Владимир Хлумов - Графоманы

• Название: Графоманы
• Автор: Владимир Хлумов
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Здесь у нас явление есть в квартирах. Я сам открыл! Когда дверь напротив открывают, возникает перепад давлений, вследствие чего возникает простая волна разряжения - воздушный порыв, сквознячок такой. Ну, и дверь в пустую комнату начинает приоткрываться тоже и поскрипывает.

Богданов схватил Толю за руку, потащил к той двери, скрывавшей странные настенные росписи, и принялся дергать ее потихоньку, впрочем, не давая все-таки заглянуть вовнутрь. Послышалось жалобное всхлипывание.

- Оооо!, - в глазах инженера появился интеллигентский огонек, - я специально исследовал феномен, опыты ставил, лепесточки папиросной бумаги развешивал, оценивал напор воздуха...

- Хм, - Толя тоже проникся естествоиспытательским духом, - Наверное, щель где-то тут имеется.

- Да! Конечно! Щель, именно щель, - обрадовался взаимопониманию инженер.

- Ну так , вы бы ее заделали чем-нибудь.

- Эх, эх, надо бы конечно, да некогда все, руки до всего не доходят.

- Бред, -пришел в себя Толя, - руки не доходят, а анонимки писать, доходят?

- Анонимки? - искренне удивился хозяин.

- Да, в академию. Будете отрицать и плечами пожимать?

Богданов ничего не ответил но плечами пожал.

- Признайтесь, писали, мол, профессор зажимает ваше эпохальное открытие? Ну, да что с вами разговаривать, Петр Семенович, правильно рассудил - надо вам на работу сообщить, где вы работаете?

- Я не писал никаких анонимок, - пришибленным голосом начал оправдываться Богданов, - Я, наоборот, хотел все прямо обсудит с профессором, для того и приходил в институт. Я уверен, все сразу бы выяснилось, я бы доказал профессору, что он ошибается. Он бы все понял, но анонимок, анонимок я не писал. Неужели вправду... в академию?

- Нет, я все придумал, специально, для потехи.

- Странно, - удивился чему-то своему Богданов.

Толя, затаив дыхание, ждал продолжения.

- Вы мне не верите? Но, ей-богу, я заплатил слишком высокую цену, я столько лет потратил на эту рукопись, господи, да тут все поставлено на карту, и неужели я бы смог опуститься до такой низости? Да и зачем мне скрывать свою фамилию? У меня теперь только одна цель - побыстрее все обнародовать, чтобы не пропало зря. И главное, главное - десятый спутник, его же надо искать! Ведь я уже три месяца нигде не работаю, я все бросил, чтобы закончить рукопись. Теперь уж мне только одно, или науное признание, или в злостные тунеядцы...

- Как, значит вы не работатете? - удивился Толя. - На что же вы живете?

- Вначале были деньги, а потом я занял небольшую сумму, - Богданов смутился, - У Елены занял. Она, правда, не хочет этого признать, но я отдам потом или подарю ей что-нибудь.

Бред, подумал Толя Ермолаев, окончательно запутываясь.

- Я сейчас плохо соображаю, мне нужно все обдумать, я лучше пойду.

- Конечно, конечно, спасибо вам большое, Анатолий. Еидинственное хотел спросить: что теперь с рукописью, что решили?

- Не знаю, ничего пока не решили. Возможно, вас попросят выступить на ученом совете.

Инженер обрадовался.

- Вот это хорошо бы, а когда?

- Не знаю, пока ничего неизвестно...

- Может быть, я вам позвоню?

- Нет, лучше я вам позвоню, если что-то прояснится.

Заполучив телефон инженера, Толя сухо попрощался и вышел.

О, да вы зубатка!

Следующим днем отдел профессора Суровягина стал напоминать генеральный штаб действующей армии перед решающим кровопролитным сражением. Главнокомандующий в своем кабинете напряженно обдумывал план предстоящей баталии. Время от времени к нему с докладом являлись сотрудники отдела, принося вести о положении в неприятельском лагере. Первым пришел Мозговой и доложил, что обследование документации психдиспансера не дало положительных результатов. Таким образом развеялись всякие надежды на скорую помощь минестерства здравоохранения. Вторым явился специально вызванный Толя Ермолаев. Профессор мрачно выслушал весть о безработном статусе инженера, а в конце, указал Толе на его болезненый вид, тут же поствил диагноз:

- Вы, Ермолаев, наверно коньяк пили вчера.

Затем был извлечен из домашенго лазарета Виталий Витальевич Калябин. Он предстал перед профессором в позе несправедливо обиженного человека, страдающего острым респираторным заболеванием. Он непрерывно краснел, потел, картинно кашлял то и дело хватаясь рукой за обмотанную мохеровым шарфом шею. Впрочем, все эти телодвижения никакого сострадания со стороны Петра Семеновича не вызвали и Калябину было дано указание срочно обойти всех заинтересованных лиц в институте и тщательно подготовить общественное мнение к публичному выступлению инженера на совете. Неизбежность выступления казалась профессору очевидной, в особенности после повторного звонка из академии. Оттуда настоятельно требовали скорейшего решения путем честного и объективного разбирательства. Что же, мысленно решил профессор, будет вам разбирательство. Тонкий политик и проницательный человек, он настоял на проведении ученого совета утром ближайшего понедельника. Тем самым профессор избавлял ученое собрание от присутствия людей легкомысленных, таких, например, как теоретики Шульман и Буров, которые и в другие дни раньше обеда на работе не появлялись, а кроме того, была уже пятница, и за оставшиеся три неполных дня, приглашения посланные секретарем Лидией Ураловой, инженер мог и не получить. При таком удачном стечении обстоятельств, работу доложил бы Калябин и все обошлось бы без прямого контакта с автором.

