Сергей Мартьянов - Первые залпы

• Название: Первые залпы
• Автор: Сергей Мартьянов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1965

Документальная повесть о начале войны.

---

— Когда полезут, тогда и увидим, — сдержанно ответил Сергеев, вглядываясь в чужой берег, играя желваками на смуглых скулах.

— Ну, а все же? — не унимался Владимир.

Сергеев повернулся к Чугрееву, взглянул на него. В карих глазах сверкнул недобрый свет.

— Ты чего?

— Если полк полезет? — упрямо повторил Чугреев, не отводя взгляда от недобрых сейчас сергеевских глаз.

— Если полк, все равно будем стоять и бить гадов! — твердо сказал Сергеев и выпрямился в окопчике.

Овчарка посмотрела на него, и беспокойно навострила уши.

— Фу-у, все в порядке, Знльда, — тихо сказал ей Сергеев.

— Расположить бы здесь отделение! — с завистью проговорил Чугреев. — Дали бы жару! А то у меня всего три диска… Ну, ничего, мы им живыми не дадимся, умирать так с музыкой!

Неделю назад он послал домой, в деревню Акимовку Запорожской области, письмо, в котором, между прочим, писал: «…Это письмо будет, возможно, последним, но вы, родные мои, не волнуйтесь. Что бы со мной ни случилось, жизнь даром я не отдам». Оказалось, что это действительно было его последнее письмо.

У Чугреева жили в Акимовке отец, мать и младшая сестра, а Сергеев был круглый сирота и писем почти никому не писал и ниоткуда не получал. И уверял, что не любит писать письма и разводить всю эту «лирику». Но в глубине души он немного завидовал своему товарищу, его письмам, рассказам о доме; и ему, Сергееву, было, конечно, обидно, что он такой одинокий на всем белом свете. Вот недавно, когда он задержал сразу семерых нарушителей границы и получил пятнадцать суток отпуска, он не знал, куда и к кому поехать на эти две недели. Хорошо, что Володя Дорофеев, однокашник и сосед по койке, предложил: поезжай к моему отцу, в деревню Лука Псковской области. Ну, взял и поехал. И еще больше затосковал в многолюдном и дружном кругу Володиной родни. По виду не подавал и время провел в гостях весело.

Он вообще никогда не подавал виду, что ему тяжело, и никогда ни на что не жаловался.

— Вот это другой разговор! — похвалил Сергеев и улыбнулся запальчивой готовности друга «умереть с музыкой».

Но враг не появлялся. Туман над рекой рассеивался. Небо светлело все больше.

— Знаешь, Иван, может, на сегодня и обойдется? Уже совсем светло стало, — сказал Чугреев, снимая фуражку и вытирая вспотевший лоб.

Но Сергеев с беспокойством наблюдал, как Зильда встала на задние лапы, высунула голову из окопчика и сердито заворчала.

На реке из тумана выплыла большая резиновая лодка, она приближалась к нашему берегу. И на наш берег направил ручной пулемет солдат в каске, сидящий на самом носу лодки. Четыре солдата гребли, шестеро сидели по бортам, а на корме был офицер. И этот офицер и шестеро автоматчиков на бортах тоже всматривались в наш берег.

Лодка держала курс прямо к обрыву, оставляя за собой длинные усы волн. Сергеев и Чугреев молча наблюдали за нею.

Граница здесь проходила строго посередине Буга, лодка уже пересекла ее. Не оставалось сомнений, что немцы намерены высадиться на советский берег.

Конечно же, им было страшно, Сергееву и Чугрееву, в эти минуты. Только глупец не испытывает страха перед смертным боем. А тут — первый бой в жизни, да еще двое против двенадцати. И неизвестно, что будет дальше.

— Ударим, как только станут высаживаться, — глухо сказал Сергеев.

— Ага, — ответил Чугреев.

У них было три диска на ручной пулемет, по два боекомплекта патронов на винтовку и по четыре гранаты «лимонки» на брата. Не так-то много для настоящего боя, но не так уж и мало, если учесть такие преимущества, как высокий берег и внезапность удара по десанту.

Сергеев вынимал из сумки гранаты, ввинчивал в них запалы, раскладывал перед собой на бровке окопа. Чугреев примеривался к пулемету, прицеливался из него к далекой кромке воды.

Лодка ткнулась тупым носом в песок. Два солдата уже спрыгнули в мелкую воду.

— Ну, Володя, давай! — выдохнул Сергеев.

И тут же выдернул кольцо из «лимонки», размахнулся и бросил вниз:

— Получай, гады!

И сразу же метнул вторую гранату.

А Чугреев, прижавшись к пулемету, затрясся в длинной и хлесткой очереди.

