Ольга Онойко - Исполнитель

• Название: Исполнитель
• Автор: Ольга Онойко
• Издательство: АСТ, Харвест
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-058898-5, 978-5-403-00961-4, 978-985-16-6900-0

«Исполнитель» — про человека, которому фантастически повезло.

---

— Извините.

— Почему?

— До свиданья. Извините, что отнял у вас время.

Самыгин прикрыл глаза, скорбно вздохнув:

— Ну, что же… А вы все-таки подумайте над моим предложением, Аркадий. Вместе с Тиррей.

Киляев замешкался у двери. Ладонь на ручке внезапно вспотела.

— Она наверняка пыталась вам сказать, — сочувственно заметил Самыгин ему в спину. — Прислушайтесь к ней.

И все бы ничего, если бы не эти последние его слова. Домой Каша шел как оплеванный. Самыгин ведь сознался, что он не музыкант, что он торгует живыми инструментами. Торговец должен был видеть в Тиррей просто вещь, которую можно купить или обменять. Но на самом-то деле она была Кашиной девушкой. Пускай они ссорились — а кто не ссорится? От этого все только становилось всамделишней. Нельзя продать или обменять свою девушку.

И вдруг оказалось, что дилер понимает в Тиррей больше, чем Каша.

Понятно было бы это и правильно, иди тут речь об инструментах обычных, неживых. Но Тиррей, с ногами, с родинкой, с карандашом для глаз, Тиррей, которая лакает из чашки и ночует на вокзалах — кто мог знать ее лучше Каши?!

«Она пыталась вам сказать». Будто бы он слышал…

А ведь она правда пыталась.

Все ее капризы, загулы, истерики — что это было? Только ли дикий нрав? И с чего это вдруг оказался дикий нрав у живой гитары? Она ведь не зверь, не кошка-собака — музыкальный инструмент. Она смысл знает.

«Ты ничего, я это».

«Я пела, играла, а ты — ничего».

Глупая, косноязычная Тиррей…

На этаже перегорела лампочка, было темно. Аркаша промахнулся ключом мимо скважины, и ему вдруг стало так тоскливо, что он привалился лбом к двери и неподвижно простоял минут пять. На нижних этажах в тишине рождалось и гасло эхо. Самое обычное, маленькое эхо голосов и шагов. В океане Альты Маргариты оно бы стало частью огромной музыки, едва уловимым остинато в полифонической ткани… «Тирь теперь спит, — подумал Киляев. — Еще дня три будет спать. Поговорить бы с ней»

О чем? Что ты ей скажешь, если она дура и родом из гармонии мира, а ты умный и ничего?

Нельзя продать любимую девушку. И обменять нельзя. Но если с другим ей лучше… если ты любишь, а она не любит — нужно отпустить…

Слезы навернулись на глаза. Аркаша шмыгнул носом. «Она же не человек, — сказал он себе с горечью, — она не может сама меня бросить». Пальцы поджались от отчаяния. Ни разу не получилось у Каши с живой девушкой, и вот — даже с деревянной не вышло…

Почему-то про любовь Аркаша подумал, только когда решил, что его бросают.

В квартире было гулко и пусто. Киляев нашел гитару там, где оставил — на полу, устыдился и положил в кофр. Прикасаться к Тиррей было неловко.

Он попрощался с ней в середине декабря, когда город уже лихорадило будущим праздником. Позже было никак нельзя — с Альтой Маргаритой еще предстояло сыгрываться. На новогодние вечеринки «Белосинь» заказали в трех местах.

Раньше было — совсем невозможно. Как от себя оторвать…

Он ничего ей не говорил, но гитара чувствовала перемену. Аркаша ждал, что после вспышки своего несуразного гнева она опять убежит гулять — дикая, загорелая, сумасшедшая. Зимой Чирей было легче найти — как полуголую девушку в сугробах не заметить? Погибнуть от холода она не могла, но вот простывать дерево умело…

В глубине души Киляев хотел, чтобы она убежала. Так ему было бы легче.

Но Тиррей сидела тихо. То есть совсем тихо — она даже в человека превращалась все реже. Спала себе в кофре, точно совсем потеряла интерес к Каше и его жизни. Было от этого грустно, но если честно — гораздо удобней работать. Пальцы Аркаши становились все проворней, звук — все богаче, и все чаще, занимаясь с Тиррей, он думал, какова будет Альта.

Тирь, конечно, не поднимала его больше в небо на крыльях. Разве что редко-редко слышал Аркаша, как шелестят ее перья. Стоял он на скале индейцем, в уборе из золотых этих перьев, глядел, как садится солнце.

Раньше, когда все было хорошо, Тиррей иногда из вредности превращалась в укулеле. Или в басуху вместо акустики. Или вообще во что-то такое, чему Каша и имени не знал. Лютня, виуэла, колесная лира… Она заводная была.

Была.

Вот она, спит, золотисто-лаковая, с глупыми своими наклейками на верхней деке — а в мыслях уже проходит, как скорбная процессия, серое словечко «была».

