Сергей Алексеев - Ох, охота!

• Название: Ох, охота!
• Автор: Сергей Алексеев
• Издательство: Олма Медиа Групп
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-373-01825-8

Есть на свете только три профессии, где одержимость – положительное качество: геолог, милиционер и охотник. Они будто родные братья, и всех, как волков, ноги кормят, все они следопыты, ходоки, стрелки. Охотник с большим стажем, каждый день в лесу, но всякий раз перед новым выходом стучит сердце, прерывается дыхание, и мысль в голове пугливая, манящая: "Ну, как будет сегодня?". Как перед первым свиданием! Эта страсть превыше всего. Недаром говорят: "Охота пуще неволи".

---

– Не брошу охоту! – сказал. – Ничего, больше картошки насадим, медведя убьем – проживем!

Есть на свете только три профессии, где одержимость – положительное качество: геолог, милиционер и охотник. Они будто родные братья, и всех, как волков, ноги кормят, все они следопыты, ходоки, стрелки. Ну ладно, любитель, волнуется перед открытием, места себе не находит, трепещет, словно легаш, почуявший дичь, а тут ведь каждый день в тайге, и всякий раз перед новым выходом, вдруг застучит сердце, сдавит дыхание, и мысль в голове пугливая, манящая: «Ну как будет сегодня?»

Как перед первым свиданием!

Например, ружейная ходовая охота с собакой – это всегда какая-нибудь неожиданность, и потому целый день ходишь в предвкушении удачи и ожидании чуда: вот, вот сейчас заплачет, запоет кобель с характерным и знакомым только тебе подвывом – взял горячий соболиный след! И пошел адреналин даже у самого бывалого, началась погоня! Тут уж все побоку, главное – не потерять в шуме ветра собачий голос. А бывает, попадется эдакий шустрый спортсмен по прыжкам и уходит верхом, с дерева на дерево, так что собака едва поспевает. Тебе же надо все время бежать и слушать полайку, а потерял, ни добычи, ни кобеля – хорошо, если потемну бросит и вернется. Ну как загонит в дуплистый валежник? Когда пес вязкий, по два-три дня будет землю рыть вокруг, снег хапать, но не бросит, потому что тоже азартный охотник и добыча – вот она, рядом! И он тебя день и ночь зовет, подает голос и почти кричит: «Что же ты не идешь?! Здесь он, держу!»

Охотнику не еда и не сон, если собака не вернулась, всю ночь зябнешь у костерка, не сомкнув глаз, и жжешь патроны, надеясь, что прибежит на выстрел. И ладно, если уже снег выпал, хоть не так черно вокруг…

Утром же, еще потемну, не выспавшийся и голодный, по лесу наугад – туда, где ночью вроде бы далекий лай слышался. Уши как локаторы, любой похожий звук ловишь, а лес поздней осенью пустой, гулкий, как колодец, от птичьего крика, от скрипа деревьев эхо бывает. И вот наконец-то ты явно различил уже полуохрипший лай пса, который в это мгновение ближе тебе самого лучшего друга, ближе жены, детей и родителей. И снова адреналин, куда только вчерашняя усталость делась! Давай, давай, родной!… Хорошо, если собачий голос на одном месте, значит, держит, а ну как опять сорвется и пойдет?… Придремавший заяц из-под ног выскочил и, ошалевший, тут же сел на пути – пинка ему. Сегодня тебе повезло, а так бы пошел в котел, на приварок – от сухарей во рту уже кожа лохмотьями.

Ну вот, точно – старый ветровал крест-накрест и где-то там же изнывающий от азарта, кобель. Проламываешься к нему на четвереньках и сам уже лаять готов, а пес лишь на мгновение отвлекся, вильнул хвостом, ухмыльнулся: «Ну наконец-то! Тебя где носило?» Конечно, лучше бы сейчас дуплистую колодину сетью обнести да отойти подальше вместе с кобелем – затравленный соболек тут и будет, потому как ему, вольному, тоже не сахар жить второй день под собачьим конвоем. Но нет сети, есть только топор и жажда выкурить зверюгу. Драную фуфайченку долой, ружье поближе и давай рубить валежину. Она же сосновая, изнутри трухлявая, но сверху крепкая, смолевая – топор звенит. Разрубил пополам, а кобель уже лезет, нюхает, скулит – в которой половине соболь? В это время лучше всего отойти, отвести собаку и покурить с ружьем наизготовку. Ага, вот он! Высунул нос!… Стрелять надо быстро и точно, чтоб всего одной дробиной по голове – лучше промазать, и снова за топор, только б шкурку не попортить! И лучше в тот час ее снять, с горячей тушки, дабы не образовалось кровоподтека…

И если это попался не рыжий со светлым подпалом, а настоящий черный котяра с искрой по ости, то возвращаешься почти пьяный и веселый, в предвкушении счастья прийти в избушку, растопить печку, разогреть позавчерашнего вареного тетерева, а потом завалиться спать! Никто тебя не контролирует, никто не скажет: иди на работу. Можешь идти, можешь нет, потому что ты – вольный…

П.Соколов. Русский охотник-промысловик. На болоте.

