Уильям Ходжсон - Путешествие шлюпок с «Глен Карриг»

• Название: Путешествие шлюпок с «Глен Карриг»
• Автор: Уильям Ходжсон
• Издательство: Энигма
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-94698-073-9

«Путешествие шлюпок с „Глен Карриг“» — первая часть трилогии Уильяма Хоупа Ходжсона («Путешествие шлюпок с „Глен Карриг“», «Дом на краю» и «Пираты-призраки»), произведения которой объединены не едиными героями или событиями, а общей концепцией невероятного. С юных лет связанный с морем, Ходжсон на собственном опыте изведал, какие тайны скрывают океанские глубины, ставшие в его творчестве своеобразной метафорой темных, недоступных «объективному» материалистическому знанию сторон человеческого бытия. Посвятив ряд книг акватической тематике, писатель включил в свою трилогию два «морских» романа с присущим этому литературному жанру «приключенческим» колоритом: здесь и гигантские «саргассовы» острова, вобравшие в себя корабли всех эпох, и призрачные пиратские бриги — явный парафраз «Летучего Голландца»…

---

Пока мы работали, над островом сгустились сумерки, и наши товарищи, закончив носить топливо, вернулись за нами, чтобы вместе отправиться в лагерь. Почти одновременно со стороны утеса появился матрос, которого боцман отправил набрать моллюсков; на копье он нес крупного краба, которого поразил ударом в брюхо. Краб был не меньше фута в поперечнике и имел весьма устрашающий облик, однако, сваренный в соленой воде, оказался замечательно вкусным.

Но я, кажется, забежал вперед.

Итак, дождавшись нашего товарища, мы отправились в лагерь, захватив с собой выпиленный из стеньги батенс. К этому времени стемнело еще больше; особенно пугающими и таинственными показались нам сумерки, когда мы вступили под сень гигантских грибов, хотя на краю долины, который мы избрали в качестве наиболее безопасного маршрута, они росли не так густо, как в центре. Я, в частности, отметил, что с приближением ночи исходивший от них омерзительный запах гнили и плесени усилился, хотя, возможно, мне это только казалось, ибо в вечерней полутьме я все меньше полагался на зрение и все больше — на обоняние и слух.

Темнота продолжала сгущаться как-то необычайно быстро, но ничто пока не указывало на приближение опасности. Мы прошли уже половину пути, когда мои ноздри уловили какой-то новый, пока еще совсем слабый запах, отличный от того, который исходил от гигантских грибов. Не успел я задуматься о том, что это может быть, как отвратительная вонь обрушилась на меня точно волна. Зловоние было таким мерзким, что меня едва не вырвало; справиться с тошнотой мне помог только ужас от нахлынувшего на меня воспоминания о жуткой человекоподобной твари, виденной мною в предрассветной мгле у борта шлюпки накануне нашего прибытия на остров, ибо внезапно я понял, что испачкало слизью мои лицо и шею предыдущей ночью, что оставило тот странный запах, который я чувствовал по пробуждении. Все это я сообразил в считанные доли секунды и тотчас крикнул боцману, что нам надо поторопиться, ибо в долине неподалеку от нас появились чудовища; при этих словах кое-кто из моих товарищей бросился было бежать, но боцман самым решительным тоном приказал им держаться остальных, так как в темноте между грибами тварям будет очень легко расправиться с ними поодиночке. Беглецы, боясь в равной степени и обступавшего нас мрака, и гнева боцмана (в последнем никаких сомнений у меня нет), тотчас исполнили этот приказ, и в скором времени мы благополучно пересекли долину, хотя шелест и странные шорохи сопровождали нас почти до самого конца пути.

В лагере боцман велел нам устроить вокруг палатки четыре костра — по одному с каждой стороны; так мы и поступили, взяв угли, чтобы поджечь кучи сухих водорослей, в золе первого костра, которому мы довольно опрометчиво дали прогореть. Вскоре костры весело пылали, а мы занялись ужином, опустив в котел с кипящей водой чудовищного краба, о чем я уже рассказывал. Благодаря этому крабу наша вечерняя трапеза получилась на редкость вкусной и сытной, однако, даже воздавая ей должное, мы держали оружие под рукой, ибо никто из нас не сомневался, что среди грибов в долине скрывается какая-то дьявольская тварь или твари; впрочем, аппетита нам это не испортило.

После ужина все вытащили трубки и табак, намереваясь таким образом завершить вечер, который у нас были все основания считать удачным; боцман, однако, велел одному из матросов подняться, взять оружие и караулить, а нам напомнил об осторожности, сказав, что, если мы все будем прохлаждаться на песочке, нас легко будет застать врасплох. Мне эти слова показались весьма разумными, ибо я и сам видел, что многие из моих товарищей были слишком расположены считать себя в безопасности под защитой четырех костров.

Пока матросы отдыхали, расположившись на песке со своими трубками, боцман взял одну из маканых свечей, найденных нами на бриге, и отправился в палатку, чтобы проверить, как чувствует себя Джоб после целого дня отдыха. Увидев это, я тоже поднялся, мысленно упрекнув себя за то, что совершенно забыл о нашем раненом товарище, но когда заглянул в палатку, боцман вдруг издал приглушенное восклицание и, наклонившись, поднес свечу к тому месту, где лежал Джоб. Тотчас мне стало очевидно, что так взволновало нашего начальника: в углу никого не было! Я поспешно вошел в палатку и сразу уловил хотя и слабый, но хорошо различимый запах, который был мне уже знаком. Точно такой же — только гораздо более сильный — я чувствовал и сегодня во время нашего рекогносцировочного похода через долину, и раньше, когда во время моей вахты к шлюпке приблизилась диковинная морская тварь, от которой и исходила эта омерзительная вонь. Теперь я почти не сомневался, что наш товарищ стал добычей этих морских существ, или лучше сказать, дьяволов; так я и сказал боцману: дескать, они забрали Джоба. Не успел я произнести эти слова, как мой взгляд упал на серебристую слизь на песчаном полу, так что у меня появилось и доказательство того, что я не ошибся.

