Орест Мальцев - Югославская трагедия

• Название: Югославская трагедия
• Автор: Орест Мальцев
• Издательство: Военное Издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1952

Постановлением Совета Министров Союза ССР Мальцеву Оресту Михайловичу за роман «Югославская трагедия» присуждена Сталинская премия второй степени за 1951 год.

---

— Это значит — конец войнам! — оживился сосредоточенно слушавший Лаушек. — Клянусь небом и землей, это великолепно. Дай бог, чтобы так было, дай бог, дорогие мои друзья!

— А какие еще новости? — спросил я.

— Тсс! Слышите? — Милетич прислушался.

Ветер бушевал в лесу. Деревья скрипели и стучали сучьями. И в этом тревожно-взволнованном и трепещущем шуме леса явственно слышался приближающийся топот лошадиных копыт.

— Вот вам еще новость! — сказал Милетич. — У нас здесь представители союзников — англичанин и американец. Уже два дня живут у командира корпуса. Американец куда-то ненадолго уезжал, должно быть, сейчас вернулся. Говорят, что будут нам помогать. Спохватились!

— Лучше поздно, чем никогда, — философски заметил Лаушек.

— А наши как? — опять нетерпеливо спросил я. — Как Красная Армия?

Милетич заулыбался. Самые главные вести он приберег под конец. Я с жадностью ловил каждое его слово и чувствовал, как сердце мое билось, полное жизни, полное радости, полное горячим и сильным чувством. Шестого ноября на торжественном заседании Московского Совета депутатов трудящихся выступил товарищ Сталин. Он назвал истекший год годом коренного перелома в войне. Война теперь идет к окончательной развязке. Красная Армия освободила уже две трети своей земли. Взяла Киев, Кривой Рог, стоит под Витебском и Херсоном. За этот год фашисты потеряли более четырех миллионов солдат и офицеров убитыми, ранеными и пленными, потеряли четырнадцать тысяч самолетов, более двадцати пяти тысяч танков и не менее сорока тысяч орудий.

— Таковы, друже, дела там, у вас. После разгрома под Сталинградом ничто уже не спасет гитлеровскую Германию. Ни тотальные мобилизации, ни авантюры вроде тех, что имели место под Орлом и Курском… Правда, тяжело вашим, брате! Все свои дивизии Гитлер бросает на Восточный фронт, но русские все равно идут вперед, несмотря ни на что. И мне кажется, что они опередят наших западных союзников. Это было бы хорошо, если б советские люди пришли сюда раньше американцев и англичан! Мы все этого хотим, братко, все… весь наш народ. А вот смотрите. — Иован развернул перед нами карту Югославии. — Тут отмечены и наши успехи.

По карте были разбросаны нарисованные красным карандашом кружки.

— Это освобожденные районы. Видите, сколько их! И тут, и здесь, и там. А вот моя родина, — Милетич улыбнулся. — Вот здесь на побережье — Сплит. Он пока у немцев. Был у нас, но не удержали. Где мы хорошо укрепились, так это в Боснии и Герцеговине. Пользуемся тем, что главные силы немцев на Восточном фронте. Благодаря вам, братко, мы здесь живем, боремся, не теряем надежды. Успехов у нас было б еще больше, если бы не косматые сволочи — четники да недичевцы и хорватские усташи и домобранцы. Это наши доморощенные фашисты. Получается двухсторонняя война — с оккупантами да еще гражданская. Враг — на каждом шагу. Тут уж не зевай. Ни фронта нет, ни тыла нет. Каждый день мы в движении. Эти кружочки все время меняют свое местоположение на карте. Нападем на противника там, где он послабее, и обратно на свою территорию — в леса и горы. Сегодня здесь, а завтра там. Главное плохо то, что мы так разбросаны и никак не можем собрать свои силы. Вот у нас уже корпус, но что толку? Одна бригада тут, другие в Санджаке, наша. Первая, в Западной Боснии. А штаб корпуса вообще неизвестно где. У меня было письмо от нашего комбрига к командиру корпуса, так мы три недели его искали, пока нашли здесь. — Милетич рассеянно водил карандашом по карте и, как бы отмахнувшись от какой-то донимавшей его заботы, тихо продолжал — Да, трудно. Силы разбросаны, немцы окружают и уничтожают отдельные части… Этой осенью был такой случай. В Македонии наши партизаны вместе с албанскими освободили довольно большую территорию. Бойцов было много, оружия хватало, можно было бы укрепиться и держаться. Но пришел приказ из Главного штаба Македонии: всем частям рассредоточиться по разным населенным пунктам. Так и сделали. А немцы этим воспользовались, окружили села и города. Немногие из партизан выбрались. Кто бежал в Грецию, кто в Черногорию. После мы узнали, что этот приказ исходил лично от Вукмановича-Темпо, от члена ЦК нашей партии. Просто даже удивительно, как он мог так ошибиться! Сейчас немцы тоже ведут наступление, шестое по счету. Кажется, ворвались в Санджак и Восточную Боснию, а мы вот опять кто где. Сидим, ждем, прячемся, как мыши, по своим норкам!

