Сьюзен Хилл - Самервил (рассказы)

• Название: Самервил (рассказы)
• Автор: Сьюзен Хилл
• Жанр: Любовные романы

---

Когда-то давно Нэйт ходил с ним на Солончак смотреть, как он ловит крыс в амбаре с зерном, и обмирал и томился, глядя на собак - они брюхом и мордами припадали к земле для броска, дожидались команды и, выказав зубы, двумя стрелами рвались вперед, на попрятавшихся крыс. Он запомнил лицо брата, брат стоял в тени не шевелясь, тонкий, белый, важный, как призрак; и он запомнил мозглый дух зерна. Он понял, что Нелсон рад, ему по нутру страшная служба. Его уважали в округе - ловить крыс он умел, и ему платили хорошие деньги, потому что крысы тут были просто беда, их боялись. Нэйта самого ужасали крысы, пока он не сделался совсем взрослый. А брата он так и не отучился бояться, и, когда тот умер, когда его унесли, ему стало даже легче.

Зато Нэйт Туми стрелял кроликов, у него был острый глаз, меткая рука, зверьки умирали сразу, не мучились, и все равно от них вред, им все одно погибать. И шеи сестриным курам он тоже всегда сворачивал. Он только капканов ставить не хотел, капканы ему напоминали про то, что они с братом одной крови.

Мясо мокро плюхалось с кроличьих костей. За едой Нэйту то и дело приходилось прикладывать платок к левому глазу, его саднило, он слезился, с утра в него попал осколок щепы. И когда Берта с ним заговаривала, Нэйт не видел ее лица и не понимал, что она говорит. Он читал у нее по губам лучше, чем у других, схватывал с полуслова, это она первая его выучила, она и писать его научила, она не сердилась на его немоту и глухоту, как отец с матерью, которые злились, не зная, что у него на уме, и все время боялись, что люди скажут. Другой ребенок, тоже мальчик, совсем здоровый, у них умер, и им горько было, что вместо него выжил Нэйт.

Берта Туми ждала. Она всегда ела в одиночку, когда он уже уйдет к себе в плотницкую, и теперь она стояла у кухонного стола и смотрела, как он трет глаза.

- Поранился, что ли?

Она показала ему на глаз.

- Шепа. Ты бы поосторожней. К самому верстаку голову гнешь. Сколько раз тебе говорено.

Он затряс головой, но из глаза текло, пришлось снова вытирать, и она заставила его показать, что там такое. Глаз был весь красный и слезился. Наконец она краешком чистого платка выудила осколок.

- Ты поосторожней давай, Нэйт Туми.

Он осклабился, закивал. Так у них повелось, она обращалась с ним как с маленьким, хотя знала, что он не дурак, а просто глухонемой. Она всего на два года была его старше, но с тех пор как сама начала ходить, всегда за ним приглядывала, и ближе ее у него не было никого.

Берта Туми носила только черное - длинные юбки, широкие кофты, тяжелые черные башмаки на больших больных ногах - и потому давно выглядела старухой. Лицо было в морщинах, они появились у нее еще у девушки, но она тогда была хорошенькая, и лицо осталось приятное и сейчас, хоть она затягивала волосы в скучный узел на затылке.

В девятнадцать лет она вышла за Хейла, сына кузнеца на Солончаке, сыграли большую свадьбу, ужин накрыли на длинных неструганых столах, танцевали до заката, а потом Нэйт стал жить с молодыми, сестра сказала, что никогда его не бросит, а Хейл не спорил. Нэйта поселили на чердаке, он помогал в кузне, пока не поступил в подмастерья к Робу Ридди, гробовщику, который снабжал всю округу. И Бертин муж научил Нэйта стрелять. А через год он умер, его убило молнией на Вышнем Поле, и Берта с Нэйтом сразу же вернулись к своим.

Сейчас он смотрел на нее, на широкое, строгое лицо, на лоб в морщинах, крутые скулы. Он не знал, каково ей после смерти мужа, она при нем никогда не плакала, и она ему ничего не говорила. Она нанялась в услуженье в слободку и у матери тоже все хлопотала по дому. Держалась она особняком, по-прежнему приглядывала за Нэйтом. Только она сразу изменилась, в одну ночь постарела, и она носила всегда черное.

Глазу полегчало, он уже не слезился. Нэйт черпнул ложкой крыжовенное варенье, тягучее, липкое.

Берта сказала:

- Хэллораны за доктором послали.

Он положил ложку. Вон оно, значит, что она собиралась ему выложить.

- Больше ничего пока не знаю.

Ягоды застряли у него в горле. Сестра села. Она все поняла. Нэйт затряс головой.

- Доедай. - Но она видела, что есть он не может, и скоро встала и приняла тарелку.

Нэйт подошел к задней двери, толкнул, и солнце окатило ему лицо, утешно, и на него пахнуло ягодными кустами и душистым горошком. В дальнем конце сада копошились рыжие, как белки, куры. Он к ним подошел. Он открыл калитку в ограде, но они подбирали с земли последки Бертиного корма и на него даже не взглянули. Солнце пекло, и застыл жаркий воздух. В ушах у Нэйта звенела тишина.

