Эдуард Пашнев - Военный дневник человека с деревянной саблей

• Название: Военный дневник человека с деревянной саблей
• Автор: Эдуард Пашнев
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1974

«… Мы шли пешком. Трамваи стояли без вагоновожатых и кондукторов. А один, без прицепа, даже горел настоящим пламенем. Я очень удивился, потому что не знал, что трамваи горят, – ведь они железные. <…>

На углу, зацепившись головой за низенький зеленый штакетник, лежала убитая лошадь. Впереди слышался непонятный треск и шум, как будто ветер рвал большущий кусок материи на мелкие кусочки. Оказалось, что горит мебельный магазин. Горит одним пламенем, почти без дыма, и никто его не тушит. …»

---

Мама растерянно смотрела по сторонам, оборачивалась на трамвай, на другие дома. Она думала: может, ошиблась, а мы совсем не на том месте, где должен быть наш дом… Потом она перестала оглядываться, и мы долго стояли перед снегом и пустотой. Я вспомнил, что один раз так уже было, когда до войны хоронили дедушку.

– Пошли, – наконец сказала мама.

Мы вернулись на тропинку, петляющую по развалинам, спустились по лестнице, где недавно сами проложили дорогу, и снова оказались около электростанции. Через пролом в заборе мы увидели главного инженера. Он отгребал снег от узкоколейки. Увидел нас, оперся на лопату, сказал:

– А, вернулись.

– Да, – ответила мама.

– Вот и хорошо.

– Только нам жить негде.

– Занимайте любой дом.

Он махнул рукой в сторону переулка.

– А как же хозяева? – спросила мама.

– Потом разберемся. Устраивайтесь пока, а то скоро темно будет.

Далеко мы не пошли, мама выбрала угловой дом, который был ближе всех к электростанции. В первой половине дома в большой комнате лежала кирпичная глыба, проломившая стену, а во второй половине и кухня и комната были целы.

В комнате под столом и около стола возвышались сугробы снега: намело в разбитые окна. Мы перетащили кровати в кухню, где было всего одно окно, забитое фанерой, и стали растапливать печку. Когда огонь весело заиграл в печке и кухня наполнилась теплым приятным дымом, мама села на кровать и долго сидела, отогреваясь и постепенно расстегивая одну пуговицу за другой. Я подбрасывал в печку обломки стула, потом попытался засунуть детскую скамеечку, но она не пролезала.

– Что ты делаешь? – сказала мама. – Поставь на место.

Она начала застегивать пуговицы на пальто.

– Мам, куда ты? – забеспокоился я.

– Сиди здесь, сейчас приду.

– А куда ты?

– В сарай за дровами.

Я удивился: зачем идти в сарай, когда здесь столько всякой поломанной мебели, которой можно топить? Я сказал об этом маме, но она ничего не ответила и вышла. Я остался один. За стеной в соседней половине дома лежала каменная глыба, все вокруг было так непрочно и так разрушено и перепутано, что я испугался: а вдруг мама ушла и не вернется больше? В печке догорели ножки стула, и в кухне сделалось сумрачно и холодно. Я нахлобучил шапку и выскочил во двор. Дверь сарая была открыта, и мне сразу сделалось стыдно, что я испугался. Я пересек двор и заглянул в сарай. Мама стояла, наклонившись над ящиком с углем. К себе, прямо к пальто, она прижимала большой кусок антрацита, но почему-то ничего с ним не делала, держала, как куклу, и смотрела в ящик с углем. Услышав, что я стукнул дверью, она вздрогнула и, попятившись от ящика, сказала:

– Иди в дом.

– Зачем?

– Уходи сейчас же в дом, слышишь?! – крикнула она.

Я выскочил из сарая, но в дом не пошел, мне было интересно, что она там такое нашла. Я прокрался вдоль сарая к той стене, где стоял ящик с углем, и заглянул в щелочку. Мама наконец положила кусок антрацита на землю и, наклонившись над ящиком совсем низко, осторожно разгребала руками угольную пыль. Я подвинулся вдоль стены сарая поближе и заглянул в более удобную щель. Мама отгребла несколько горстей угля, и я увидел, что она остановилась и разглядывает тоненькую проволочку. «Мину нашла, – догадался я, – и сама хочет разминировать». Мама еще раз наклонилась к ящику и протянула руки к проволочке, но тут же их отдернула назад и попятилась. Я думал, она сейчас же уйдет из сарая, но она почему-то не уходила. Потом она взобралась на соседний ящик, перевернутый вверх дном, и вдруг прыгнула на проволочку. Я зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что она сидит в ящике на угле и держит в руках проволоку, на которой болтается тряпка. Мама отбросила проволоку и стала медленно вылезать из ящика. А мне вдруг стало очень холодно, и я обнаружил, что сижу в снегу. Я очень испугался, что мама взорвется, как тот дядька на реке, и сам не заметил, как сел в снег.

Мы наложили полную печку угля, и в кухне всю ночь было тепло, но спали мы плохо. Где-то далеко за городом все время ухало, а в соседней половине дома выл ветер.