В голосе Иована послышалось раздражение.

— Почему же так происходит?

— Почему? Разве я знаю, брате? Приказано пока сковывать силы врага в таких пунктах, как Бор, Ливно, и вести разведку, — больше ничего. Высшие соображения!

— А мне все-таки непонятно, почему вам не разрешают напасть на Бор и помешать немцам добывать и вывозить медь? Какие тут могут быть «высшие соображения?»

Милетич, закусив губы, пытливо взглянул на меня, словно нашел в моем вопросе отклик на волновавшие его мысли, встал и резким движением затянул на себе ремень.

— Идем-ка, брате, прямо к командиру корпуса. Тебя Попович примет, это я точно знаю, и мы все выясним…

«Попович? Тот самый, поэт и испанский герой, о котором рассказывал Мусич?..» — подумал я с волнением и, поднявшись, машинально провел по обросшим щекам и подбородку. Уловив это мое движение, Иован достал из кармана кусочек зеркала с отбитыми, зазубренными краями и подал мне.

Давно я не видел своего лица. Вид был, что и говорить, неказистый. Лицо какое-то желтовато-бледное, скулы обострились. Под запавшими глазами появились морщинки. Нос стал еще курносей, а веснушки заметнее. Когда-то вихрастые, светлые волосы сами собой пригладились и будто поредели.

— Не мешало бы побриться, — пробормотал я. — Есть бритва?

Все нашлось у Милетича: и бритва и мыло. Я наскоро приводил себя в порядок, а он молча наблюдал за мной искрившимися глазами…».

7

«…Низко нависшие облака сливались с деревьями леса в одну темную массу, дышавшую сыростью и холодом. Ни одной звезды на черном небе. Только багровые отблески костров плясали вперемежку с тенями.

— То е рус! — внушительно сказал Милетич-Корчагин часовым.

Один из них, посмотрев на меня с любопытством, пошел доложить. Через минуту нас позвали.

Мы вошли в большую палатку, а Лаушек побежал к костру, где остались Мусич, Антонио, Энрико и Пал, чтобы сообщить им услышанные от Милетича новости.

После темноты леса нас ослепил яркий свет. В палатке горели фонари. В костре тлел известняк, пропитанный смолой, распространяя тепло и приятный запах. Длинный стол был застлан географическими картами. В углу с шипением крутилась патефонная пластинка.

Перед патефоном на табуретке неподвижно сидел человек в меховой куртке, в желтых зашнурованных сапогах, должно быть, иностранец. Он увидел нас, но не пошевельнулся. Его преждевременно обрюзгшее серое лицо с выдающейся челюстью, плоскими щеками и мешками под глазами было неподвижно и невыразительно. Он не слушал и джазовой музыки, напоминавшей кваканье болотных лягушек. Слегка наклонив голову, он жадно ловил ухом то, что говорил другой иностранный офицер, плотный, коренастый, с румяным лицом, жесткими, торчащими, как иглы, усами. Этот был в брюках навыпуск и блузе хаки с галстуком под цвет блузы и с погонами на плечах. Похаживая перед чернявым человеком, склонившимся у стола над картой, и дымя сигаретой, он быстро говорил что-то по-немецки.

Я разобрал лишь несколько фраз.

— С моей стороны это была безумная смелость. Но зато результаты… более чем великолепны…

Тут офицер в блузе заметил нас.

Он снял пластинку. В палатке сразу стало тихо.

— Друже команданте, это русский, Николай Загорянов. Он бежал из лагеря «Дрезден», — негромко объявил Милетич, обращаясь к чернявому, элегантно одетому человеку, сидевшему над картой.

Тот не сразу поднял голову. Было ясно, что мы пришли не вовремя. На какой-то миг его смуглое, обожженное солнцем тонкое, худощавое лицо с черными короткими усами и глубоко посаженными темными маслянистыми глазами помрачнело.

Я понял, что это и есть Попович.

— Ах, русский?.. — Он встал, небольшого роста, юркий, и пожал мне руку. — Мне уже доложили о вас. Здраво. Очень рад.

Он говорил радушно, только чуть неровный голос выдавал его скрытое волнение.

— Еще один союзник! — весело сказал он. — Наши ряды крепнут. Знакомьтесь, так уж и быть. Это американский представитель, подполковник,[11] виноват, полковник Маккарвер.

Офицер в брюках навыпуск поправил сбившийся на сторону галстук и дружески махнул мне рукой.

— Капитан Пинч, англичанин. — Комкор указал на высокого сухощавого человека в меховой куртке, и тот слегка повел подбородком в мою сторону.

— Все союзники в сборе, — громко объявил Попович, наливая из фляжки в стаканы. — Вы солдат или офицер, друже Загорянов?