Юхан Теорин - Ночной шторм

• Название: Ночной шторм
• Автор: Юхан Теорин
• Жанр: Триллер
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-386-02471-0

По легенде, этот затерянный на пустынном острове хутор построен из бревен, оставшихся после кораблекрушения. Поэтому рядом с живыми здесь всегда присутствуют мертвые.

Катрин и Йоаким приезжают сюда из Стокгольма. Они хотят прожить здесь долгую, счастливую жизнь и вместе вырастить своих детей. Но этим мечтам не суждено сбыться. Однажды при странных и трагических обстоятельствах Катрин погибает.

Йоаким не готов смириться со смертью жены. Он ждет ее прихода, он верит, что в ночь перед Рождеством Катрин вернется к своей семье, чтобы отметить этот праздник вместе с близкими. Но Йоаким не знает, что не только призрак умершей Катрин навестит его этой праздничной ночью, он даже не думает о том, что бояться нужно не мертвых. Бояться нужно живых…

---

— Никого нельзя считать мертвым, пока его не внесли в тепло, — перебив старика, сказала Тильда. — Бывало, что людей находили замерзшими и без пульса в снегу, но стоило внести их в тепло и согреть, как они возвращались к жизни.

— Кто тебе это сказал?

— Мартин.

— Мартин? Кто это?

— Мой… молодой человек.

Она тут же пожалела, что сказала так. Это не понравилось бы Мартину.

— Так у тебя есть парень?

— Да, если его можно так назвать.

— Почему же нельзя. Мартин — а дальше?

— Мартин Альквист.

— Он отсюда, с Эланда, твой Мартин?

«Мой Мартин. Если бы», — подумала Тильда. А вслух сказала:

— Он живет в Вэкшо. Он учитель.

— Но он тебя навещает?

— Я надеюсь. Он обещал.

— Хорошо. Ты выглядишь влюбленной.

— Правда?

— Ты вся расцвела, когда его упомянула.

Старик улыбнулся ей ободряюще, и Тильда машинально улыбнулась в ответ. Для Герлофа все так просто. Для Герлофа, но не для нее.

8

Каждый вечер Ливия засыпала вместе с красной вязаной кофтой Катрин, а Йоаким — с ее ночной сорочкой под подушкой. Так ему было спокойнее.

Жизнь в Олуддене продолжалась. Но все теперь было не так, как прежде. Каждый день детей надо было отвозить в сад и потом забирать, и Йоаким заставлял себя это делать. Все остальное время он занимался хутором, но и там его не оставляли в покое. Несколько раз звонили из похоронного бюро и доставали вопросами. К тому же Йоакиму пришлось звонить в банк и в другие учреждения, чтобы сообщить о смерти Катрин. И разумеется, родственники и друзья присылали цветы и выражали соболезнования. Многие хотели приехать на похороны.

Йоакиму же хотелось отключить телефон и скрыться от всего мира в Олуддене.

Столько всего нужно было отремонтировать в доме и сделать в саду, но ему хотелось только лежать в постели, вдыхать запах Катрин и смотреть в потолок.

И была еще полиция. Если бы у него были силы, он инициировал бы внутреннее расследование, но сил у него не было. Тем более что единственный, кто поддерживал с ним контакт, была та молодая женщина, Тильда Давидсон.

— Мне жаль, что так вышло, — сказала она тогда. — Очень жаль.

Она не спросила его, как он себя чувствует, только продолжала просить прощения за ошибку с именем. Она сказала, что лишь зачитала имена по бумажке, которую ей дали. Непростительное недоразумение.

Недоразумение? Йоаким мчался домой, чтобы утешать жену, которую нашел мертвой.

Он выслушал исповедь Тильды Давидсон, однозначно ответил и повесил трубку. Разговор получился коротким. Затем Йоаким сел за компьютер и написал письмо в «Эланд-постен», в котором описал все случившееся. В конце он сделал приписку:

В течение нескольких часов я считал, что утонула моя дочь и что моя жена жива, тогда как все было наоборот. Неужели для полиции так сложно отличать живых от мертвых? Или этим тоже должны заниматься родные?

Йоаким Вестин, Олудден

Он и не рассчитывал, что полиция с ним свяжется, и так и получилось. Двумя днями позже он встретился с пастором Оке Хёгстрёмом, который должен был хоронить его жену.

— Как у вас со сном? — спросил пастор за чашкой кофе, когда они в его кабинете обсуждали прощальную церемонию.

— Все хорошо, — ответил Йоаким.

Он попытался вспомнить, до чего они договорились. Йоаким помнил, что они выбрали псалмы, но все остальное совсем вылетело из его головы.

Пастору было лет пятьдесят. Мужчина с аккуратной бородкой и спокойной улыбкой на лице, он был одет в серую рубашку поло и черный пиджак. Полки в его кабинете были уставлены книгами, а на столе стояла фотография хозяина с огромной щукой в руках.

— Свет маяка вам не мешает? — спросил он Йоакима.

— Свет?

— Красный свет от маяка по ночам?

Йоаким отрицательно покачал головой.

— Ко всему привыкаешь, — кивнул Хёгстрём. — Привыкают же люди к автомобильному шуму в городе. Вы раньше жили в Стокгольме?