Да и правда ли они, выцветшие эти словечки «хорошо-раньше»? Одно воображение, ностальгия.

Бывает, что вещи уходят.

Ты ли в этом повинен или сами они так решили… утекают, как песок сквозь пальцы, как песок в песочных часах — вышел срок и все. Что тут сделаешь? И надо ли что-то делать?

Иной раз под вечер в пустой квартире пусто становилось на душе у Аркаши и страшновато. Пальцы машинально бродили по клавишам бабкиного фортепьяно — уныло звучал до-мажор. Серыми пятнами смотрели постеры со стены. Тогда Аркаша принимался думать об Альте и о том, что будет. Прежде, с Тиррей, он чаще думал о том, что было до нее. Иной раз в ту пору он чуть не злился, мечтая, чтобы жизнь его вернулась в спокойное русло, а еще лучше — никогда этого русла не покидала. «Подарок с неба» раздражал и казался ненужным. Теперь же Киляев ловил себя на мысли, что ни за что, ни за какую цену не отказался бы от этого куска жизни, что и жизни-то настоящей был — один этот кусок. Что-то произошло с ним.

Порой он ловил на себе взгляды Эрвейле и Сереги — странноватые взгляды. То ли печаль сквозила в них, то ли вовсе не печаль, а ожидание — тихое, сторожкое, «не спугнуть бы»… Но викинг-рояль и его сирена ни о чем не спрашивали, а остальные ничего не замечали.

Киляев молчал. Он думал.

В первый понедельник декабря, морозным утром, он позвонил дилеру.

Меньше всего он хотел еще раз посмотреть Тиррей в глаза после того, как все же решился. Но — пришлось.

Самыгин приехал лично, на машине. Сказал, ему сердце не позволяет морозить инструменты. Прозвучало это немного странно, потому что Альту он вез в человеческом облике. На лестничной площадке перед Кашиной дверью стояла дама в черном вечернем платье и норковой шубке поверх. Лак у гитары был черный, а кожа оказалась белая-белая. Шубку Маргарита сбросила на руки дилеру таким царственным жестом, что у Аркаши загорелись уши. В бабкиной квартире с ободранными обоями Тирь смотрелась как родная, эта же — совсем другой коленкор… Точно зачарованный, Аркаша стоял и смотрел на нее, не зная, что сказать. В черных, непрозрачных, будто бы лаковых глазах Альты вспыхивали и гасли золотые искры — так же, как вспыхивали на ее розетке в акустической форме. Лицо у нее было тонкое и красивое, ледяное и задумчивое. В форме электроинструментов живые обычно выглядели ярче и шикарней, чем в классической. Аркаша попытался представить Альту в электроформе — не сумел. Он робко улыбнулся ей.

— Альта Маргарита, — второй раз представил гитару Самыгин. У него был очень довольный вид. — Альта, это ваш исполнитель, солист, Аркадий…

— Да, — сказала она. Каша впервые услышал ее человеческий голос. Голос был… необыкновенный.

За спиной у Каши что-то упало. Он вздрогнул.

— Добрый вечер, — с улыбкой сказал Самыгин.

Аркаша медленно обернулся.

В дверях квартиры стояла Тиррей, еще более лохматая, чем обычно. В зеркало последний раз она смотрела неделю назад. Карандаш для глаз плыл вниз по щекам.

— Аркашика, — проговорила она.

— Тирь, я это, — выдохнул Каша в наступившей — прямо на него — тишине. — Тебе будет лучше… я не хочу, чтобы тебе плохо было со мной… я…

Глядя мимо него, Альта Маргарита протянула руку. Тиррей, посмотрев на товарку исподлобья, вышла на лестничную площадку — босая. Аркаша думал, что гитары возьмутся за руки или что-то в этом духе, но они просто смотрели друг на друга: Тиррей — враждебно и гордо, Альта — отстраненно и почти ласково.

Тиррей отвела взгляд первая.

— Я старалась, — тихо сказала она.

Боязливыми мелкими шагами, опустив плечи и голову, шла она за Самыгиным и не оборачивалась. С минуту Аркаша смотрел ей вслед — они уже скрылись в лифте, а он все смотрел.

Чувство было… Не было никакого чувства.

Если судить по всяким романтическим историям, он должен был внезапно затосковать, засомневаться, правильно ли он поступает, а то и кинуться за Тиррей. Но то ли внутри у него это перегорело раньше, то ли расставался он все-таки с гитарой, а не с девушкой. Нельзя же сходить с ума по вещи, даже самой дорогой и любимой.

— Аркадий, — мягко сказала Маргарита. — Здравствуйте.

Тихое эхо заметалось между бетонных стен и заскользило по этажам вниз; дом вздохнул, прислушиваясь к нему, дом запел — низко-низко, на частоте движущейся земли…

— Вот это да! — шумел Волчара. — Ну мы даем! Не, ну класс же! Класс! Точно говорю!

Он размахивал руками и всем мешал смотреть, но никто не обижался. Ланка хохотала, Серега бубнил себе под нос что-то скептическое, но исключительно ради проформы. Хладнокровный Витя улыбался.