Два взрыва и пулеметная очередь слились в сплошной гул и треск. Пороховой дым и взметнувшаяся земля на минуту или две все закрыли внизу, а когда рассеялись, стало видно, как в лодке, в мелкой воде и на песке валялись и корчились сразу шесть или семь, а может, и все десять фашистов. Два или три солдата убегали вдоль берега к кустам ивняка. Короткая очередь, и они попадали, так и не добежав до кустов.

Чугреев отвалился от пулемета и вытер рукавом раскрасневшееся лицо.

Все было отлично! Отличная боевая позиция в этом окопчике, отличный внезапный удар — все отлично!

И двенадцати фашистов, которые пять минут назад нахально плыли к нашему берегу и уже ступили на него, больше не существовало. Гады, захотели нашей, советской земли!..

Оба пограничника были так возбуждены боем, что не услышали, как из-за Буга все нарастал и приближался мощный рокот десятков самолетов. И в это же время над вражеским берегом во многих местах взметнулись крест-накрест красные ракеты. Не успели они еще рассыпаться и погаснуть в светлеющем небе, как сразу по всему Забужью загрохотали орудийные залпы, сливаясь в непрерывный оглушительный гул. Земля задрожала и заходила ходуном. Зильда в ужасе прижалась к ногам Сергеева. В воздухе стоял оглушающий рев самолетов. Двадцать или тридцать бомбардировщиков с белыми крестами на крыльях сомкнутым строем летели на восток и там, наверху, поблескивали в лучах восходящего солнца. Они прошли и скрылись, а из-за Буга летела вторая волна, и все так же оглушительно гремели орудийные залпы.

В деревне Немирово в нескольких местах встали взрывы, загорелись хаты, и было видно, как за околицу бежали люди.

— Неужели война? — срывающимся голосом сказал Чугреев.

Сергеев промолчал.

Оглушенные, ошеломленные, они стояли в окопе, забыв даже пригнуться на всякий случай. Удар с той стороны Буга был настолько внезапным и мощным, так разрастался в своей сокрушительной силе, что оба они в первые минуты решительно ничего не соображали и только потом, когда поняли, что это война, их охватил ужас и негодование.

Но война пока что катилась стороной от них — в небе и где-то сзади, там рвались снаряды и падали бомбы. И они собрались, пришли в себя. Сергеев отряхнул с гимнастерки землю, поправил фуражку, Чугреев вытер вспотевшие ладони. Они выглянули из окопчика: что там, на переправе?

И то, что они увидели, окончательно отрезвило их и освободило от страха, хотя и было самым страшным.

Одна за другой с того берега спускались в воду огромные лодки и, — наращиваясь одна на другую, двигались к нашему берегу. То же самое можно было видеть и вверх и вниз по течению. Реку пересекали понтоны. И по ним уже бежали, бежали солдаты в рогатых касках…

Нужно было действовать — отбивать врага от родной земли. И пускай их только двое, а фашистов десятки и сотни — все равно отбивать.

— Давай, Володя! На всю катушку! — крикнул Сергеев и стал бить из винтовки, приберегая гранаты на крайний случай и твердо зная теперь, что тот крайний случай не замедлит настать.

А Чугреев, вставив в пулемет новый диск, стал посылать короткие прицельные очереди, с радостью идя, как с понтона падали в реку солдаты.

Но тут с противоположного берега пустили дымовую завесу, и молочное облако стало заволакивать понтоны. Первая мина просвистела и шлепнулась позади окопчика, обдав пограничников жарким дыханием взрыва.

Кончились первые тридцать минут войны, и оба они — Иван Сергеев и Владимир Чугреев — прошли уже первые испытания и выдержали первый экзамен на верность и мужество…

Как и было приказано, с наступлением рассвета ефрейтор Николай Бедило с ручным пулеметом и рядовой Амансеит Масрупов поднялись на дозорную вышку в дубовой роще на левом фланге участка. Бедило — украинец, здоровенный плечистый парень, а Масрупов — казах, худощавый и невысокий. И, может, поэтому одна из первых немецких пуль угодила не в него, а в огромного Николая Бедило. Во всяком случае, так показалось сначала Амансеиту.

— Коль, Коль, слушай, Коль… — тормошил он безжизненное тело товарища, чуть не плача от того, что тот убит, а он жив и теперь должен один отбиваться от немцев, без старшего наряда, совсем один. Лучше бы его самого убило, а Бедило остался жив…

Через Буг с шелестом летели снаряды, рвались в Новоселках и Величковичах. Дубовую рощу прошивали пулеметные очереди. Пули повизгивали совсем рядом с вышкой. А Масрупов и не думал покидать пост, который ему был поручен и за который он теперь отвечал один. Он был исполнителен и настойчив, и никакой страх не мог пересилить его решимости отстаивать вышку.