Андрей Седых - Только о людях

• Название: Только о людях
• Автор: Андрей Седых
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1955

Сборник рассказов о жизни русских эмигрантов в США, очерки об Италии, избранные "Крымские рассказы".

---

Она была в светлом, легком костюме, в башмаках на низких каблуках и казалась из-за этого еще моложе, чем в ресторане, в вечер их случайного знакомства. И была в ней какая-то жажда жизни, которая поразила Володю, — она радовалась ярким осенним цветам на клумбах парка, шуршанью бронзовых листьев под ногами и особенной, сентябрьской синеве неба, по которому плыли белые барашки.

Они пересекли Тюльери и пошли по набережной Сены, вдоль каменного парапета, щурясь от солнечных бликов на тяжелой и уже по осеннему холодной речной воде. Прошел, пыхтя и задыхаясь от собственного дыма, пароходик, тянувший на буксире несколько барж. У темных каменных быков моста пароходик вдруг откинул назад трубу и минуту спустя, уже по ту сторону моста, снова раздалось его пыхтение и снова повалил густой дым. День был будний, мало прохожих, и даже букинисты не все открыли свои ларьки. Миновав Лувр они вышли на набережную, где расположились магазины, торгующие цветами, рассадой для огородников и садоводов, и там же были клетки с воркующими голубями, с зелеными попугаями, желтыми канарейками, какими-то красногрудками, — веселый и певучий птичий мир. В ящиках с соломой возились розовоглазые кролики, а рядом стояли аквариумы, в которых плавали причудливые тропические рыбы, — перламутровые, светящиеся, полосатые зебры, рыбы-мечи и японские рыбки с пышными хвостами распущенными вуалью… Всё это было так красочно и так интересно, что Мэрион забыла усталость и всё время тянула Володю вперед, к ящикам-солариумам, в которых на песке дремали свернувшиеся клубком змеи и сидели застывшие, окаменелые хамелеоны.

Было уже поздно, когда они добрались до площади Шатлэ и сели на террасе кафэ. Мэрион захотела попробовать «Виши вэн-блан», — белое вино, слегка разбавленное минеральной водой, любимый напиток простого народа. Белое вино ей не понравилось, но Володя заказал кофе, которое подали не в чашках, а в стеклянных бокалах, как в простых бистро, и хотя кофе было горьковатое и плохое, Мэрион уверяла, что никогда не пила ничего более вкусного. Она съела две бриоши, вдруг почувствовала усталость и Володя подозвал такси и отвез ее в гостиницу.

В трясущемся старом такси, грозившем развалиться на ходу, Володя на мгновенье задержал ее руку в своей. Мэрион посмотрела на него как-то очень просто и доверчиво и, как будто это заранее было условлено, сказала:

— До завтра. Пригласите меня завтракать в маленькое бистро. Знаете, в такое, где едят очень вкусно, но без скатертей, на мраморных столах. Хорошо?

И Володя завтракал с ней на следующий день в бистро у «Мамаши Коллэн», в квартале Центрального Рынка. Мамаша Коллэн была добродушной толстухой. Славилась она своей лионской кухней и тем, что всем клиентам говорила «ты» и сама безапелляционно решала, что они должны заказать. Гости безропотно ели всё, что она ставила на стол.

— Добрый день, влюбленные, сказала она, и Мэрион немного смутилась, когда Володя перевел ей приветствие хозяйки. Садитесь в углу, на скамейке. Вы пришли во время: у меня есть холодный омар с майонэзом и кролик, жареный с молодым луком, лардонами и картошкой… Я не знаю, любит ли твоя подруга козий сыр из Оверни, но я лично думаю, что в мире нет ничего лучше этого сыра, в особенности, если его запить стаканом розового Божолэ.

И они должны были отведать и омара, и кролика, есть сыр и пить холодное Божолэ из простых, коротконогих рюмок. Мамаша Коллэн снова называла их влюбленными, но Мэрион больше не смущалась, а весело смеялась и, глядя в бокал с прозрачным, розовым вином, смешно и трогательно говорила по-французски.

— Же суи амурэ…

— Амурэз, поправлял ее Володя.

