Пьер Мариво - Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***

• Название: Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***
• Автор: Пьер Мариво
• Издательство: Фирма «Барс», ТОО «Иолос»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-86237-004-8

Роман «Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***» (1731–1741) принадлежит перу крупнейшего представителя французской психологической прозы Пьера Карле де Шамблена де Мариво (1688–1763). Это история безродного найденыша, совсем юной девушки, которая, вступая в жизнь, сталкивается с вожделением, завистью и эгоизмом населяющих ее людей, но благодаря врожденному благородству выходит победительницей из самых сложных и запутанных ситуаций.

---

— Матушка, дорогая моя, обожаемая матушка! Ах, боже мой! Зачем у меня только одно сердце! Да возможно ли, чтобы у кого-нибудь еще было такое сердце, как у вас! Ах, господи, какая душа! — и множество других бессвязных слов.

— Как же ты могла думать, что твоя похвальная искренность обернется против тебя при такой матери, как я, Марианна? — ласково корила меня госпожа де Миран, а я все не могла справиться со своим волнением.

— Ах, сударыня, да разве можно представить себе что-либо подобное вашим чувствам? — ответила я, когда немного успокоилась.— Если б я уже не привыкла к ним, не поверила бы, что это возможно.

— Спрячь-ка хорошенько ту бумагу, что я тебе дала (она говорила о дарственной, которую передала мне). Знаешь, по этой дарственной ты уже можешь получить ренту за первую четверть года, и я тебе принесла эти деньги. Вот они,— добавила она, доставая из кармана сверточек луидоров. Госпожа де Миран заставила меня взять его, хотя я отказывалась и просила, чтобы она держала деньги у себя.

— В ваших руках они будут сохраннее, чем в моих,— говорила я ей.— Да и на что мне деньги? Разве я нуждаюсь в чем-нибудь, будучи при вас? Разве вы допустите, чтобы я в чем-либо испытывала недостаток? Все у меня есть, и даже в изобилии. Да и деньги у меня есть — те, которые вы мне дали не так давно (это было верно), и еще те, что мне достались в наследство от покойной моей воспитательницы, не все вышли.

— Нет, все-таки возьми,— сказала госпожа де Миран,— возьми. Надо тебе приучаться иметь деньги в руках, и это ведь твои собственные деньги.

Тут мы услышали, что отворилась дверь приемной; я спрятала сверточек с луидорами. В приемную вошла настоятельница монастыря.

— Я узнала, что вы здесь,— сказала она госпоже де Миран, вернее, моей дорогой матушке, ибо иным именем я больше не должна ее называть. Разве не относилась она ко мне как мать и, быть может, лучше, чем иная мать относится к родной дочери? — Я узнала, что вы здесь, сударыня,— сказала настоятельница сочувственным тоном (я ей сообщила о смерти господина де Клималя),— и вот пришла, чтобы иметь честь повидаться с вами; нынче я хотела днем послать к вам — я говорила об этом мадемуазель Марианне.

И они повели меж собой серьезный разговор; госпожа де Миран встала.

— Некоторое время я не буду вас навещать, Марианна,— сказала мне она.— Прощайте.

Затем она поклонилась настоятельнице и ушла. Судите сами, какое чудесное спокойствие испытывала я. Чего мне было теперь бояться? Каким образом счастье могло ускользнуть из моих рук? Могли ли быть более ужасные превратности судьбы, нежели те, какие я изведала? И вот я выхожу из них победительницей. Нет, ничто не может с ними сравниться. И раз доброта госпожи де Миран победила такие сильные причины для охлаждения ко мне, я могла теперь бросить вызов судьбе: пусть-ка она попробует повредить мне; с бедами покончено, все они исчерпаны; чего мне, рассуждая здраво, опасаться, кроме смерти милой моей матушки, Вальвиля или моей собственной?

Даже кончина моей матушки, которая, думается (да простится мне это во имя любви), была бы для меня еще более чувствительна, чем смерть Вальвиля, по всей видимости, теперь уже не помешала бы нашему браку. И вот я утопала в волнах блаженства, я говорила себе: «Кончены все мои несчастья! И если первоначальные мои бедствия были чрезмерными, кажется, началось для меня такое же чрезмерное благоденствие. Много я потеряла, но нахожу еще больше; мать, которой я обязана жизнью, быть может, не любила бы меня так нежно, как моя приемная мать, и не оставила бы мне имени лучше того, которое я скоро буду носить».

