Роджер Кроули - Константинополь. Последняя осада. 1453

• Название: Константинополь. Последняя осада. 1453
• Автор: Роджер Кроули
• Издательство: Издательство «ACT МОСКВА»
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9713-9419-8

1453 год.

Год, когда закончилось существование «Второго Рима» — великой Византийской империи.

Как это было?

Весной 1453 года огромная армия турок-османов двинулась на столицу Византии.

Началась легендарная осада Константинополя, операция, не имевшая себе равных по масштабу за всю историю позднего Средневековья.

Почему историки считают эту осаду прежде всего противостоянием двух выдающихся людей — императора Константина XI и султана Мехмеда II?

Правда ли, что обе стороны действовали в обстановке страха перед близким «концом света»?

И какие обстоятельства решили исход осады Константинополя в течение всего нескольких часов 29 мая 1453 года?

На эти и другие вопросы отвечает в своей увлекательной книге английский ученый Роджер Кроули.

---

Религиозные, военные, экономические и психологические последствия случившегося давали знать о себе во всем христианском мире. Устрашающий образ Мехмеда с его амбициями сразу оказался в центре внимания греков, венецианцев, генуэзцев, папы в Риме, венгров, валахов и всех балканских народов. Грозная фигура великого турка и его неуемное стремление стать Александром своего века накладывались на систему представлений европейцев. В одном из источников Мехмед изображается вступающим в Город со словами: «Я благодарю Мухаммеда, даровавшего нам эту блистательную победу; но я молю его позволить мне прожить достаточно долго, чтобы захватить и подчинить Старый Рим, как я сделал то с Новым». Уверенность турка не была лишена оснований. В воображении Мехмеда местонахождение Красного Яблока переместилось теперь на запад — из Константинополя в Рим. Задолго до того, как османские армии вторглись в Италию, они ходили в бой с кличем: «Рим! Рим!» Шаг за шагом призрак Антихриста, казалось, надвигается на христианский мир. В годы, последовавшие за 1453-м, турки одну за другой уничтожили венецианские и греческие колонии на Черном море: пали Синоп, Трапезунд, Кафа. В 1462 году они вторглись в Валахию, в следующем году — в Боснию. Над Мореей османское владычество установилось в 1464 году. В 1474 году турки установили контроль над Албанией, в 1476 году — над Молдавией. Нарастающая волна турецкого натиска казалась неудержимой. В 1480 году их войска потерпели поражение во время знаменитой осады Родоса, но это оказалось лишь временной неудачей. Венецианцев страх охватывал чем дальше, тем больше: война с Мехмедом началась в 1463 году и продолжалась пятнадцать лет, став лишь прелюдией титанического противоборства. Тогда они лишились вожделенного приза — фактории в Негропонте. Случилось и худшее: в 1477 году османские всадники разорили окрестности Венеции. Они подошли столь близко, что дым от их огней виднелся с колокольни собора Святого Марка. Венеция могла по-настоящему ощутить горячее дыхание ислама у себя за спиной. «Враг у наших ворот! — писал Чельсо Маффеи дожу. — Секира при корне дерев лежит[33]. Если не придет помощь от Бога, судьба христианства будет решена». В июле 1481 году турки наконец высадили войска на итальянском «каблуке», дабы идти на Рим. Когда они взяли Отранто, архиепископ был убит в алтаре кафедрального собора, а двенадцать тысяч горожан преданы смерти. В Риме папа подумывал о бегстве, народ охватила паника, но в тот момент весть о смерти Мехмеда достигла османской армии, и итальянская кампания была прекращена.

Под впечатлением падения Константинополя папы и кардиналы вновь попытались вдохнуть жизнь в идею крестовых походов, продолжавшую волновать умы и в шестнадцатом столетии. Папа Пий II, считавший, что под угрозой находится вся христианская культура, задавал тон на созванном им в Мантуе в 1459 году конгрессе, пытаясь объединить враждующие христианские народы. В яркой двухчасовой речи он обрисовал ситуацию в самых жестких выражениях:

Мы сами позволили туркам завоевать Константинополь, столицу Востока. И пока мы в беспечности и праздности сидим дома, армии этих варваров продвигаются к Дунаю и Саве. В городе восточной империи они умертвили преемника Константина и его народ, осквернили храмы божьи, запятнали знаменитый собор Юстиниана омерзительным культом Мухаммеда; они уничтожили образы Божьей Матери и других святых, опрокинули алтари, бросили мощи мучеников свиньям, перебили священников, обесчестили женщин и юниц, даже дев, посвятивших себя Богу, перерезали знатных людей Города на пиру у султана, перенесли образ нашего распятого Спасителя к себе в лагерь с издевательствами и поношением, с криками «Вот Бог христиан!», и осквернили его грязью и плевками. Все это случилось прямо у вас на глазах, но вы валялись, объятые глубоким сном… Мехмед никогда не сложит оружия, покуда не одержит победу или не потерпит полное поражение. Каждая победа будет для него ступенью к следующей, до тех пор, пока, сокрушив всех властителей Запада и поправ Евангелие Христово, он не установит закон своего лжепророка по всему миру.