Хлебный магазин

На другой день я проснулся поздно. Мамы в комнате не было. В печке потрескивал уголь, а на плите стояла кастрюля с водой. Я проснулся оттого, что вода закипела и стала выплескиваться на раскаленную плиту. Я подумал, что, может быть, это суп варится, вскочил с кровати, подбежал и скорее снял крышку. Но в кастрюле булькала чистая вода. Я отодвинул ее с конфорки к самому краю и на всякий случай заглянул еще раз. Вода была такая чистая, что я увидел дно кастрюли с выщербленной в нескольких местах эмалью.

Очень хотелось есть. Я оделся и вышел на улицу. Около электростанции возились несколько женщин, они разбирали завал. Мамы среди них не было. Я побежал вдоль забора, заглянул во двор – никого. Электростанция занимала целый квартал, мама могла работать где-нибудь в другом месте. Там, дальше, на соседней улице, тоже слышались громкие голоса.

Я свернул на соседнюю улицу. Здесь, примостившись с тыльной стороны к высокому каменному забору, находился голубой ободранный ларек. Вчера в нем были выбиты окна и дверь, сорванная с петель, валялась в снегу. А сейчас в окнах белела фанера, а дверь открывалась и закрывалась, и из нее выходили люди с хлебом. Такого чуда мне еще не приходилось видеть. Из магазина вышел пожилой дядька в телогрейке с прожженным рукавом. Он в одной руке держал половину буханки, другой отламывал поджаристую корочку и ел.

– Дядь, – остановил я его, – там всем дают хлеб?

Он перестал жевать и ответил:

– Всем, кто работает здесь, на электростанции.

Я обрадовался. Мы-то с мамой работаем. Нас главный инженер сам пригласил. Дядька что-то у меня спросил, но я не расслышал, кинулся со всех ног в магазин. Я так торопился, что на ступеньках перед самой дверью споткнулся и чуть не открыл дверь головой.

Продавщица стояла за прилавком в белом халате, надетом на телогрейку. А за ее спиной на полках снизу доверху лежал хлеб. И очередь всего два человека. Тетка уже получила и укладывала свой хлеб в сумку, а старик протягивал руки, чтобы получить. «Вот мама удивится, когда я принесу и положу на стол буханку хлеба», – подумал я и просунулся нетерпеливо к прилавку за стариком. Наверное, я его толкнул немного, потому что он удивленно обернулся и спросил:

– Ты что, мальчик?

Продавщица тоже на меня посмотрела, и я сказал ей:

– Мне тоже, мы с мамой работаем здесь, на электростанции. Нас сам главный инженер пригласил.

И положил обе руки на прилавок, чтобы никто не мог помешать мне получить хлеб. Но продавщица как-то очень жалостливо посмотрела и ласково сказала:

– Карточки твои где, мальчик?

Я еще тянулся руками к ней, но уже понял, что ошибся, и хлеб здесь не дают, а выдают по карточкам.

– Мы работаем, – отчаянно повторил я.

Тетка уложила свой хлеб в сумку и хотела уйти, но вдруг от самого выхода вернулась назад, старик тоже остался в магазине. Они подошли ко мне. Продавщица перегнулась через прилавок.

– У тебя есть карточки?. – опять спросила она.

– Ты чей? – взял меня за плечо старик.

– Мама твоя где? – спросила тетка.

– Не знаю, – растерянно ответил я. По их глазам было видно, что они жалеют меня и смотрят, как на мальчишку, который потерялся. Мне стало стыдно, я юркнул под рукой у старика и кинулся в дверь, а потом – по улице, не оглядываясь до самого угла. И тут почти наткнулся на маму.

– Ты где шляешься? – накинулась она на меня. – Хочешь на мину нарваться?

Я ничего не хотел, мне было обидно, что все так получилось, и я скорее толкнул калитку и вбежал в дом.

В печке по-прежнему потрескивал уголь, на плите стояла кастрюля, а на столе лежала буханка хлеба с большим довеском. Я не поверил своим глазам.

– Мама, ты уже получила? – радостно закричал я.

– Не смей больше никуда выходить без моего разрешения, – ответила она мне. И больше ругать не стала. Ей было некогда, ее ждала работа. Обжигаясь, она выпила кружку горячей воды с хлебом и ушла. А я остался дома и долго и неторопливо ел хлеб и пил воду, подливая сам себе кипяток из кастрюли.

Медный таз

Прошло несколько дней. Мы привыкли к новому дому и стали считать его своим. Как-то вечером мама пришла с работы и сказала:

– А что у нас делается во второй комнате?

Мы взяли лопаты, оделись по-зимнему и открыли дверь. Сугроб снега все еще лежал под столом и у стола. Мне даже показалось, что он увеличился. Мама отодвинула стол к стене, и мы начали выбрасывать снег через окно на улицу. Под снегом попадались битые стекла, и мы их тоже выбрасывали. Потом возились с окнами, закладывали их фанерными листами. И получилась у нас квартира из двух комнат.

Мама уже несколько раз передавала бабушке и Светке хлеб в деревню, а после того как мы помыли полы и натопили и вторую комнату, отпросилась у главного инженера и поехала за ними.

Я остался один на целый день. Сначала я не собирался никуда уходить без разрешения, но меня давно манили пустые дома на горе, а погода, как нарочно, выдалась солнечная, теплая, и я пошел.