Джон Сэк - Заговор францисканцев

• Название: Заговор францисканцев
• Автор: Джон Сэк
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-17912-7

Страницы этой книги листает ветер истории... Тайна влиятельного ордена францисканцев – одна из величайших загадок истории христианства. Опасные дороги, яростные погони, напряженная тишина монастырской библиотеки, секреты темниц, жестокие схватки, радости любви и восторг веры – на этом фоне разворачивается детективная история с похищением тела Франциска Ассизского. И, разумеется, не обошлось без зашифрованного письма, раз – гадка которого грозит потрясти не только основы ордена францисканцев, но и устои веры...

---

– Теперь да защитит Господь его и нас, – сказал Конрад. – Идем.

Дорога, хоть и ухабистая, шла ровно почти лигу, до перекрестка Порциано. Здесь по правую руку от них темнел фасад маленькой часовни, обещавшей укрытие и защиту. Конрад задержался только для того, чтобы опустить носилки, и тут же заглянул в дверь. Потом он знаком попросил Амату поднести факел и вошел внутрь. Свет спугнул мелких зверьков, и они, шурша соломой, разбежались по углам. Над головой зашелестели крылья – туча летучих мышей вылетела в отверстие крыши. Амата неподвижно стояла в дверях, пока не смолк шум, и тогда вслед за Конрадом прошла к алтарю. Здесь остро пахло горелым мясом. Амата слыхала рассказы о евреях, которые резали на своих алтарях животных и сжигали их, принося в жертву своему богу. Должно быть, в их храмах всегда стояла такая вонь.

Отшельник смел грязь с алтаря и открыл дверцы скинии.

– Здесь небезопасно. В этой церкви больше не служат Богу. Нас не защитят Святые дары.

– Все равно, можно ненадолго задержаться. Я боюсь, тряска убьет Энрико.

– Отдохнем на рассвете. В темноте останавливаться опасно.

Из тьмы за алтарем послышался протяжный стон. Конрад выхватил у Аматы хворост и поднял высоко над головой.

– Если ты человек, а не зверь, объявись, – сказал он.

– Будь проклята твоя душа фанатика, Конрад да Оффида, – голос. – не собирались тебя убивать. Приказано было тебя захватить, и только.

Конрад протискивался за алтарь, пока ему не видна стала прижавшаяся к стене человеческая фигура. Человек наставил на них свою пику, но было видно: он слишком слаб, чтобы нанести удар.

– Брось оружие, если хочешь от нас помощи.

– Помощи? – возмутилась Амата. – После того, как он едва не вспорол мне живот?

Раненый не опускал оружия.

– Убери, я сказал. – Конрад медленно провел перед собой горящей связкой веток. – Или тебе мало огня?

Пика глухо стукнула о земляной пол. Конрад шагнул было вперед, но Амата удержала его.

– Берегись. У него может быть нож.

Она нашарила в темноте пику и уперла наконечник в грудь раненому. Конрад выше поднял свет.

– А этот тебе тоже знаком?

– Мне не видно лица. Сбрось с него куколь.

Когда рука отшельника скользнула по лицу раненого, тот дико вскрикнул. Так вот откуда воняло горелым! Лица было не различить. С обугленной кровавой маски на них жутко пялился единственный глаз. Конрад совсем стянул капюшон. Под ним открылись волосы цвета соломы и монашеская тонзура.

Амата подошла ближе, оперлась на алтарь, чтобы не упасть.

– По-моему, он один из тех братьев, что направили меня к моне Розанне. У того были такие же волосы.

– Невозможно! Те были пешие?

– Нет, на осликах. Я же рассказывала, второй был совсем дряхлый. Они могли еще вчера поспеть в аббатство в Губбио. Слава Богу, мы не там ночевали.

Конрад снова осветил страшную маску.

– Тебе известно, что значит письмо Лео?

– Нет. – Он закашлялся, забрызгав себе грудь кровавой мокротой. Потом снова заговорил, хрипло и с трудом: – Мой спутник только сказал... что генерал... будет рад получить его... и тебя.

Он хотел поднять руку, но сил не хватило, и она снова упала на грудь.

– Как зовут твоего спутника?

Губы раненого растянулись в злой усмешке.

– Переписчик.

– Это не имя, – возразил Конрад. – Это занятие.

– Переписчик, – упрямо повторил раненый. Конрад насупился.

– А ведь он, пожалуй, не лжет. Бонавентура видит во мне возмутителя спокойствия. Он бы не обрадовался моему возвращению. Хотя, на мой взгляд, это не причина запирать меня в тюрьму.

Раненый снова закашлялся, давясь мокротой.

– Если ты любишь Бога, помоги мне, – взмолился он. – Выслушай мою исповедь. Я должен облегчить душу.

– Я сделаю это, брат, – согласился Конрад. – Подожди меня снаружи, Фабиано, и не тревожься: я обещаю не подходить к нему близко.

Амата унесла пику с собой и осталась у двери – так, чтобы слышать тихие голоса, но не различать слов. В лунном свете она увидела Джакопоне, присевшего на корточки у носилок, и раздраженно подумала: «Jesu Domine![25] Ну почему Конрад думает о ком угодно, только не о нас?» Большое облако проплыло под луной, и очертания кающегося растаяли в темноте, потом обрисовались снова. А Конрад все гудел о чем-то над раненым монахом. Наконец факел снова выплыл из-за алтаря.

