Дмитрий Быков - Военный переворот (книга стихов)

• Название: Военный переворот (книга стихов)
• Автор: Дмитрий Быков
• Жанр: Поэзия

---

* * *

Где милые друзья? Давно терплю немилых.
Где Родина моя? Ее простыл и след.
Я не люблю тебя, но быть один не в силах.
Мне надоело жить, но вариантов нет.
Грязь, каша снежная, ноябрьская промозглость,
Невидимых домов дрожащие огни…
И ты терпи меня: мы миновали возраст,
В котором выбирать хоть что-нибудь могли.

* * *

…Но поскольку терпеть до прекрасного дня
Всепланетного братства и чтения вслух,
Осушения чаши по кругу до дна,
Упразднения дрязг и отмены разрух,
Возглашения вольностей, благ и щедрот,
Увенчания лучших алмазных венцом,
Единенья народов в единый народ
И братания пахаря с праздным певцом;
Но поскольку дождаться, покуда по всей
Хоть и куцей, а все ж необъятной стране,
От холодных морей до палящих степей
Колесницей прокатится слух обо мне,
Собирая народы обратно в союз,
Где приходится всякое лыко в строку
И поныне достаточно дикий тунгус
Горячо говорит обо мне калмыку,
Где не заклан телец, а делец заклеймен
И не выглядит руганью слово "поэт",
Но уж раз дожидаться подобных времен
У меня, к сожалению, времени нет,
Я прошу вас сегодня, покуда мы тут
И ещё не покинули этот предел,
Хоть и время похабно, и цены растут,
И любовь иссякает, и круг поредел,
И поэтому в зубы не смотрят коню,
Даже если троянского дарят коня,
Но покуда ваш род не иссох на корню,
Я прошу вас сегодня не трогать меня.

* * *

Все эти мальчики, подпольщики и снобы,
Эстеты, умники, пижончики, щенки,
Их клубы тайные, трущобы и хрущобы,
Ночные сборища, подвалы, чердаки,
Все эти девочки, намазанные густо,
Авангардисточки, курящие взасос,
Все эти рыцари искусства для искусства,
Как бы в полете всю дорогу под откос,
Все эти рокеры, фанаты Кастанеды,
Жрецы Кортасара, курящие "Житан",
Все эти буки, что почитывали Веды,
И "Вехи" ветхие, и "Чайку Джонатан",
Все доморощенные Моррисоны эти,
Самосжигатели, богема, колдуны,
Томимы грезами об Индии, Тибете
И консультациями с фазами Луны,
Все эти вызовы устоям, пусть и шатким,
Все смертолюбие и к ближнему вражда,
Все их соития по лестничным площадкам,
Все их бездомие и лживая нужда,
Все эти мальчики, все девочки, все детство,
Бродяги, бездари, немытики, врали,
Что свинство крайнее и крайнее эстетство
Одной косичкою законно заплели,
Все эти скептики, бомжи-релятивисты,
Стилисты рубища, гурманчики гнилья,
С кем рядом правильны, бледны и неказисты
Казались прочие — такие, как хоть я,
И где теперь они? В какой теперь богине
Искать пытаются изъянов и прорех?
Иные замужем, иные на чужбине,
Иные вымерли — они честнее всех.
Одни состарились, вотще перебродили,
Минуя молодость, шагнув в убогий быт,
Другие — пленники семейственных идиллий,
Где Гессе выброшен и Борхес позабыт.
Их соблазнители, о коих здесь не пишем,
В элиту вылезли под хруст чужих костей
И моду делают, диктуя нуворишам,
Как нужно выглядеть и чем кормить гостей.
Где эти мальчики и девочки? Не слышно.
Их ночь волшебная сменилась скукой дня,
И ничегошеньки, о Господи, не вышло
Из них, презрительно глядевших на меня.
Се участь всякого поклонника распада,
Кто верит сумраку, кому противен свет,
Кому ни прочности, ни ясности не надо,
И что, ты рад, скажи? Ты рад, скажи? О нет,
Да нет же, Господи! Хотя с какою злобой
На них я пялился, подспудно к ним влеком,
И то, в чем виделся когда-то путь особый,
Сегодня кончилось банальным тупиком!
Ну что же, радуйся! Ты прав с твоею честной,
Серьезной службою, — со всем, на чем стоял.
А все же верилось, что некий неизвестный
Им выход виделся, какой-то смысл сиял!
Ан нету выхода. Ни в той судьбе, ни в этой.
Накрылась истина, в провал уводит нить.
Грешно завидовать бездомной и отпетой
Их доле сумрачной, грешней над ней трунить.
Где эти мальчики, где девочки? Ни рядом
Ни в отдалении. А все же и сейчас
Они, мне кажется, меня буравят взглядом,
Теперь с надеждою: хоть ты скажи за нас!
С них спроса нет уже. В холодном мире новом
Царит безвременье, молчит осенний свет,
А ты, измученный, лицом к лицу со словом
Один останешься за всех держать ответ.

