Пьер Мариво - Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***

• Название: Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***
• Автор: Пьер Мариво
• Издательство: Фирма «Барс», ТОО «Иолос»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-86237-004-8

Роман «Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***» (1731–1741) принадлежит перу крупнейшего представителя французской психологической прозы Пьера Карле де Шамблена де Мариво (1688–1763). Это история безродного найденыша, совсем юной девушки, которая, вступая в жизнь, сталкивается с вожделением, завистью и эгоизмом населяющих ее людей, но благодаря врожденному благородству выходит победительницей из самых сложных и запутанных ситуаций.

---

— Да, сударыня, так оно и есть,— сказала она,— я знала не только господина Дюрсана, но и его сына, когда он был еще совсем малюткой.

— Его сына! — воскликнула та и стиснула руки.— Так у него есть дети?

— Кажется, только один сын,— ответила Брюнон.

— Боже, и зачем он только родился? — воскликнула тетушка.— Как он будет жить? И что из него получится? Господи, и для чего мне все это знать? Брюнон, ты растерзала мне сердце; но продолжай, продолжай, не скрывай ничего; может быть, ты знаешь больше, чем говоришь! Где теперь его отец? Как он жил, когда ты встречалась с ним? Что он делал?

— Он был несчастен, сударыня,— отвечала Брюнон, печально опустив голову.

— Несчастен, говоришь ты? Он сам того хотел. Но продолжай, Брюнон. Он вдовец?

— Нет, сударыня,— ответила она со смущением,— я видела их всех троих; ваш гнев смягчился бы, если бы вы тоже их видели.

— Ну довольно, не говори мне больше ничего,— сказала тетушка, вздохнув.— Какая участь, боже мой! Какая женитьба! Так она была с ним, эта женщина, которая завладела моим несчастным сыном и опозорила его!

Брюнон вдруг покраснела, у всех у нас сжалось сердце; но она быстро овладела собой и снова обрела кроткий и спокойный вид, не лишенный даже известной гордости.

— Я уверена, что вы признали бы ее достойной уважения, если бы могли простить ей бедность и низкое происхождение,— ответила она,— это женщина достойная, сударыня. Все, кто ее знает, подтвердят мои слова. Правда, этого недостаточно, чтобы стать госпожой Дюрсан, но мне было бы слишком горько за себя, если бы за это одно можно было презирать человека.

— Ах, что ты говоришь, Брюнон? — удивилась тетушка.— Я была бы рада, если бы она походила на тебя!

Тут я заметила, что Брюнон вся задрожала и посмотрела на меня, как бы спрашивая моего совета, но, пока я раздумывала, тетушка встала, чтобы вместе с нами спуститься к больному, и все это случилось так быстро, что благоприятный миг был упущен,— когда Брюнон взглянула на меня, было уже поздно, и я решила, что лучше пока молчать.

Бывают положения, когда надо уловить какое-то единственное мгновение, но мы его пропустили, и я это ясно почувствовала.

Итак, мы все сошли вниз, не смея произнести ни слова. Сердце мое сильно билось. То, что мы задумали, вдруг предстало передо мной в новом свете; я стала беспокоиться за тетушку: не окажется ли слишком жестоким это испытание? Но отступать было уже поздно, я сама сделала все, чтобы достичь той развязки, которой теперь испугалась; на нее должен обрушиться удар, и подготовлен этот удар мною. Впрочем, иначе было нельзя; не собрав, так сказать, воедино многих сильных потрясений, я не могла рассчитывать на успех.

Наконец мы подошли к комнате больного. Тетушка вздыхала, переступая ее порог. Она опиралась на мою руку; с другой стороны ее поддерживала Брюнон, на которую страшно было смотреть — так она побледнела. У меня самой подгибались колени. Госпожа Дорфренвиль молча следовала за нами, встревоженная и подавленная. Священник вошел первый. Полог кровати был задернут только наполовину.

Священник подошел к умирающему; тот полулежал на подушках; ему помогли приподняться, чтобы легче было дышать. Сын его плакал, стоя у изголовья, и немного посторонился, когда мы вошли. Наступал вечер, уже темнело, к тому же кровать стояла в самом темном углу комнаты.

— Сударь,— сказал священник, приблизившись к умирающему,— я привел госпожу Дюрсан, которую вы желали видеть, прежде чем предстать перед господом. Вот она.

Сын с трудом поднял свою худую дрожащую руку, чтобы обнажить перед матерью голову, но она поспешила остановить его.

— Нет, сударь, не беспокойтесь, прошу вас; вы сейчас в таком состоянии, что от вас нельзя требовать соблюдения всех правил учтивости,— сказала она, не успев еще разглядеть его.

Мы усадили ее в кресло, стоявшее у изголовья, и встали возле нее.

— Вы желаете поговорить со мной, сударь? Может быть, нам лучше остаться наедине? То, что вы сообщите, тайна? — спрашивала она, все еще стараясь не столько разглядеть его, сколько расслышать.

