и мягко, пузырек черных (непременно) чернил. Никаких компьютеров. Между рукой и бумагой не должно быть механических посредников. Работать, скажем, до полудня, пока не напишутся пять урочных страниц, после чего завтракать и предаваться простым радостям жизни.

Плавать в море, с аквалангом или без, ловить с кормы рыбу (подобно Хемингуэю), придумать еще какое-нибудь неутомительное и успокаивающее занятие. Пасьянсы раскладывать, например, или папироски набивать специальной машинкой.

После ужина читать Ирине вслух очередные страницы и обсуждать написанное. Сходить на берег в тихих, выпавших из потока цивилизации портах, где большинство туземцев, да и многие одичавшие европейцы до сих пор не в курсе, кончилась ли мировая война и с каким результатом, бродить по окрестностям, покупать изделия местных умельцев, поющие раковины, шкуры экзотических зверей. Для украшения будущего музея моего же имени.

Научиться, наконец, у могучих бронзовотелых канаков настоящему серфингу в десятиметровых волнах гавайских прибоев, на любовно выстроганных три поколения назад плавательных досках.

Разумеется, не читать никаких газет, за исключением тех, что попадутся в никому здесь не нужном кафе, устроенном изможденным малярией французом, застрявшим на Папеэте с тысяча девятьсот десятого года. Варящем кофе скорее для собственного удовольствия, потому что его единственный клиент — дезертировавший с немецкого рейдера «Эмден» лейтенант эльзасского происхождения, проживающий последние золотые марки, полученные у судового ревизора под честное слово на полгода вперед.

На этих островах, естественно, на одну такую монету можно безбедно жить несколько месяцев. А еще он единственный (назовем его лейтенант Рихтер), кто в радиусе тысячи километров умеет чинить часы, от карманных до «ходиков», и ружейные замки, хотя бы и кремневых мушкетов. Все это пользуется спросом, лейтенант, само собой, в достаточной мере одичавший, бреется тем не менее каждый день и рисует на картах прошлого века фантастические планы операций «Хохзеефлотте»[3] в грядущей войне.

Книг у него в хижине только две: «Справочник по военным флотам мира» за 1913 год и роман Карла Мая. Ту и другую он давно выучил наизусть и может цитировать с любой строчки любой страницы.

А газеты, да, от газет я отвлекся, получены последний раз пять месяцев назад. Француз, назовем его мсье Гоше, с дикой ностальгией перечитывает рекламы парижских борделей (хотя малярия лишила его всяких способностей по этой части) и курсы валют на мировом рынке в отношении к золоту. Я так подозреваю, что они вместе с лейтенантом сумели разыскать в горах и на речках сотню-другую фунтов этого желтого металла и никак не могут сообразить, кому его продать, где и за сколько. А главное — что потом делать с вырученными раскрашенными бумажками — порождением совсем другого, послевоенного мира… Предложат мне…

Ох, как здорово меня понесло! И не сто грамм коньяка здесь причина и повод — я, кажется, на самом деле переключился на врожденную, Богом данную способность. Ничего же ведь мне, честно сказать, не нужно было от той жизни, кроме как возможности писать. Не «информашки» в газету, а полноценную прозу. Любая прочая деятельность была лишь досадной необходимостью и источником впечатлений для будущих книг. Берестин, если коснуться прочего, наоборот, проявил себя талантливым художником, а хотел быть только полководцем. Что и получил, в итоге. Ну, теперь и я свое получу. Может быть…

Запомнить бы, что сейчас в мыслях крутилось. А если и не запомню, что-нибудь похожее не раз еще придумаю…

Ветер вдруг резко подул, несколько десятков желто-бордовых виноградных листьев оторвались от заплетавших веранду лоз, упали на пол и начали с тихим шуршанием ползать по выскобленному добела тиковому настилу. Я на них засмотрелся, настроение неуловимым образом, то ли под влиянием коньяка, то ли — прилива творческой энергии изменилось. Правильно Ремарк писал, насчет способа переводить грусть обыкновенную — в грусть сладкую, и при этом плодотворную…

Да ведь и действительно, какие наши годы? Это обычному человеку рубеж сорокалетия должен казаться именно рубежом, а мне-то? Если я рассчитываю и надеюсь (не поймав шальной пули или не наскочив на болтающуюся в морях древнюю мину заграждения, сорванную с якоря) прожить еще лет пятьдесят-сто в полном здравии и не старея, к чему мне обывательские комплексы?

Жизнь, признаться, по самым строгим критериям, течет неплохо. «И мы с ею», как говорил, перекладывая на язык родных осин чеканную латынь, знакомый иеромонах[4].

