Виктор Сидоров - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Виктор Сидоров
• Жанр: Детская проза

Сборник рассказов для детей алтайского писателя Виктора Сидорова.

Можно много говорить об особенностях дарования Виктора Сидорова. Ведь каждый писатель, если он писатель настоящий, пишет по-своему и этим отличается от своих товарищей по перу. Хочется отметить только одну, но очень существенную черту писателя — его любовь к детям. Она помогает Виктору Сидорову проникать в мир своих героев, узнавать мальчишечьи и девчоночьи тайны и секреты.

---

Другая беда — холодно. Ветер, кажется, сквозь тело продувает. За несколько минут Митька совсем окоченел. Уселся поудобней, съежился в комок. «Ладно, авось не пропаду до остановки!»

5.

Сергей сосредоточенно жевал, когда Митька, поставив на пол котелок, взобрался в вагон. Сергей ошалело глянул на него:

— Ты?! Ну и ну!

На нем была Митькина стеганка, меж ног — развязанная котомка: Сергей доедал последний кусок хлеба и огурец. Митька молча смотрел то на Сергея, то на свою пустую котомку, и брови его медленно сдвигались к переносью. Наконец произнес, усмехнувшись:

— Однако, быстро ты… Небось, даже обрадовался, что я отстал?

Сергей покраснел, нахмурился:

— Брось ерунду болтать! Просто жрать захотелось. Пожалел, что ли? У меня есть немного хлеба — отдам.

Митька махнул рукой:

— Ладно уж, пей вот! А куфайку снимай — промерз я.

Сергей торопливо скинул стеганку, припал к котелку.

— Ух, хорошо! Прямо от сердца отлегло… Спасибо, Митя. — Но вдруг испуганно округлил глаза. — Тебя никто не заметил, когда лез в вагон?

— Не знаю. Не оглядывался. Не до того было.

Сергей совсем расстроился:

— Ну как же ты, а? Ведь если увидели — конец!

Он беспокойно поднялся, подошел к двери и осторожно выглянул из вагона. На путях, видимо, было все спокойно, да и поезд, дернувшись по-сумасшедшему, покатился со станции.

— Ну вот, — сказал Митька, — зря ныл.

Он сидел в углу на соломе и, пытаясь согреться, тихонько дышал себе в ладонь. Сергей несколько раз глянул на Митьку, потом произнес дружески:

— Чего молчишь-то? Обиделся, что ли? Плюнь! Давай-ка лучше закурим. Нашел еще немного табачку.

Митька протянул руку:

— Черт с ним, авось степлею.

Сергей обрадовался, зашарил в карманах, достал клочок мятой бумажки, разорвал напополам, одну половинку Митьке дал, в другую себе сыпнул табаку. Митька непослушными пальцами принялся неумело крутить папироску, но она никак не получалась. Сергей уже и прижег, и накуриться успел, а он все еще мусолил папироску, пока не лопнула бумага и не просыпался табак.

Сергей рассердился.

— Калека! Не умеешь — попросил бы меня. Последний рассыпал!

Митька добродушно усмехнулся и хотел было выбросить бумажку. Однако задержал в руке — там было что-то написано. Поднес ближе к глазам: «Сорокину Серг… явиться на… 28 сентября 1942 г…»

— Это куда тебе надо было вчера явиться? — заинтересовался Митька.

Сергей поперхнулся дымом:

— Что? Как куда? С чего взял?

Но увидел у Митьки клочок бумажки, побледнел.

— Отдай!

Митька еще не успел ничего подумать, как Сергей рванулся к нему и вырвал из пальцев бумажку. Они несколько секунд смотрели друг на друга: Сергей настороженно, с затаившимся страхом, Митька остро, напряженно, соображая что-то.

Наконец, Сергей засмеялся деланно:

— Вот ведь ерунда какая…

Но Митька уже все понял: это повестка о призыве в армию. Таких бумажек он вдоволь насмотрелся, когда Пахомыч каждую неделю вручал их парням и мужикам.

Митька поднялся, выдавил глухо:

— Так вот ты кто. Бежишь, значит?

Сергей отступил на шаг.

— Чего выдумываешь, чего плетешь? Ведь знаешь, куда еду. — Но, взглянув в Митькины холодные, высветленные ненавистью глаза, надломился, заговорил жалобно, торопливо, сглатывая слова: — Ведь пропаду… Не выдавай… А, Мить?.. Вовек не забуду…

Митька медленно шел на Сергея, не сводя с него глаз, цедил слова сквозь сжатые зубы:

— Значит, наши воюют, а ты бежать, да? Наших убивают, а ты на Урал прятаться, да? Бедненьким прикидывался? Пальтишко дряхленькое напялил? Жалостную сказочку придумал?

Сергей, совсем растерявшись, молча отступал от Митьки, и только когда уперся спиной о стену рядом с дверью, выдавил:

— Кончай, слышишь? Отойди. Ударю.

Но Митька словно оглох, надвигался и надвигался на Сергея, тесня его теперь вдоль стены. Глаза все те же: холодные, страшные, беспощадные, и слова — будто камни:

— Гад! Сволочь! Убить тебя, как фашиста!

Сергей вдруг схватил мешок, вскрикнул по-заячьи и выпрыгнул из вагона.

