Алена Даркина - Приют на свалке

• Название: Приют на свалке
• Автор: Алена Даркина
• Жанр: Фэнтези

Однажды мир превратился в гигантскую свалку — и только благодаря свалке люди могли выжить. Однажды население мира сузилось до пяти городов, в каждом из которых проживало не больше ста тысяч человек. Однажды все стали жить по закону джунглей: кто не мог самостоятельно прокормить себя, того выбрасывали хищникам. Однажды человек бросил вызов этому миру. Есть ли у него хоть один шанс, чтобы остаться в живых?

---

Сингх еще раз стал просматривать материалы, в надежде найти хоть какую-то зацепку. Может, этот беспризорник лишь пытается отвести глаза от настоящего виновника. Как вывести его на чистую воду? После долгих размышлений, Сингх пришел к выводу, что он завтра еще раз доложит о ходе расследования вверх по инстанции. Пусть сами решают, продолжать поиски в городе или нет, следить за Бёрьессоном или снять жучки. Лучше бы передали кому-нибудь дело. Он чувствовал, что зашел в тупик.

…Остаток ночи Кайлаш то дремал, сложив руки на столе, то ходил по кабинету, то читал доклады подчиненных. Когда электронные часы показали четыре часа утра, он понял, что дальше ждать бесполезно. Еще один чудесный план провалился: если бесы не пришли до сих пор, они уже не придут. Беспризорник обманул.

Он решительно взял рацию, вызвал лейтенанта Курмаева, которому поручил сегодняшнее дело.

— Уходите с постов! — коротко приказал он. — Всем отдыхать.

Посмотрел на экран. Маячок по-прежнему показывал, что бесенок находится где-то на этаже -20. То ли он не поверил Сингху насчет бомбы, то ли сумел-таки вытащить маячок…

Ничего… Когда он все-таки поймает обманщика, он сделает все, чтобы тот попал не в приют, а в пасть хищникам.

Вторник. Приют

Марк провел бессонную ночь. Только что зажившие раны не болели, но немного ныли, напоминая о себе. Однако Левицкий понимал, что уснуть он не может от беспокойных мыслей. Мир приюта, который он с таким трудом приводил в порядок, начал рушится. Он снова восстанавливал в памяти одиннадцать лет своего пребывания в приюте. Пытался найти ответ: в чем он допустил ошибку, что сделал неправильно? Почему раньше не хотел замечать, что с Павлом не все в порядке? Почему не смог убедить Кима в правильности своих действий? Возможно ли было изменить что-то?

Ответ напрашивался только один. Он привык командовать, а не разговаривать. Внутри себя он любил лейтенантов, но наружу выпускал только команды. Ему казалось все очень просто: они должны доверять его опыту и слушаться беспрекословно и упустил тот момент, когда они начали принимать самостоятельные решения.

Может, тогда не стоило принимать на себя такую ответственность? Он с горечью осознал, что приют помог ему выжить, и все, что он сделал здесь, он делал не для детей — для себя. Он поступал так, как считал правильным и ожидал, что остальные будут верить в него. А тех, кто не верит, он просто сломает. Тысячу раз были правы старушки, когда пытались его вразумить…

Сейчас самое честное было бы уйти. Может, вернуться в город, получить койку в комнате общежития вместе с тридцатью юнцами, еще не создавшими семьи, вновь работать охотником? Раз он так и не смог сделать из этих детей настоящих людей, даже разбираться в других не научился…

Но Марк понимал, что это будет предательством по отношению к ним. Прежде чем уходить, надо воспитать замену. Того, кто сможет заботиться о приюте, не повторяя его ошибок. Славика, например… Зверев руководил бы приютом гораздо лучше, чем он.

Под утро Марк принял решение: как только он поймет, что Славик справится без него, он покинет приют. Это и Звереву поможет выжить, и… И для всех, кто живет здесь, принесет облегчение. Он попытается начать третью жизнь.

Расставив все по местам, он заснул.

Вновь открыл глаза, когда время приближалось к обеду. Спустившись вниз, убедился, что приют живет обычной жизнью: проводятся уроки, тренировки, работают дети в мастерской, дежурные готовят еду… Нет, его, нет Эрика, который помогал, а ничего не изменилось. Значит, не так уж он и нужен здесь. До отъезда осталось совсем немного.

В столовой Марк нос к носу столкнулся с Клео. Девушка взглянула на него сначала робко, а потом с надеждой. Но он отшатнулся и, подняв голову, прошел мимо. Только игр с ней не хватало. Кажется, он все ясно объяснил.

Внезапно он вспомнил ночные размышления и рассмеялся. Он привык командовать, а не разговаривать. Разве не так же он вел себя и с Клео? Приказал выйти замуж, а когда она отказала, приказал не появляться у него. А может, стоило поговорить?