И с этого дня всё смешалось, всё стало необычайно легким, небо более синим, цветы ярче и воздух совсем весенним. Целыми днями они бродили по Парижу, по старым улочкам Латинского Квартала, выходили к Нотр Дам или ко Дворцу Правосудия. Володя показывал башню, в которой судили Дантона и ту небольшую камеру, теперь превращенную в часовню, в которой по преданию была заключена Мария Антуанета, и где, в действительности, она никогда не сидела. Они часто бывали на Цветочном Рынке. Мэрион возвращалась домой с букетами астр и георгин, очень свежих, только что опрыснутых водой. Вся комната ее теперь была полна цветами и какими-то особенными чайными розами на длинных стеблях. Володя присылал их с бестолковыми, трогательными записками. Давно уже прошел срок, назначенный для отъезда в Америку, но Мэрион об этом совершенно не думала: иногда ей становилось страшно от внезапного, неизвестно откуда пришедшего счастья. И Володя всё это время был какой-то странный, совсем не похожий на ленивого, немного насмешливого человека, каким он сам себя считал. Прожив в Париже половину своей жизни он давно решил, что влюбляются только гимназисты, но как же следовало назвать чувство, которое он испытывал все эти дни. ощущение внезапной молодости и то особенное волнение, когда он шел к ней на свидания?

Было, однако, в их отношениях нечто, что смущало и по временам отравляло настроение. Мэрион по-прежнему называла его Сергеем, считала грузинским князем, и эта безобидная по началу мистификация постепенно превращалась в обман, который его тяготил и искажал их отношения. Несколько раз он хотел во всем признаться, всё объяснить, готовился к этому разговору, хотел превратить всё в шутку, но в последний момент вдруг пугался и останавливался на полуслове: кто знает, как она истолкует всё это, простит ли ему этот первый обман, легший в основу всех их отношений?

— Чепуха, сердился Володя, всё это нормально кончится через несколько дней или через несколько недель. Она уедет к себе в Небраску и сохранит воспоминание о грузинском князе, который был в нее влюблен, а не о мистификаторе, присвоившем чужое имя и чужой титул.

И всё это, действительно, кончилось через несколько недель, но совсем не так, как представлял себе Володя. Как-то вечером, когда он заехал к ней в гостиницу, чтобы увезти Мэрион обедать и потом в театр, портье сказал, что мадам чувствует себя плохо, не может спуститься вниз и просит приехать завтра днем.

Он позвонил по внутреннему телефону. Мэрион ответила, что очень сожалеет, — она так мечтала об этом вечере, но вдруг — боль в правом боку, ничего страшного, но очень сильная боль, и уже не в первый раз… Нет, спасибо, ей ничего не нужно, она вызвала доктора из американского госпиталя. Завтра? Да, конечно, он может позвонить завтра, часов в одиннадцать утра… Спокойной ночи, Сережа, спокойной ночи!

На завтра в отеле сказали, что по приказу врача миссис Кингс ночью была перевезена в американский госпиталь, где можно получить все справки. Он вдруг заволновался, поехал сейчас же в госпиталь и по дороге остановился у цветочного магазина, чтобы купить чайные розы.

В пустынном холле госпиталя, за столиком, у которого принимали посетителей и давали справки, сидела сестра в белом халате и в белой, накрахмаленной косынке. Услышав имя миссис Кингс она немного смутилась и спросила, кто он, — родственник, или друг семьи?

— Друг семьи, как-то неопределенно ответил Володя. Я хочу знать, как чувствует себя миссис Кингс и когда ее можно видеть?

— Я сейчас справлюсь у доктора, ответила сестра, еще раз бегло взглянув на посетителя и, бесшумно ступая по мраморному, натертому до блеска полу, вышла из холла.

Она долго не возвращалась. Володя вдруг поймал себя на том, что он волнуется и сердится: какая плохая организация, нельзя получить сразу справку о состоянии больной!… Что, собственно, с ней случилось? Кажется, она говорила, что была серьезно больна после развода. Или это было раньше, еще до замужества? И он старался припомнить, когда это было, и на что именно она тогда жаловалась, но в это время сестра вошла в холл, и за ней, тяжело ступая, шел пожилой человек, вероятно врач, тоже в белом халате, с очень утомленным лицом. Он остановился в двух шагах, посмотрел на Володю поверх очков, протянул руку и сказал, что его зовут Джон Брайэн, он доктор, и он оперировал вместе с двумя другими врачами прошлой ночью миссис Кингс. Володя пожал его руку и тоже назвал себя, — нужно было продолжать лгать даже здесь, — князь Сергей Чачнадзе.

— Вы — друг миссис Кингс? осторожно спросил доктор Брайэн.

— Да, мы друзья.

И вдруг, сам не зная почему, но очень просто и естественно, Володя сказал:

— Собственно, даже больше. Я — жених миссис Кингс.

Доктор Браэйн совсем смутился, помолчал секунду и медленно заговорил:

— Видите ли, операция, сама по себе, хотя и была срочной, так как мы опасались перитонита, опасности для жизни не представляла… К несчастью, у миссис Кингс еще с детства была болезнь сердца в довольно тяжелой форме. Разве она вам об этом не говорила?

— Да, кажется, что-то говорила, каким то тупым и чужим голосом ответил Володя.

— И во время операции сердце не выдержало.