Все утро Толя Ермолаев перебирал в памяти события вчерашнего вечера, пытаясь докопаться до сути вещей. Теперь, по трезвому размышлении, казалось, Богданов мало походил на анонимщика. Но если инженер не причастен, то возникает вопрос: кто же? Не найдя ответа, Толя решил поделиться сомнениями с Михаилом Федоровичем Мозговым. Тот стал допытываться, знал ли кто из окружения инженера о происходящих событиях. Толя вскользь упомянул Елену и Мозговой встрепенулся:

- Елена Разгледяева? А не родственница ли она известного философа? Толя утвердительно покачал головой.

- Ну, как же, знаем, знаем, упырь на теле советского естествознания. Слыхал, слыхал, и о жене его тоже, чертовски привлекательная женщина, говорят. Ооооооо, эти на все способны!

При упоминании Елены Толя возмущенно посмотрел на коллегу.

- Если не они то кто? Или вы хотите сказать, что анонимщик - здесь, в институте?

Толя не веря словам своим, бухнул:

- А почему бы и нет?

Здесь Михаил Федорович изменился в лице и предложил Толе пойти покурить. В курилке, они были вдвоем, и Мозговой принлся пространно и витеивато рассуждать о тонкостях научной работы.

- Вы, Анатолий, пока еще не вошли в курс дела и не все еще понимаете. Дело даже не в том, что университет - это одно, а наша реальная жизнь совсем другое. Вы, наверно не понимаете, куда попали... -Мозговой сделал многозначительную паузу, - вы попали в лучший институт, ведущий, союзного масштаба, но даже и здесь упрощенный взгляд на вещи может привести к непредвиденным затруднениям. Как сказал один очень умный человек: "Не подставляй шею, но подставляй зад", - постоянная ироническая усмешка Мозгового стала еще более едкой, - Наступают события, грядут перемены! Разные тайные силы оживают и действуют. Ведь наш институт - сложный, живой организм. Как он устроен - не каждый знает. В нем нужно пожить, пообтереться, а так совершенно не понятно, какая будет реакция, если где-то что-то не то. С виду тихо и мирно, а чуть поглубже копни каким инструментом, глянь, ан уже зашевелилось, забродило, серный воздух и бульканье - пошла волна болотная. Вот тут-то люди и проверяются на сообразительность, на выживаемость. И что самое смешное, вся эта буря весь этот девятый вал из сущей чепухи, из-за выдумки произойти может. Поэтому всегда нужно быть на готове и главное, главное, нужно изучать и анализировать, размышлять надо! Умный человек всегда много размышляет, прежде чем чего-нибудь подумает. - Мозговой сделал паузу, будто наслаждался последней идеей.

- Вы не смотрите: раз институт у нас тихий и маленький, то все и ясно, и произойти ничего не может. Наш коллектив - капелька в океане, но каждая капелька знает, чем живет океан, куда волна пошла, куда рыбы плывут и когда сети забросят, а на поверхности ведь что? Сельд, мелочевка мечется стайками, куда инстинкты гонят. Вопросы разные задает: что делать и как жить? А крупная рыба, глубоководная - она все больше на месте стоит, плавниками шевелит, наблюдает и анализирует. Размышляет. Такой рыбе и сеть не страшна.

- Так я не понял, болото у нас или океан? - не выдержал Толя неорегинальной рыбной болтовни. - Вы лично, на глубинке пасетесь?

Мозговой удивленно посмотрел на Толю. Он видно не ожидал, что всегда тихий и покладистый молодой специалист может огрызнуться.

- О, да вы зубатка! - воскликнул Мозговой, - А с виду просто - карась.

Открытие Михаила Федоровича было верным лишь отчасти. На самом деле, Толя Ермолаев производил еще более противоречивое впечатление. Сам он, кстати, долго этого не замечал. Но, однажды, он с удивлением обнаружил, что в глазах разных людей выглядит совершенно неодинаково. Одни говорили, что Ермолаев меланхолик и зануда, другие находили его человеком остроумным, веселым и чуть ли не душой компании, третьи, к ним присоеденялись и его родители, считали его вспыльчивым и неуравновешанным. Вот и сейчас он возмутился. Призыв Мозгового размышлять и анализировать, был явно не по адресу. Наоборот, способностью размышлять над окружающими явлениями он выгодно отличался от сверстников. Еще в университете за страсть к анализу часто подвергался насмешкам сокурсников. И это касалось практически всех наук: от устоявшихся веками математических до живых быстро меняющихся общественных дисциплин. Будучи естественником, он наивно предполагал, будто любая научная система должна объективно отражать реальность, хотя бы и прближенно. Не принимая ничего на веру, вместо того чтобы заучить непонятное место, он зарывался в пыльные подвалы публичной библиотеки, в живое, дышащее полемическим задором море первоисточников. Ему нравились эти книги. Особенно тем, что их авторы не стеснялись переходить на личности даже в самых абстрактных вопросах. В них было все: и уничтожающая, просто убийственная критика запутавшегося ренегата, и блестящие по своей краткости характиристики миллионов людей, и отеческое, доброе слово неопытному единомышленнику. В этих книгах жили настоящие люди, они так жарко, с такой заинтресованностью отставивали свои непремеримые позиции, что трудно было поверить, будто они настолько враги, что не могут одновременно находиться на одной планете и получать тепло от одной звезды. Да, казалось, однажды встретившись, эти люди могли бы хулигански наброситься друг на друга и разорвать соперника в клочья, а в сущности все они были очень воспитаны, одинаково хорошо образованы и знали много языков и кушали всегда с ножем. И уж совсем трудно было представить, что эти философские игры могли окончиться кровопролитем.