– Отдыхай в мире и не думай о греховном, – услышала его голос Амата. – Как только мы прибудем в Ассизи, я пришлю к тебе братьев.

Отшельник передал ей факел и вместе с Джакопоне поднял носилки на плечи. Амата поначалу несла вязанку одной рукой, но плечо скоро заныло, и она неохотно забросила пику в кусты.

За часовней тропа вскоре начала подниматься на холм Ночильяно – последний перед Ассизи. Под сандалиями Аматы похрустывала засохшая и подмерзшая корка грязи, и девушка дивилась, как не чувствуют холода, кусавшего ее за пальцы, босые мужчины. Даже ее потрясла выдержка этих двух аскетов. На подъеме менее рослый Конрад вышел вперед и почти не замедлил шага. Ей вспомнились отцовские рассказы про спартанцев – самых мрачных и устрашающих воинов древности. Те питались в общих трапезных похлебкой из потрохов, ячменными лепешками и тому подобной жалкой пищей. И так же, как эти двое, чурались женщин. О том, что это значило на самом деле, ей даже думать не хотелось.

Луна нырнула за западные вершины, но тропа под ногами стала светлей. Амата уже видела очертания деревьев над холмом и с радостью ловила слухом первый щебет птиц.

– Еще немного до вершины, сиор Джакопоне, – Конрад, – а там можно и отдохнуть.

Там, где дорога начинала спускаться в долину Тесио, они опустили с плеч свою ношу. Горы кругом уже озарились первым светом дня, и долина внизу простиралась перед Аматой, подобно маленькой вселенной: с далекими селениями, отдельными хижинами и возделанными полями, уходящими к дальним холмам. Прямо под ними лежал Ассизи, и Амата вспыхнула жарким гневом, отыскав глазами высокую башню и зубчатые крепостные стены Рокка Пайда, нависшей над городом. Она ткнула факелом в грязь, жалея, что не в ее силах с такой же легкостью разделаться с Симоне делла Рокка и его сыновьями.

Мужчины потягивались и разминали плечи. Джакопоне выбрал подходящий куст и запустил пальцы под набедренную повязку, чтобы облегчиться, но Конрад ухватил его за плащ.

– Отойдем немного, брат. И я с вами.

Амата усмехнулась. Конрад до последнего держался за тайну и связанные с ней сложности. Она услышала движение за спиной и, оглянувшись, увидела, что Энрико приподнялся на носилках и шарит руками в воздухе. Она бросилась к мальчику:

– Я здесь, Рико. Мы у самого Ассизи.

Она поймала его запястья и уложила руки на грудь. Конрад вернулся прежде, чем мальчик успел ответить.

– Мы все здесь, братец, – сказал он, опуская ладонь на лоб Энрико и заглядывая ему в лицо. – Я только что выслушал исповедь одного раненого и, если хочешь, выслушаю твою.

– Хочу, падре. Пожалуйста, исповедуйте меня. Я знаю, что умру.

– А ты не можешь подождать, пока мы войдем в обитель? – спросила Амата.

Мальчик обратил к ней горестный взгляд.

– Прости. Мне надо исповедаться. Сейчас. Я не доживу до обители.

– Энрико прав, – сказал ей Конрад. – Медлить опасно. Отойди немного по дороге и подожди сиора Джакопоне. Дай мальчику говорить свободно.

Амата повернулась к ним спиной и ушла. Она чувствовала, что сердце ее больше не выдержит – не выдержит еще одной смерти любимого человека, не вынесет новой вражды, и молилась в душе, чтобы оно наконец разорвалось. Она не сомневалась, что, выслушав исповедь Энрико, Конрад ее возненавидит.

Девушка изо всех сил старалась удержаться от слез. Подошел Джакопоне, спрятал ее плечо в большую чашу своей ладони.

– Неровное дыхание умирающего. Грехи и прощение грехов. Из этих лоскутков шьются стихи, брат мой. Вся жизнь – нескончаемая эпическая поэма.

«Господь мой Иисус Христос, Сын Божий, помилуй меня, грешного. Господь мой Иисус Христос, Сын Божий, помилуй меня, грешного...»

Губы Джакопоне беззвучно шевелились, снова и снова повторяя одни и те же слова. Сколько раз он повторил их за эти четыре года, пока они не стали привычны для него, как дыхание? Он ждал, свесив ноги с края большого валуна, сложив руки на коленях, полузакрыв глаза. На краю дороги барахтался в луже большой черный сверчок.

Конрад подошел к нему.

– Где Фабиано?

Лицо отшельника перекосилось от ярости. «Он ревет, как тот судья, страдавший несварением желудка», – подумал Джакопоне, припомнив давнего знакомца по Тоди.

Кающийся ткнул большим пальцем через плечо, на дорогу в Ассизи. Серые глаза отшельника наполнились слезами, и он рукавом утер обросшие бородой щеки. Разжал кулаки и поднял глаза к небу. А потом уронил и руки, и голову.

– Энрико ушел. – Отшельник выталкивал из себя слово за словом. – Из-за самовлюбленного, развратного Фабиано, который бросил пост, умер хороший мальчик.