Разговоры давались трудно. В приюте он привык быть лидером, так же как, будучи охотником привык подчиняться. Марк иногда разговаривал с лейтенантами, но всегда с позиции старшего. Он говорит, они слушают. Даже не слушают, а — как говорят в церкви — внимают. Потому что он старше и опытней, он лучше знает, как надо поступить. Он во всем разбирается…

Левицкий привык быть сильным и никогда не показывать, что на самом деле ему тоже бывает страшно, что иногда он тоже не знает, что делать, что ему не с кем поделиться сомнениями. В городах для этой цели существовали священники, которые были и врачами, и психологами. Полагалось являться к ним хотя бы раз в месяц для личной беседы. Теперь он понимал, что это делалось скорее для профилактики. Потому что они жили в таком мире, что запросто могло "снести крышу". Но даже когда он приходил к священнику, разве он разговаривал? Нет, он привычно исповедался в "нечистых" мыслях, потому что никаких других грехов за собой не чувствовал.

Внезапно Марк его осенило: он разговаривал с Лизой. Чаще перед сном, на подушке. Они говорили обо всем: о работе, о сыне, о городе, о священниках, о сомнениях, о Боге, даже о страхах. Иногда она спорила, иногда соглашалась, но никогда не смеялась, не унижала. Поэтом он и чувствовал себя с ней свободно. Знал, что может рассказать все, что есть в нем…

Может, стоит так поговорить и с Клео? Он поднял голову от тарелки и нашел глазами девушку. Она опять разговаривало с Итиро. Не так как раньше, очень серьезно, даже строго, но все равно, это отбило охоту пытаться что-то объяснить ей и открыться.

Нет, зря он это задумал. Никто и никогда не сможет заменить Лизу.

Вторник. Лондон

Во вторник смена Йоргена на свалке начиналась в пять утра. Поднявшись в 4:30, он осторожно собирался, стараясь не разбудить Еву и дочек. Жена беспокойно заворочалась. Она обычно провожала его, но на этот раз заснула поздно. В последнее время ее сильно мучила бессонница.

Когда он выходил из квартиры, под ноги упал небольшой листок, свернутый в четыре раза, очень похожий на тот, что он передал генералу Оверсону. Йорген поднял его и стал читать на ходу. Записка была короткой: "Я знаю все о вашей деятельности. Если не хотите, чтобы я рассказал о вас полиции, приходите в полночь 14 мая на площадку между шестнадцатым и семнадцатым этажом". Он быстро спрятал записку под костюм, чтобы напарники, спускающиеся в лифте, не заметили и не стали задавать вопросов. Опять приветливо улыбался и даже обменивался шутками с товарищами, но вместе с тем лихорадочно соображал.

"Этаж +15 и +16. На пятнадцатом и шестнадцатом живут учителя, на семнадцатом — детские врачи, на четырнадцатом, если кто-то хочет отвести глаза, воспитатели. Кто и как мог узнать о его деятельности? Если что-то подозрительное рассказали девочки, то это могут быть учителя или детские врачи. Но это невозможно! Если бы девочки обнаружили дома что-то необычное, то рассказали бы, сначала Еве или мне", — Йорген всегда уделял время детям, даже уроки с ними делал. Так что у него и в голове не укладывалось, что они могли что-то скрывать. Детские влюбленности, ссоры, обиды — и то они рассказывали или Еве или ему. "А если этажи названы для отвода глаз? Что если тот, кто написал записку, живет не на этих этажах? Довольно странно. Рядовой гражданин не выйдет из дома в комендантский час. На такое может пойти либо еще один шпион, либо кто-то с верхних этажей, либо… полицейский. А почему нет? — ухватился он за эту мысль. — Что если у них не хватает улик: тест я официально сдал, обыск результатов не дал, прослушивание тоже. Решили проверить меня так: если приду, значит, виноват. А я вот возьму и не приду", — он ухмыльнулся. "Чем я, в конце концов, рискую? У кого-то есть улики? Какие? Следов я не оставляю, значит, меня лишь видели в неположенном месте. Может, кто-то из детей заметил, как я шел переодетым на первый этаж в тот день, когда хотел передать записку Оверсону. Заметил, узнал и рассказал родителям. Но это не улика. Они не знают, зачем я это делал. Что еще? Гузнеры? Может, они кому-то сказали, что Ева спрашивала лекарства? Может, и сказали, но сами они слишком трусливы, чтобы связываться со шпионом, а если кому-то рассказали об этом, то опять же против него одни слова и никаких улик. Самое опасное, если проболтались девочки. Но этого не может быть! Просто быть не может! Никогда они не секретничали, с чего бы они изменились?"

Он еще раз прокрутил события последних дней. Нет, если бы девочки имели какую-то тайну, это сразу бы стало заметно, они нисколько не изменились. Или он слишком самонадеян? Так был занят собой, своими переживаниями, что даже не заметил, как изменились дочери? Разве такое невозможно? Очень даже возможно. Опять его единственная надежда — генерал Оверсон. Если он согласится помочь, то его семья будет в безопасности раньше, чем кто-то на них донесет. "Хоть бы Оверсон согласился помочь!"