Больной в ответ только вздохнул; она положила руку на кровать, он накрыл ее своей рукой, потом, к великому удивлению тетушки, поднес ее руку к губам; его поцелуи смешались со сдавленными, едва слышными рыданиями; он был очень слаб, и дыхание его то и дело прерывалось.

Госпожа Дюрсан взволновалась; материнское сердце предчувствовало истину: она всмотрелась в него внимательно и испуганно.

— Что вы делаете? — вскрикнула она более громким, чем обычно, голосом.— Кто вы такой, сударь?

— Ваша жертва, матушка,— сказал он едва слышно; жизнь покидала его.

— Вы мой сын! Ах, несчастный Дюрсан! Я узнала тебя и, кажется, сейчас умру от горя,— сказала она, откинувшись в кресле. Она была очень бледна и как бы в беспамятстве.

Тетушка не потеряла сознания. Ей стало худо, но это не был обморок. Наши крики и помощь, оказанная ей, вскоре привели ее в чувство.

— Ах, боже мой, Тервир! Какому ужасному испытанию ты меня подвергла! — сказала она, несколько раз вздохнув.

— Увы, тетушка,— воскликнула я,— могла ли я лишить вас радости простить умирающего сына! А разве этот молодой человек не имеет права занять место в вашем сердце? Разве он не достоин вашей любви? Вправе ли мы лишить его вашей нежности? — добавила я, указывая на Дюрсана-младшего, который тут же упал к ногам своей бабушки; та, уже сдаваясь, безвольно протянула ему руку, а он целовал ее, плача от радости, и все мы плакали вместе с ним; госпожа Дюрсан, все еще под личиной Брюнон, священник, госпожа Дорфренвиль и я — все мы разделяли волнение и нежность старой матери и этими слезами благодарили ее за то, что она позволила своему сердцу смягчиться.

Но это было не все. Нам предстояло примирить ее с Брюнон; та все еще стояла на коленях позади сына и, несмотря на мои знаки, не решалась подойти к тетушке, боясь повредить мужу и сыну и снова стать препятствием для их благополучия.

И в самом деле, до этой минуты наша задача была пробудить нежность в душе разгневанной матери; но теперь предстояло победить ненависть и презрение к чужой женщине; правда, старушка уже любила эту женщину, но не зная ни кто она, ни каково ее настоящее имя.

Между тем тетушка все смотрела с умилением на молодого Дюрсана, не отнимая у него руки.

— Встань, дитя мое,— наконец сказала она ему,— тебя-то мне не за что упрекать. Увы, как я могу противиться тебе, если простила твоего отца.

Внук нежно успокаивал свою бабушку, а из наших глаз текли слезы умиления.

— Сын мой,— сказала наконец моя тетушка, обращаясь к больному,— неужели нет возможности вылечить вас? Нельзя терять ни минуты; в городе есть врачи, надо скорее послать за помощью.

— Дорогая тетушка,— сказала я тогда,— вы забыли еще одну особу, которая дорога вашим детям, небезразлична всем нам и просит разрешения предстать перед вами.

— Я поняла,— ответила госпожа Дюрсан,— что же, я прощаю ее! Но я уже стара, мне недолго осталось жить, избавьте меня от этой встречи.

— Поздно, тетушка,— сказала я тогда,— вы видели ее вы ее знаете, спросите у Брюнон.

— Я ее знаю? — воскликнула тетушка.— Брюнон говорит, что я ее видела? Где же она?

— У ваших ног,— сказал Дюрсан-младший.

Его мать бросилась к ногам своей свекрови.

Моя тетушка, потрясенная новой неожиданностью, несколько мгновений молчала, но потом протянула руку к своей невестке.

— Идите ко мне, Брюнон,— сказала она и поцеловала ее,— я вознагражу вас за службу. Мне сказали, что я знаю ее, а я добавлю — и люблю.

Брюнон, которую я буду теперь называть госпожой Дюрсан, так была тронута добротой моей тетушки, что совсем растерялась. Она целовала сына, без конца говорила ласковые слова госпоже Дорфренвиль и мне, обнимала мужа, подвела к нему сына, просила больного собраться с силами и не умирать. Он, уже почти бездыханный, тоже целовал ее, звал к себе мать, которая в свою очередь целовала своего сына и вздыхала, глядя на него.

Но с каждой минутой ему делалось все хуже и хуже; он сознавал это и просил священника поторопиться. Однако после всех пережитых волнений больному нужно было душою подготовиться к таинству, и все мы сочли уместным выйти, пока священник исполняет свои обязанности.

Тетушка, со своей стороны, была не в силах вынести столько волнений; она совсем ослабела и просила отвести ее в спальню.

— Я совершенно подавлена и едва жива,— сказала она госпоже Дюрсан,— у меня нет сил оставаться здесь; помогите мне подняться к себе, Брюнон (иначе она не называла свою невестку).

Мы проводили ее наверх. Она была так измучена, что я посоветовала ей сразу лечь в постель. Она согласилась.

Я думала позвонить и вызвать кого-нибудь из служанок, но госпожа Дюрсан-младшая остановила меня.

— Вы забыли, что Брюнон здесь,— сказала она и стала сама раздевать мою тетушку.