Несмотря на все усилия, его волнующие речи не смогли побудить кого-либо к практическим действиям, даже проект спасения Константинополя не имел успеха. Правители европейских держав были слишком завистливы, а сами они — слишком разобщены и в некотором смысле не слишком преданы религии для объединения во имя христианства. Ходили даже слухи, будто венецианцы причастны к высадке турок в Отранто. Тем не менее случившееся вновь вселило в европейцев глубокий страх перед исламом. Он будет давать о себе знать еще два столетия, пока продвижение турок в Европу не будет окончательно остановлено в 1683 году у ворот Вены. А до тех пор христианство и ислам будут вести между собой долгую войну, «горячую» и «холодную». Она надолго сохранится в памяти народов и на немалый срок определит характер отношений между двумя религиями. Падение Константинополя пробудило в мусульманах и европейцах старые воспоминания о крестовых походах. Турецкую опасность восприняли как продолжение памятного наступления ислама на христианский мир. Слово «турок» пришло на смену слову «сарацин» как общее наименование для всех мусульман со всеми связанными с ним представлениями о жестоком и безжалостном противнике. Обе стороны восприняли происходящее как борьбу за выживание против врага, стремящегося уничтожить весь мир. Это явилось прообразом глобального идеологического конфликта. В османах жил дух джихада, отныне связанный с имперской миссией. В сердце мусульманского мира идея превосходства ислама пережила второе рождение. Легенда о Красном Яблоке получила широкое хождение. После Рима ее успешно применили по отношению к Будапешту, а затем — к Вене. Помимо буквального значения, она являлась символом мессианского представления об окончательной победе истинной веры. В Европе образ турок стал синонимом всего жестокого и чуждого христианству. К 1536 году это слово, согласно Оксфордскому словарю английского языка, использовалось в английском языке для обозначения «всякого, кто ведет себя подобно варвару или дикарю». Подобные представления укрепило изобретение книгопечатания, ставшее олицетворением духа ренессансного просвещения.

Падение Константинополя пришлось на тот рубежный момент в развитии Запада, когда стала набирать силу волна научных открытий, заставивших потесниться религию. Некоторые их результаты применялись уже во время осады Города: мощь черного пороха, превосходство парусников, конец средневековой методики ведения осад. Следующие семьдесят лет принесли Европе, помимо прочего, золотые пломбы для зубов, карманные часы, астролябию, навигационные справочники, сифилис, переводы Нового Завета, открытия и идеи Коперника и Леонардо да Винчи, Колумба и Лютера — и тип любителей приключений.

«Вот ваш враг». Немецкий оттиск, изображающий османскую кавалерию.

Изобретение Гутенберга революционизировало процесс передачи информации населению и позволило распространить новые идеи, касавшиеся священной войны против ислама. Огромная масса проникнутой духом крестовых походов антиисламской литературы стала оказывать мощное давление на Европу в последующие сто пятьдесят лет. Одним из наиболее ранних дошедших до нашего времени образцов тогдашней печати является индульгенция, выпущенная Николаем V в 1451 году, чтобы собрать деньги для освобождения Кипра от турок. Тысячи экземпляров такого рода документов появлялись по всей Европе наряду с призывами к крестовому походу и листовками — предшественницами современных газет, распространявшими новости о войне против «страшной угрозы со стороны Великого Турка — правителя неверных». Последовал книжный бум: в одной Франции было опубликовано на турецкую тему между 1480 и 1609 годами восемьдесят книг, тогда как об Америке — только сорок. Когда Ричард Ноллз написал в 1603 году бестселлер «Общая история турок», уже существовала богатая литература на английском языке, посвященная народу, именуемому им «сущим ужасом для всего мира». Эти книги носили многозначительные названия: «Войны с турками», «Знаменитая история сарацин», «Повествование о кровавой и жестокой битве, проигранной султаном Селимом», «Правдивые известия о знаменитой победе, одержанной над турками», «Положение христиан под властью турок» — поток информации казался бесконечным. Отелло участвовал в мировой войне своего века — против «всеобщего врага Османа», «злокозненного турка в чалме», — и впервые христиане, живущие вдали от мусульманского мира, смогли увидеть гравированное изображение врага в богато иллюстрированных книгах, оказавших немалое влияние на аудиторию — таких как «Страдания и бедствия христиан от налогов и рабства под игом турок» Варфоломея Георгиевича. Они описывали жестокие битвы между облаченными в доспехи рыцарями и мусульманами в тюрбанах, равно как и все варварство неверных: турки обезглавливают пленных, ведут длинной вереницей захваченных женщин и детей, скачут, воздев на копья младенцев. Борьба с турками воспринималась в более широком контексте куда более долгого противостояния с исламом — тысячелетней борьбы за истину. Томас Брайтман писал в 1644 году, что сарацины были «первым полчищем саранчи… начиная с 630 года», за которым последовали «турки, гадючий выводок, хуже, чем их прародители, [которые] наголову разгромили своих праотцев-сарацин». Так или иначе, конфликт с исламом всегда носил особый характер: он был более глубоким, более угрожающим, более похожим на кошмар.