Дмитрий Хепри - Чаша

• Название: Чаша
• Автор: Дмитрий Хепри
• Жанр: Прочее

---

Сейчас, в день Малых Дионисий, герои моего рассказа пробовали бы молодое вино из раскупоренных бочек.

- Те, кто остался в живых, - говорю я. - А много их у нас?

Сатана усмехается:

- Все, кто не умерли. И не были изгнаны - а это, надо сказать, было в те времена наказанием, следующим после смерти. Впрочем, Гиппий заранее обеспечил себе будущее, выдав свою дочь замуж за Эантида, лампсакского тирана. Остались Алкмеониды, остался Клисфен, и - ты ведь забыл о главном - остался сам народ Афин.

За окном все так же падает снег и мне трудно представить сейчас раскупориваемые бочки с молодым вином.

- А как же обещанная тобой история любви и ненависти? - спрашиваю я. Или я что-то прослушал? О ненависти я слышал. А где же любовь?

- Разве? - переспрашивает сатана. - А мне казалось, что все это время я рассказывал о ней. Разве я виноват, что ты, как и твои современники, забыл значение этого выхолощенного слова? Сначала его свели к отношениям между полами, а затем и просто к сексу. Я же говорил о тех двух древних силах, которые будут существовать пока существует мир, которые разрушают и творят.

Почему я должен напоминать тебе об этом?

Я не спорю с ним.

- Hо все-таки, мне кажется, ты не поставил последней точки. И чаша ведь ты сказал, что это будет ее предыстория?

- Да, пожалуй. Как нетрудно догадаться, молва сделала двух заговорщиков героями, великими патриотами, подготовившими освобождение отечества от тирании.

Разумеется, это только очень отчасти соответствовало действительности. За это больше следовало бы благодарить Клисфена, давшему взятку дельфийским жрецам, но он был жив, а два тираноубийцы мертвы. Герои вообще должны быть мертвыми, чтобы не доставлять неприятностей живым. Им воздвигли статуи на агоре, особым декретом воспретив ставить рядом с ними другие изображения. Hе была совсем забыта и та, о которой я рассказал. В другом месте, право, не припомню, где именно, была поставлена медная статуя, львица с вырванным языком, в память о Леене, "безъязыкой львице". Что же касается чаши, то она была изготовлена вскоре после изгнания Писистратидов. Победившей демократии были нужны не только статуи, но и законы, суды, судьи - и палачи. Когда приговаривался к смерти афинский гражданин, его казнили, давая выпить чашу с настоем цикуты. Hа мой взгляд, это был куда более человечный вид казни, чем, например электрический стул. Я, конечно, могу ошибаться.

- И эта чаша...

- Да, это она.

Уже привыкшими к темноте глазами я вижу на чаше царапины и следы ударов. Пальцы мои ощущают вмятины. Ее явно не раз швыряли, с досадой, с ненавистью и отчаяньем.

- Пусть не беспокоят тебя призраки, - говорит сатана. - За двадцать с лишним столетий не остается следа ни от какого яда. Почему ты не пьешь, мой Фауст?

- Ты ведь не провозгласил тоста, как вначале?

- Разве мы не обходились без него? Hу, раз тебе так хочется, пусть это будет тост за жизнь. Ты ведь выпьешь за жизнь, человек?

За окном снова вспыхивает свет сигнальной ракеты. Теперь она повисла еще ближе, чем раньше. В свете ее я снова вижу изображение на амфоре. Hа этот раз на черном лаке фигуры сошедшихся в схватке воинов, в гребенчатых шлемах, с большими круглыми щитами, с копьями в руках, в панцирях и поножах. Силуэты выглядят очень условно, но очень хорошо передана смертельная, непримиримая ненависть.

- За жизнь! - говорю я.

Я чувствую приятное головокружение. Свет гаснет и ослепленный, на некоторое время я оказываюсь в кромешной темноте.

- И это будет хорошим завершением, - говорит сатана.

- Как, ты уже уходишь? - интересуюсь я. - Ведь этот вечер только начинается.

- Ты ошибаешься, - говорит сатана. - Вечер закончился. Только начинается ночь.

Hо ее ты встретишь один. Хороших снов, мой святой Антоний.

Я собираюсь возразить ему, что вовсе не хочу спать, но пока подходящие слова приходят мне на язык, опять привыкшие к темноте глаза видят только пустое кресло. Мой собеседник исчез. Hе прощаясь. Как всегда.

"Святой Антоний...", вспоминаю я. Да, помню, был такой монах, вернее отшельник, жил в какой-то пустыне, где его вроде искушали бесы. При чем тут я? Комната начинает кружится в моих глазах. Это уже что-то большее, чем опьянение. Черт возьми, я не настолько пьян. Окружающая меня реальность тает, как попавший в жар кубик масла. Я не вижу протянутой руки. Я закрываю глаза, и прежде чем успеваю открыть их, в них, ощутимый даже сквозь веки, бьет яркий свет.

[..................]