Госпожа де Миран сдержала слово: десять или двенадцать дней я не видела ее; но почти ежедневно она посылала в монастырь слугу, и я получила также два-три письма от Вальвиля с ее ведома; я не стану передавать их содержание, они были слишком длинными. Сообщу только то, что мне запомнилось из первой записки:

«Вы меня выдали матушке, мадемуазель (я ведь показала его письмо госпоже де Миран), но вы от этого ничего не выиграете: напротив, вместо одной, самое большее двух записок, которые я дерзнул бы вам написать, вы получите три, четыре и даже больше; словом, я буду писать вам, сколько душе угодно,— матушка мне разрешает, уж, пожалуйста, разрешите и вы. Я вас просил не говорить ей ни о наглости этой Дютур, ни о глупом поведении госпожи де Фар, а вы не посчитались с моей просьбой; у вас своевольное сердечко, которому вздумалось показать себя более откровенным и великодушным, чем мое сердце. Причинило ли это мне какой-нибудь вред? Слава богу, никакого, и я вас не боюсь! Если у меня в сердце меньше благородства, чем у вас, зато матушкино сердце не уступит вашему, слышите, мадемуазель? Итак, мы сравняемся. А когда мы с вами поженимся, еще посмотрим, правда ли это, что у вас в сердце больше благородства, чем у меня. А пока что я могу похвастаться, по крайней мере, что у меня больше нежности. Знаете, к чему привели те признания, какие вы сделали матушке? «Вальвиль,— сказала мне она,— моя дочь бесподобная девушка! Ты ей посоветовал держать в секрете то, что произошло у госпожи де Фар, и я не сержусь на тебя за это; но она все мне рассказала, и я, право, опомниться не могу! Я теперь люблю ее еще больше, чем прежде, и, если хочешь знать, она гораздо лучше тебя».

Остальное содержание записки состояло из нежностей, но то, что я привела, было существенным и одно только и запомнилось мне. Будем продолжать. Итак, десять или двенадцать дней ни госпожа де Миран, ни Вальвиль не навещали меня. И вдруг как-то утром, в десятом часу, пришли мне сказать, что меня спрашивает родственница госпожи де Миран,— она ожидает меня в приемной.

Так как мне не сказали, молода или стара посетительница, я вообразила, что приехала мадемуазель де Фар — единственная знакомая мне родственница госпожи де Миран, и я спустилась в приемную, уверенная, что сейчас увижу ее.

Я ошиблась. Вместо мадемуазель де Фар передо мной оказалась долговязая, тощая и плоская, как доска, женщина, у которой на узком длинном лице застыло холодное и сухое выражение; плечи у нее были острые, кисти рук бескровные, костлявые, с бесконечно длинными пальцами. Увидев этот зловещий призрак, я остановилась в недоумении, полагая, что меня вызвали по ошибке и что этому бесплотному, скелетообразному существу хотелось навестить какую-то другую Марианну (она попросила прислать ей в приемную Марианну).

— Сударыня,— сказала я ей,— я не имею чести знать вас. Вы, очевидно, не меня вызывали?

— Прошу извинить,— ответила та,— но для большей уверенности я вам скажу, что Марианна, которую я ищу, молодая девушка, круглая сирота, ибо она не знает ни своих родителей и ни кого-либо из своих родных, ту девушку, которая несколько дней состояла в ученье у хозяйки белошвейной мастерской госпожи Дютур и которую маркиза де Фар на днях возила к себе в загородный дом. За содержание этой девушки в монастырском пансионе платит госпожа де Миран. Так вот, на основании всего того, что сказано мною, мадемуазель, ответьте мне: вы и есть та самая Марианна?

— Да, сударыня,— ответила я.— Я та самая Марианна. С какими бы намерениями вы ни расспрашивали меня, я отпираться не стану,— для этого у меня достаточно искренности и мужества.

— Прекрасный ответ,— сказала посетительница.— Вы очень милы. Жаль только, что вы слишком высоко метите. Прощайте, красавица. Больше мне ничего не надо знать о вас.

И тотчас, без лишних любезностей, она направилась к двери и отворила ее.

Изумленная столь странным поведением, я сперва словно остолбенела, а затем, спохватившись, позвала ее.

— Сударыня,— крикнула я,— сударыня! По какому поводу вы пришли ко мне? Вы действительно родственница госпожи де Миран, как вы заявили здесь?

— Да, прелестное дитя, очень близкая родственница,— ответила эта женщина,— и притом родственница, у которой больше рассудка, чем у нее.

— Я не знаю ваших намерений, сударыня,— заметила я в свою очередь,— но если вы пришли сюда для того, чтобы застигнуть меня врасплох, это нехорошо с вашей стороны.

Она ничего не ответила и стала спускаться по лестнице.

«Что же это значит? — воскликнула я, оставшись одна.— К чему клонила столь странная посетительница? Неужели какая-то новая опасность угрожает мне? Ну будь что будет. А только я ничего не понимаю».

Тут я вернулась в свою комнату, решив уведомить госпожу де Миран об этом новом происшествии; не то чтобы я считала дурным делом скрыть его,— к каким неприятным последствиям могло привести мое молчание? Ни к каким, по моему разумению. Но ничего о нем не сказать — значит обратить его в некую тайну, и сколь бы ни казалась мне эта тайна незначительной, я бы корила себя за нее, она бы камнем лежала у меня на сердце.

Словом, я была бы недовольна собой. «Так что же,— заметите вы,— почему бы вам и не рассказать все откровенно? Вы ведь ничем не рисковали при этом; у вас уже, вероятно, выработалась привычка ничего не скрывать от госпожи де Миран — ведь от этого у вас все складывалось лучше, и она всегда вознаграждала вас за вашу откровенность».