Он упал удачно. Вскочил, погрозил Митьке кулаком.

— Паскуда! — выругался Митька и отвернулся. Вдали уже были видны дымные трубы Узловой…

1970 г.

Лошадка

В те дни, когда Илья Павлович приезжает погостить на дачу, тихая однообразная жизнь сразу обрывается, как старая кинолента, и начинается радостная суматоха: папа бежит в магазинчик, мама разжигает керосинку, тетя Софа и тетя Люся вдруг принимаются громко разговаривать и смеяться. Ухватив Илью Павловича за руки, они тянут его в разные стороны, будто хотят разорвать на две части.

— Идемте на реку, — говорит тетя Софа.

— Нет, пойдемте по ягоду, — зовет тетя Люся.

Илья Павлович хохочет и, изображая маленького капризного мальчишку, садится на землю, чтобы его никуда не увели.

Он шумный, веселый и щедрый. Для любого у него припасены шутка и улыбка. Тетя Софа его называет милым, обворожительным человеком, а тетя Люся — добрым гением.

Илья Павлович никак не может обойтись без подарков. Пойдет в лес — зеленых шишечек наберет, бусы сделает, согнется в шутливом поклоне:

— Примите, Людмилочка. От зайчика. Нынче встретил меня, шепчет: отнеси самой прекрасной из женщин…

С реки несет гроздья калины, сплетенной в венок.

— Это корона лесной царицы. Она очень к лицу вам, Софочка.

На даче полно разных цветов, но никто почему-то ни разу не догадался дарить их друг другу. А Илья Павлович каждому сорвет цветочек, да так умеет вручить, будто в его руках бриллиант Великий Могол. И маме тоже.

Мама смущается, смеется радостно, прижимая руки к груди:

— Спасибо, Илья Павлович, большое спасибо. Мне-то за что такую прелесть?..

Странная! Могла бы целую охапку этих цветов нарвать — ведь сама их садила и до сих пор каждый вечер поливает…

Илья Павлович всегда привозит какую-нибудь новую, веселую игру, тащит всех на большую поляну, и до самого вечера там не утихают шум, беготня, хохот и визг. А вечером на веранде ужин.

Илья Павлович любит выпить водочки. Каждую рюмку он сопровождает смешными тостами, ест неторопливо, смачно, похваливая мамины закуски. Глядя на него, хочется съесть целого быка. Ножи и вилки звенят долго, потому что у Ильи Павловича славный аппетит и потому, что он рассказывает много интересного.

— Вчера приятеля встретил. Парень — оторви ухо. Сообщил: в универмаг привезли болоньевые плащи. Обещал достать мне парочку. Для вас, Софочка, и для вас, Людмилочка…

Или:

— Есть возможность приобрести туфли с тупым носком. Сейчас это — крик моды. Кому нужно — не стесняйтесь. Вы все для меня — как родные.

Тетя Софа и тетя Люся охают, ахают и наперебой благодарят Илью Павловича за внимание и беспокойство.

Папе Илья Павлович уже приготовил и в следующий раз привезет шестицветную заграничную шариковую ручку, которую он «при случае у одного пилота прикупил». Маме тоже будет подарок. Какой? Это пока секрет.

Не забывает Илья Павлович и про Петю. Он обещал ему купить электровоз с моторчиком, действующим от батарейки, воздушный пистолет, подъемный кран, заводной гоночный автомобиль… А сегодня Илья Павлович был особенно добр.

— Ну что, Петушок, уже научился кукарекать? Молодец. Вот приеду в следующую субботу — лошадку тебе привезу. Большую. Лошадку-качалку. И шашку. Как Чапай будешь. Хочешь?

У Пети от радости даже сил не оказалось ответить. Он лишь молча и крепко прижался своей белой, славно одуванчик, головой к мягкому боку Ильи Павловича.

— Ну вот, считай, что конь-огонь уже в твоей конюшне.

В эту ночь Петя долго не мог уснуть — думал о лошадке и шашке. Ничего в жизни он так сильно не хотел, как лошадку-качалку и шашку. И еще бы буденовку с большой красной звездой…

Ворочается Петя на койке, сбивая в комок простыни, и мечтает, как верхом на лошадке он вымчится на тропинку, где растет высокая ядовитая крапива, и начнет шашкой рубить ее, лютого врага. А когда Петя уснул, все, о чем он мечтал, приснилось ему и было еще интересней и прекрасней…

Назавтра в полдень все, как и прежде, пошли провожать Илью Павловича на станцию. Он продолжал шутить и смешить всех. Даже когда вошел в вагон, выглянул из окна и сказал что-то такое, что тетя Люся и тетя Софа насилу отдышались от смеха. Они до самой дачи ойкали и постанывали: не могли успокоиться.

На даче снова стало тихо. Народу почти никого — все на работе. Петя мыкается то по комнатам, то по двору и терпеливо ждет субботы. Но дни тянутся так медленно… Кажется, эта неделя никогда не кончится и Илья Павлович больше не приедет.

В пятницу Петя лег спать, еще когда солнце было высоко, — так ему хотелось, чтобы побыстрее проходили день и ночь. Ведь завтра, когда он проснется, будет уже суббота.