MADE IN USA

All my life I used to live
In a certain way:
I have nothing to forgive,
Nothing to obey.
Overbeaten like a beef
I am still okay
Having nothing to receive
From a chief (that means a thief),
Nothing to betray.
This is all I could achieve
For a nasty pay
Of a total unbelief
Which I never could relieve
Even for a day.
Now seeing the results
I am happy to
Recommend it to adults
And to children, too.
I was going step by step
From a pleasant lie.
Poor catcher's lost his cap
Coming through the rye.
I was learning not to be.
Now I look at it
Just like one who's got TB
Or another shit.
One who knows his rest is brief,
One who goes away,
Looking at his handkerchief
In a great dismay.
Springfield, Ill.

* * *

Снился мне сон, будто все вы, любимые мной,
Медленно бродите в сумрачной комнате
странной,
Вдруг замирая, к стене прислоняясь спиной
Или уставясь в окно с перспективой туманной.
Плачете вы, и у каждой потеря своя,
Но и она — проявление общей печали,
Общей беды, о которой не ведаю я:
Как ни молил, ни расспрашивал — не отвечали.
Я то к одной, то к другой: расскажи, помогу!
Дергаю за руки, требую — нету ответа.
Ладно бы бросили что-то в ответ, как врагу,
Ладно бы злость запоздалая — нет, и не это:
Машете только рукой — отвяжись, говорят!
Только тебя не хватало… И снова по кругу
Бродят, уставив куда-то невидящий взгляд,
Плачут и что-то невнятное шепчут друг другу.
Сделать, бессильному, мне ничего не дано.
Жаркие, стыдные слезы мои бесполезны.
Хватит, исчезни! Не все ли тебе-то равно,
Что происходит: не можешь помочь,
так не лез бы!
Господи, Господи! Страшно ненужность свою
Чувствовать — рядом с чужой безысходной
тоскою!
Словно в единственных брюках приличных
стою
Где-то в метро, завлекая работой простою
Вот, мол, зайдите по адресу фирмы… Куда!
Мимо ползут многошумной змеею усталой,
Смотрят презрительно…
Как же мне страшно всегда
Было себя представлять продавцом-зазывалой,
Бедным торговцем ненужностью!
Впрочем, страшней
Мучить кого-нибудь, помощь свою предлагая
Ан бесполезно! Никто не нуждается в ней.
Жалость другая нужна и подмога другая.
Помню, мне под ноги смятый стакан подлетел,
Белый, из пластика, мусорным ветром несомый:
Мол, подними, пригожусь! — умолял,
шелестел,
Дай мне приют! — и кружился у ног,
невесомый.
Да и не так ли я сам предлагаю свою
Жалкую нежность, слепую любовь без ответа,
Всем-то свою половину монеты сую
Брось, отойди! Здесь не слышали слова
"монета"!
Так и брожу. А вокруг, погружаясь во тьму,
Воет отчизна — в разоре, в позоре, в болезни.
Чем мне помочь тебе, чем? Повтори, не пойму!
И разбираю: исчезни, исчезни, исчезни.

ОКЕАН НА БРАЙТОНЕ

Совок бессмертен. Что ему Гекуба?
Не отрывая мундштука от губ,
Трубит трубач, и воет из раструба
Вершина, обреченная на сруб.
Вселенской лажи запах тошнотворный,
Чужой толпы глухой водоворот,
Над ним баклан летает непокорный
И что-то неприличное орет.
Какой резон — из-под родного спуда
Сбежать сюда и выгрызть эту пядь?
Была охота ехать вон оттуда,
Чтоб здесь устроить Жмеринку опять.
Развал газет, кирпичные кварталы,
Убогий понт вчерашнего ворья…
О голос крови, выговор картавый!
Как страшно мне, что это кровь моя.
Трубит труба. Но там, где меж домами
Едва обозначается просвет,
Там что-то есть, невидимое нами.
Там что-то есть. Не может быть, что нет.
Там океан. Над ним закат вполнеба.
Морщины зыби на его челе.
Он должен быть, — присутствующий немо
И в этой безысходной толчее.
Душа моя, и ты не веришь чуду,
Но знаешь: за чертой, за пустотой
Там океан. Его дыханье всюду,
Как в этой жизни — дуновенье той.
Трубит труба, и в сумеречном гаме,
Извечную обиду затая,
Чужая жизнь толкается локтями
Как страшно мне, что это жизнь моя!
Но там, где тлеют полосы заката
Хвостами поднебесных игуан
Там нечто обрывается куда-то,
где что-то есть. И это — океан.

ХРАП