Как только боцман узнал все, что было известно мне (хотя мои сведения по большей части лишь подтверждали его собственные догадки), он стремительно покинул палатку, на ходу бросив несколько резких слов нашим товарищам, ибо все они сгрудились у входа, обескураженные и напуганные печальным открытием. Из связки тростниковых стволов, нарубленных нами для костра, боцман выбрал несколько самых толстых и привязал к одному из них огромный пучок сухих водорослей; другие матросы, догадавшись о плане командира, сделали то же, и вскоре в руках у каждого оказалось по большому факелу.

Закончив эти приготовления, мы взяли наше оружие и, поджегши факелы от костров, двинулись по следам, оставленным клюворылыми морскими дьяволами и телом Джоба, которое они волочили за собой, ибо теперь, когда знали, что наш товарищ подвергся нападению, мы хорошо различали на песке и пятна слизи, и рыхлые борозды; казалось даже удивительным, что мы не обратили на них внимание раньше.

И снова наш поход возглавлял боцман; увидев, что следы ведут в долину, он ускорил шаг, а потом перешел на бег, держа пылающий факел высоко над головой. Мы тоже бросились бегом, ибо в этим минуты у всех нас было только одно желание — быть вместе; больше того, думаю, не ошибусь, если скажу: всем нам хотелось отомстить за Джоба, так что страх терзал нас не так сильно, как могло бы быть при других обстоятельствах.

Меньше чем через полминуты мы достигли долины, но почва здесь, как я уже упоминал, была не слишком подходящей, чтобы на ней оставались следы, и мы заколебались в нерешительности, не зная, в каком направлении двигаться дальше. Воспользовавшись остановкой, боцман громко позвал Джоба в надежде, что наш товарищ еще жив, но никакого ответа не получил; откликнулось ему только далекое, глухое эхо, слышать которое было не очень-то приятно. Тогда, не тратя времени даром, боцман решительно повел нас к самому центру долины; нам оставалось только следовать за ним, хотя на ходу мы постоянно озирались по сторонам и нервно сжимали древки наших копий.

Мы преодолели почти половину пути, когда один из матросов крикнул, что видит что-то впереди; боцман, однако, заметил это еще раньше, ибо побежал прямо туда, высоко держа факел и размахивая абордажной саблей. Но удара он так и не нанес. Вместо этого боцман вдруг опустился на колени, причем, когда мы поравнялись с ним, мне показалось, будто я разглядел чуть дальше несколько белесоватых, призрачных фигур, быстро отступивших в темноту между грибами. Я, однако, не слишком задумывался об этом, разглядев, возле чего стоял на коленях наш начальник. Это было обнаженное тело Джоба. Его кожу сплошь покрывали небольшие круглые отметины, очень похожие на те, что отпечатались предыдущей ночью на моем горле, только из каждой отметины на теле нашего товарища текла тонкая струйка крови, так что даже смотреть на беднягу без содрогания было невозможно.

При виде изуродованного, обескровленного тела мы невольно замерли, охваченные смертельным, леденящим душу ужасом; в наступившей тишине не было слышно ни звука, и боцман, опустивший руку на грудь нашего товарища, тщетно старался уловить хотя бы слабый трепет жизни; сердце его не билось, хотя тело было еще теплым.

Так прошла минута, потом гримаса гнева исказила широкое лицо боцмана. Вскочив на ноги, он схватил факел, который перед тем воткнул в землю, и, подняв его над головой, стал оглядываться, словно ища, на ком бы выместить свою ярость, но долина оставалась безмолвной и пустынной. Поблизости не было ни единого живого существа — только стояли, сомкнув ряды, гигантские скользкие грибы да метались меж ними красноватые тени, отбрасываемые светом наших факелов, отчего маленькая поляна казалась особенно мрачной и зловещей.

Именно в этот момент сухие водоросли на факеле одного из матросов, догорев, упали на землю, и в руке у него осталась только обугленная рукоятка. Почти сразу погасли еще два факела, и мы испугались, что в лагерь нам придется возвращаться в темноте; едва подумав об этом, мы посмотрели на боцмана, ожидая от него какого-нибудь приказа, но наш начальник молчал, продолжая вглядываться в темноту между грибами. Четвертый факел погас, рассыпавшись дождем огненных искр; я обернулся в ту сторону, и тут же впереди меня вспыхнул яркий свет и раздался приглушенный рев пламени, стремительно охватывавшего какой-то горючий предмет. Бросив взгляд на боцмана, я увидел, что он смотрит на гигантский гриб, шляпку которого с жадностью пожирал огонь. Поразительно, но мякоть гриба, казавшаяся совершенно сырой, горела споро, с какой-то веселой яростью; время от времени в небо взвивался длинный язык пламени, раздавался резкий хлопок, и во все стороны брызгали тонкие струйки какого-то мелкого порошка или пыли, которая забивалась нам в рот, в ноздри, заставляя безудержно кашлять и чихать, и я уверен, что, если бы какой-то враг напал на нас именно в этот момент, мы оказались бы совершенно беспомощны.