После завтрака, чтобы поддержать набежавший оптимистический настрой, хорошо бы приказать заложить четверку лошадей в фаэтон или самому сесть за руль последней модели двухдверного кабриолета «Рысь», съездить в Ялту или даже Севастополь, пощекотать нервы игрой в рулетку. Инкогнито, разумеется. Проверить, действительно ли ставка на проигрыш выгоднее противоположного? Или лучше в стрелковый клуб, потешить руку на траншейном стенде? В грязный притон, где сомнительные элементы всего Крыма и прилегающих областей гоняют бильярдные шары, предварительно засовывая крупные купюры в лузы, тоже можно закатиться. Позабавимся. А уж как-нибудь потом подумаем о прочем.

Только я почти окончательно решил, что, не откладывая в долгий ящик, сообщу друзьям об уходе в длительный творческий отпуск, определюсь с местоположением «башни из слоновой кости» и — вперед, за Нобелевской или хотя бы Гонкуровской премией, как вновь вмешалась непреодолимая сила. Или, если угодно, пресловутая, с утомительной постоянностью вмешивавшаяся в наши дела «неизбежная на море случайность».

У нас с Антоном контакты происходили по-разному. Бывало, он проявлял несанкционированную инициативу, то требуя от нас чего-то нужного ему то, якобы спасая нас. Бывало, и мы сами его вызывали, вмешиваясь в тайны высших миров. Чем дальше, тем чаще я (и Сашка, само собой), объясняли другу-форзейлю, кто есть кто и что почем. Он, последние разы, кажется, понял, насколько изменились наши «привходящие обстоятельства». И все же продолжал оставаться для нас существом, в некотором смысле высшим. Как твой бывший начальник, вышедший в отставку полковником, когда ты уже давно генерал, все равно при встрече пробуждает в душе лейтенантские эмоции.

Сейчас он появился не «во плоти», как Воронцову в Сухуме, и не в виде ментальной проекции через Сеть, как чаще всего нам с Сашкой, а промежуточным образом.

Веранду ровно посередине перерезала мерцающая завеса, тут же ставшая совершенно прозрачной. При этом ощущение преграды сохранялось. Не возникало желания подняться и шагнуть на ту сторону.

Антон, одетый в самые обычные джинсы, голубую рубашку и светло-серую замшевую куртку, стоял, опираясь левой рукой о край письменного стола, на котором, кроме какой-то книги, не было больше ничего. Меблировка комнаты деловая и скромная, как в рабочем кабинете небольшого начальника. Это могла быть одна из бесчисленных комнат Замка или любое его тайное обиталище в пределах Земли. Никаких намеков на инопланетность в окружающих предметах не просматривалось. Когда однажды он явился мне в интерьерах дворцовых помещений планеты, где он трудился Тайным послом, там все выглядело абсолютно нечеловечески.

Мы обменялись обычными приветствиями, как будто расстались только вчера, на самом же деле прошло гораздо больше месяца после странной, какой-то очень ненастоящей встречи в Замке, скорее в «сфере чистого разума», нежели «в реале». Тогда он очевидным образом бодрился, но выглядел весьма чем-то угнетенным. И дал нам свой последний совет — раз и навсегда завязать с выходами в Сеть. Дал таким тоном, будто работал под контролем или собрался умирать.

Учтя его совет, или собственным разумением, мы и не лазили туда больше, обходились подручными средствами.

— И что же вновь свело нас на этом перекрестке, друг мой? — спросил я с некоторой надменностью, которой пытался замаскировать неготовность к тому, что наверняка предстоит. Антон зря не приходит. Потрепаться на возвышенные темы он и без нас найдет с кем. Там у них неограниченное количество философских систем и подшабашивающих ими мудрецов.

Но дать предварительную ориентировку все равно следует. Поможет, не поможет — другое дело. Однако сообразит, что мы тут тоже не в носу ковыряемся.

— Я тебя не вызывал, проблем на сей момент у нас не имеется, все остались в далеких будущих временах. В здешнем двадцать пятом мы совершенно никаких акций не замышляем, две тысячи пятые и пятьдесят шестой на ближайшее столетие нас не интересуют. Там тоже люди взрослые собрались, в собственных реалиях по-всякому лучше нас разберутся. Помогли им, чем сумели, ну и хватит. А мы сами собрались в форте, очередной раз посоветовались и на самом деле, без всяких шуток и задних мыслей, решили «лечь на дно и позывных не передавать». Может быть, кого-то такой эскапизм разочарует, но «такова наша монаршая воля»…