Дочка Хэллоранов. Он уговаривал себя, что это ничего, не страшно, она еще поправится, снова придет к нему в мастерскую, совсем скоро, будет сидеть на верстаке и смотреть, как ходят у него взад-вперед руки, прилаживая дубовую доску. Но кто станет без крайности посылать за доктором? И еще ведь месяца нет, как ее выписали из больницы.

Он посмотрел вниз, на кур.

Берта Туми убрала с кухонного стола, сняла клетчатую, синюю с белым, скатерть и вытряхивала за дверью, а сама смотрела на брата в дальнем углу сада, и старая жалость к нему камнем давила ей сердце, хоть ему было шестьдесят восемь лет, а ей самой скоро семьдесят.

В деревне испокон веков жили Туми, но и Нэйт остался неженатый, и Нелсон-крысолов умер холостой, так что род на них и кончится. Она не хотела ему говорить про дела Хэллоранов, но легче уж было ему от нее узнать, чем от чужого, да и надежды никакой не осталось, все понимали, что дочка у Хэллоранов умрет, и только неизвестно когда.

Больше всего она боялась, как бы он не пошел к Хэллоранам. Это нельзя. Из-за того, что они - Туми, из-за того, как люди про него думают, из-за его ремесла, из-за того, что им тут не верят.

Он стоял застыв и смотрел на кур, пригнув голову от палящего солнца. Надо бы ему сказать что-то, хоть словечко... Да нет, зачем. Сам все знает. Глухой, немой, а взрослый. Горячий воздух подрагивал и шуршал пучками фольги, насаженной на грядки - отпугивать птиц. Хоть словечко ему сказать.

Но она повернулась и ушла в дом.

Кругом знали, что одного Туми посчитали колдуном, и кто говорил сожгли, кто говорил - утопили. Семье не доверяли, все у них мерли, а когда еще Бертиного мужа убило молнией, их и вовсе стали обходить стороной. Ребятишки в деревне Берту считали ведьмой, смотрели на нее издали, страшась черной одежи, и по ночам, в жутких снах она им строила козни. Она это знала, привыкла и только еще больше замкнулась. Каково ей, она не рассказывала никому, даже братьям, а им обоим она была верной опорой, заменила мать, и отца, и жену, и они не думали про то, что ей самой может быть трудно.

Нэйта Туми тоже сторонились, но это из-за ремесла, сам он был добрый, безвредный, и никто не судил его за то, что он глухонемой. Правда, странные звуки, хрюканье и клекот, какими он старался изобразить знакомый ему на вид людской смех, пугали ребятишек. Всех, кроме дочки Хэллоранов.

Хэллоранам несладко жилось. У деда еще была земля, дойные коровы, и он сам себя звал фермером. А сыну в наследство оставил больше долгов, чем прибытку, и землю пришлось продать. Артур Хэллоран сразу на все махнул рукой, видя, как бьется отец, семнадцати лет ушел из деревни и подался во флот. Вернулся он с покалеченной ногой, взял в жены Эми Кридик и теперь подряжался где ограду поставить, где снопы вязать, где картошку собрать - за поденную плату. Нрав у него был тяжелый, угрюмый, в деревне его не любили, просто терпели. У них был один ребенок, дочка Дженни. Она с самого рожденья была слабенькая, хворая, к году пошла, но ее почти не держали хилые ножки. В четыре года она заболела ревматизмом и чуть не умерла, и Хэллоран тогда говорил при народе, что оно бы и лучше, разом бы конец, мол, кому нужно увечное дитя, один страх, и сил больше нету из-за нее убиваться. Ей не велели бегать и даже отходить далеко от дома, пяти лет она, правда, пошла в школу, но другие дети с ней обращались как с ломкой куклой и боялись ее тронуть. Она ни с кем не играла, но иногда, когда сидела в классе или, в ясную погоду, возле спортивной площадки, бывало, кто-нибудь из детей жалел ее и нес к ней складную картинку. Но она казалась не такой, как все, будто и не человек, из-за прозрачной кожи, тонкой кости, из-за нежно-синих губ и кругов под глазами. Ни глупая, ни умная, она все молчала. И с ней было скучно.

И вот она стала наведываться к Нэйту Туми в плотницкую на задах у Коукеров. Он с ней не разговаривал, и ей было хорошо, потому что сама она зато говорила с ним больше, чем с другими, и восхищалась тем, как он смотрит прямо ей в лицо, на губы. Она научилась разбирать его клекот, понимала, когда он с ней соглашается, а когда - нет, хоть чаще он просто кивал или тряс головой и улыбался и снова принимался пилить, ладить доску, вбивать гвозди. Если на ее вопрос ответ требовался более подробный, он вынимал толстый плоский плотничий карандаш и старательно писал в своей тетрадке для мерок.