А пока мечтаешь, неугомонный и голодный кобель, вроде бы у ног только что вертевшийся, вдруг опять подал голос! И с тем же азартным подвывом, как вчера!… Пошла удача! Тьфу-тьфу-тьфу…

Кажется, совсем иное дело, когда навалит снегу и ты впервые в сезоне набьешь лыжню по путику и поглядишь, где и какой есть зверь. На второй день разнесешь капканы и приваду, и только на третий поставишь их в старых и новых хатках. Но на этом работа не кончилась, надо бить второй путик, потому что ходить по одному и проверять каждый день калканы – только зверя пугать. А когда их два или даже три, охватываешь намного больше пространства, и значит, выше шанс. Сибирские охотники, например, делают не замкнутые путики, а проходные, когда у тебя есть еще одна избушка на другом конце, где можно переночевать и, не теряя времени, вернуться на исходный рубеж уже другим путем. Вот и ходишь до «мертвого сезона» (с середины января до середины февраля), как челнок. На хорошем промысловом участке можно расставить до двухсот капканов самого разного назначения: в кедровниках по поймам, вдоль рек и речушек будет соболь, возле уреза воды на замерзших озерах и болотистых берегах – норка, колонок, горностай, в сосновых борах на деревья закрепляют плашки, поскольку здесь всю зиму будет выходить на кормежку белка.

Скажу вам, такая на первый взгляд спокойная и вялая охота еще интереснее, чем подвижная, ружейная. Например, расставишь эти двести ловушек, а потом лежишь в избушке, слушаешь по радио хриплый голос цивилизации и перебираешь в памяти каждую. И тут начинается своеобразная азартная игра – моделирование ситуации. Не знаю, что именно в этот момент включается в подсознании, но много раз, воображая себе, как ночью зверек вышел из укрытия на кормежку, уловил запах привады в хатке, покрутился возле, однако не запах капкана почуял – опасность. Вот он, невзирая на голод, уходит по снежной целине, перебегает лыжню и тут снова чует пищу, к примеру, разрубленного пополам, подпорченного еще осенью рябчика. Крадется к хатке, тянет черной пуговкой носа воздух – привада близко… И короткий, мягкий щелчок калкана! Передняя лапа зажата чуть ли не под лопатку. Зверек стремительно крутится, бьется, бросается в сторону, волоча за собой тяжелую потаску – есть добыча! Теперь не уйдет!

Несколько раз, таким образом вообразив ситуацию, наутро я бежал по путику и обнаруживал в реальности все с мельчайшей точностью деталей. Иногда становилось страшно, иногда – весело. Ладно, потом думал, я писатель и, может быть, у меня так мозги устроены – моделировать событие, предугадывать то, что случится. Тем более промысловой охотой я занимался мало и редко – приезжал к отцу на пару недель в сезон и у меня, как у человека нового, под впечатлениями лова разыгрывалась фантазия. Но однажды ночью проснулся от того, что батя, не зажигая света, торопливо собирался и в темноте ронял вещи. – Ты куда? – спросил я. Он лишь тихонько матерился, натягивая непросохшие валенки, и суетился. – В Заломском кедраче соболь попал… Четырьмя пальцами… Открутит, собака, уйдет!… Ты спи! И бегом за дверь.

Через два с половиной часа, уже перед утром, он вернулся с соболем, который и в самом деле сидел в капкане лишь когтями передней лапы. Однако почему-то не радовался, а, напротив, смотрел мимо, кусал губы. Добычу подвесил на петельку под потолок и, словно забыв о ней, растопил железную печку и сел курить.

– Ты что это, бать? – спросил его осторожно. Он встрепенулся. – Чего не спишь?…

– Тебя можно поздравить! – Я вылез из-под одеяла.

– Хреново дело, Серега, – не сразу отозвался он. – Как подумаю, зверек к капкану идет, он тут и есть… Это же ненормально. Кто узнает, скажут, колдун…

Самое интересное, когда зверь не попадал в ловушку, хоть ты завоображайся и за-колдуйся – ничего не получается. Можно даже на путик не выходить. То есть в какой-то определенный момент возникает некая связь между охотником и потенциальной добычей. Это что-то из области тонких материй – до сих пор я никак не могу даже себе объяснить этого феномена, хотя в разговорах с другими охотниками, в том числе и любителями, я слышал то же самое. Свалить все на случайность, на совпадение как-то слабовато, неубедительно. Однажды я добыл лицензию на лося и приехал к отцу. Он тогда уже капканничал, бегать за сохатыми не захотел – некогда, да и, мол, только ноги бить, нет зверя, за целый месяц один переход только и нашел. Я все-таки отважился и наудачу целую неделю нарезал круги в одиночку, эдак километров по двадцать – тайга пустая, как бубен!

Покуда работали леспромхозы, жили люди, повсюду ползали трактора, гремела узкоколейка, зверя было очень много, поскольку были огромные вырубки, на которых поднимался молодой осинник и ивняк. Редкий случай, когда пойдешь за грибами или на рыбалку и не увидишь лося. Но вскоре после того, как все лесоучастки в округе заглохли, люди разъехались, исчезла кормовая база – на вырубках поднялся высокий лес и зверь попросту ушел.