— Да, но далеко от центра, — ответил Йоаким.

Это был просто вежливый разговор: пастор пытался отвлечь Йоакима от грустных мыслей, но все равно каждое слово давалась Йоакиму с трудом.

— Итак, мы решили: двести восемьдесят девятый псалом в начале, двести пятьдесят шестой после церемонии и двести девяносто седьмой в качестве завершения. Правильно?

— Да.

Десять гостей приехали из Стокгольма накануне похорон. Мать Йоакима, его дядя, две кузины и друзья. Они тихо передвигались по хутору и шепотом разговаривали друг с другом. Ливия и Габриэль были рады гостям, но не спрашивали, зачем все приехали.

Траурная церемония была намечена на одиннадцать часов во вторник в церкви Марнэса. Детей Йоаким отвез в сад, ничего им не говоря. Для Ливии и Габриэля это был обычный день. Сдав детей на попечение воспитателям, он вернулся домой, надел черный костюм и опустился на кровать.

В коридоре тикали часы, и Йоакиму вспомнилось, как жена их заводила. Нехорошо, что они теперь тикают без нее. Йоаким устремил взор в потолок, думая о том, как много вещей осталось на хуторе после Катрин, — а в голове его звучал и звучал ее голос.

Часом позже Йоаким сидел на жесткой деревянной скамье, глядя на фреску на стене. На ней был изображен мужчина его возраста, распятый на кресте: такая у римлян была казнь.

Высокие стены церкви хранили эхо нескольких лет плача. Рядом с Йоакимом, опустив голову, всхлипывала его мать. Сам он знал, что не сможет заплакать. Точно так же год назад на похоронах Этель он не пролил ни слезинки. Слезы придут позже. Ночью, когда он будет вдали от чужих глаз.

Без двух минут одиннадцать распахнулась дверь и в церковь вошла высокая широкоплечая женщина в черном пальто и черной вуали. Губы ее были накрашены ярко-алой помадой. Стук каблуков отразился от стен церкви, и многие повернули голову. Женщина прошла вперед и села рядом со сводными братьями и сестрами Катрин.

Это была мать Катрин Мирья Рамбе, художница и певица. Йоаким не видел ее семь лет со дня свадьбы с Катрин. Но сегодня, в отличие от того дня, Мирья казалась трезвой. Как только она села, начали звонить колокола.

Через сорок пять минут церемония была закончена, но Йоаким словно ее не видел. Он не помнил ни одного слова из речи пастора, не слышал ни одного псалма. В голове его звучал только шум моря и волн, бьющихся о скалы.

После того как все вернулись с кладбища в поминальную комнату, к Йоакиму начали подходить люди.

— Мне так жаль, Йоаким, — сказал бородатый мужчина, обнимая его. — Мы так ее любили.

Йоаким сфокусировал взгляд, пытаясь вспомнить, кто перед ним. Это оказался его дядя из Стокгольма.

— Спасибо.

Что еще он мог сказать?

Другие тоже хотели его обнять, и Йоаким позволил им это.

— Как это ужасно… Я говорила с ней всего несколько дней назад, — проговорила со слезами девушка лет двадцати.

Он узнал младшую сестру Катрин — ее звали Сульрус, Солнечная роза. Йоаким вспомнил, что Мирья дала всем своим детям странные прозвища.

Катрин называли Лунный свет, но она ненавидела это прозвище.

— Она была так рада, — прибавила сестра Катрин.

— Знаю… Она была рада, что мы переехали на остров.

— Да, и она была рада узнать о своем отце.

Йоаким напрягся.

— Об отце? Но Катрин никогда не общалась с отцом.

— Я знаю, — кивнула Сульрус, — но мама написала книгу, в которой рассказала, кем он был.

Из глаз Сульрус снова хлынули слезы, и она поспешила к своей семье.

Йоаким отметил, что Альбин и Виктория Мальм, его с Катрин друзья из Стокгольма, сидят за столом с их прежними соседями — семьей Хесслин из Броммы.

Его мать сидела в одиночестве за другим столом, но он не стал к ней подходить. Вместо этого он отыскал глазами пастора — тот разговаривал с седой женщиной в другом конце комнаты — и подошел к нему.

Хёгстрём улыбнулся Йоакиму:

— Как вы?

Йоаким кивнул. Кивок можно было трактовать как угодно. Женщина тоже кивнула, но не нашлась, что сказать, и поэтому отошла.

«Так всегда бывает с теми, кто переживают несчастье, — подумал Йоаким. — От них пахнет смертью, и люди стараются их избегать».

— Я думал кое о чем, — сказал Йоаким.

— Да?

— Если слышишь, как кто-то зовет тебя на помощь на острове, тогда как ты сам находишься от него в сотнях километров, что это может означать?

Пастор посмотрел на него с недоумением.

— Сотни километров? — переспросил он. — Разве можно что-то услышать?

Йоаким покачал головой.

— Но так было, — сказал он. — Я слышал мою жену… Катрин… В тот день, когда она умерла. Я был в Стокгольме, но я слышал, как она зовет меня.

Пастор опустил глаза.

— Может, это был кто-то другой? — спросил он шепотом, словно не хотел, чтобы их слышали.