Лидия Чарская - Газават

• Название: Газават
• Автор: Лидия Чарская
• Жанр: Русская классическая проза

Персонажи повести Л. Чарской «Газават» — молодой русский офицер, его друг — сын вождя восставших горцев, привязавшийся к России и полюбивший русских, юная страдалица, попавшая в плен к горцам, свирепый и жестокий воин-мюрид, добрая сострадательная чеченка и многие другие — это большей частью лица исторические. Все они группируются вокруг знаменитого вождя кавказских мюридов Шамиля — предводителя в многолетней борьбе горцев за веру и свободу.

---

И она, сжимая в кулаки свои крючковатые пальцы, |размахивала ими перед самым лицом Зарубина.

— Молчи, старуха! — сурово перебил ее Гассан. — Есырь этот — мой, и его жизнь принадлежит мне по праву. Ты можешь утешиться. Его убийство не останется не отомщенным, и священные канлы будут исполнены мною. Ступай в дом, кормилица, и приготовь все нужное |к погребению твоего питомца.

Селтанет не смела ослушаться своего господина и медленно поплелась в свою саклю, но по дороге туда она несколько раз оглядывалась на пленника и, грозя ему своими костлявыми черными кулаками, кричала:

— Гяур!.. Шакал!.. Урус-собака!..

Лишь только она удалилась, Гассан-бек-Джанаида сделал знак своим нукерам и громко произнес:

— Гудыня-тамуна![97]

Те с быстротой молнии кинулись к юноше, в одну минуту перерезали стягивающие его члены веревки своими кинжалами и потащили к огромной яме, вырытой в углу двора.

Это и была подземная гудыня, неизбежная принадлежность каждого наибского двора. В одну секунду Зарубин очутился на краю ее.

Один из нукеров поставил Мишу на самом краю ямы. Другой со смехом толкнул его… И вмиг юноша очутился на дне темной беспросветной могилы…

На другое утро, с зарею, хоронили Али, молодого бека-Джанаида. Тело его, уже с вечера перенесенное в мечеть и перевитое пеленами, муталиммы бегом вынесли из михрабы[98] и в виду огромной толпы родственников и друзей понесли на кладбище, потрясая свитками корана и крича во все горло: «Аллах-экбер! Аллах-экбер!»

Это делалось для того, чтобы злые джинны во главе с их повелителем, шайтаном, не перехватили по пути грешную душу умершего.

На кладбище покойника опустили в сидячем положении в приготовленную для него могилу, зарыв вместе с ним и все его оружие, чтобы он мог достойным воином предстать перед престолом Аллаха. Потом, забросав яму землей, они придавили могильный холм большим, тяжелым камнем. В это время в джамии зажгли новую очистительную лампаду в честь умершего, и убитый горем Гассан вернулся в свою осиротевшую саклю.

Глава 11 Рук-эта-намаз. Зюльма. Новость Патимат

Гулко гремит на весь аул звучная, как гром, шалабанда.[99] Пискливо вторят ей пронзительная садза и мелодичная гюльме.[100] На гудекане толпа. Горят костры. Груды зарезанных баранов свалены в кучу. Запах свежей крови и шашлыка наполняет воздух. Выстрелы из винтовок с их повторенным горами эхом гремят над аулом… На площади цвет Веденского рыцарства джигитует, состязаясь в ловкости и быстроте… В противоположном углу то медленно развертывается, то вновь сбирается в круг протяжная и бесконечная орираша.[101]

Недаром сегодня это веселое торжество в Дарго-Ведени, недоступной резиденции имама. Шамиль женит своего сына, красавца первенца Джемалэддина, на дочери наиба Талгика. Вот почему и костры, и джигитовка, и громадные кувшины бузы, успевшей уже в порядочном количестве перейти в желудки правоверных…

И во дворце имама также праздник.

В огромной просторной кунацкой, куда почти не проникают солнечные лучи, на мягких турецких коврах и брошенных поверх гасилей подушках сидит несколько десятков почтенных гостей.

Между ними ярко выделяется гордая фигура Даниэля, султана Елисуйского. На Даниэле генеральский мундир русской службы. Он когда-то был слугою белого падишаха; теперь он верный сподвижник Шамиля. Даже дочь свою, красавицу Каримат, отдал он в жены сыну имама, Кази-Магоме… Подле него Технуцала-Измаил, наиб Ботлинский и Мустафа Ахмед-Кудалинский, вернейшие слуги имама. У одного из них шрам через все лицо — след шашки уруса, у другого — не хватает пальцев на руке. Дальше казначей Хаджио и Гассан-бек-Джанаида. Лицо Гассана далеко не подходит своим выражением к веселому настроению пиршества. Ему волей-неволей приходится из-за свадьбы сына повелителя отложить казнь пленника уруса. А душа его жаждет мести, жаждет крови гяура, как высохшая от зноя земля жаждет капли дождя. И душа Али требует возмездия… Он сегодня еще предстал брату во сне, окровавленный, страшный… Его одного боится Гассан. Он скрыл при личном докладе Шамилю о штурме русской крепости, что ему удалось выхватить живьем русского офицера, — скрыл, горя желанием упиться местью, которой имам мог воспрепятствовать. Что, если узнает Шамиль о присутствии пленника в гудыне?.. Что ему делать тогда? Нет, нет, завтра же он покончит с урусом!..

Служанки еще не внесли дымящегося шашлыка на шампурах, и из бурдюков еще не брызнула хмельная струя бузы… Пир еще не начинался… Он начнется лишь по окончании рук-эта-намаза.[102] А пока и краснобородые почтенные алимы, и храбрейшие наибы-вожди, и молодые джигиты из беков и беев[103] сидят на мягких подушках, слушая певца-сказочника «гекоко», повествующего длинное сказание о героях — витязях страны. Сладок, как турецкий душаб, голос гекоко, и неисчерпаема, как воды Каспия, фантазия певца. Гекоко одна из самых почитаемых личностей на Кавказе. Это баян страны. Сколько раз, дрогнув под неприятельским натиском, бросались в бегство мюриды и вдруг останавливались, услышав голос своего гекоко, прославляющего подвиг былых богатырей, и, вспомнив эти былые подвиги предков, они с новым рвением кидались в бой. Зато без гекоко не обходится ни одно празднество в ауле. Он своими песнями справляет тризну по убитым, приветствует рождение мальчика и напутствует новобрачных на новый путь.

И теперь сладкий голос певца волною носится над головами сидящих в кунацкой гостей. С затаенным вниманием слушают его старейшины, наибы и молодые князья-джигиты… И не в одном из них, под впечатлением этих песен, закипает кровь в жилах и душа жаждет подвигов, о которых повествует сказочник-певец.

Один только человек далек и от песен гекоко, и от самого празднества. Между своими братьями, Кази-Магомой и юным шестнадцатилетним Магометом-Шеффи, сидит Джемалэддин. Но это уже не тот прежний Джемалэддин, каким мы его оставили в долине Мечика, неподалеку от Хасав-Юрта.

Куда девались яркий блеск глаз и юношеская свежесть лица молодого человека! Это далеко уже не прежний красавец, нет! Глаза ввалились и горят нездоровым лихорадочным огнем. Лицо бледно и худо до неузнаваемости. Два зловещих багровых пятна выступили на неестественно обострившихся скулах.

Два года тяжелой, безысходной тоски по его новой милой родине — России наложили неизгладимую печать на все существо бедного Джемалэддина.

С первого же дня возвращения Шамиль окружил своего любимца нежными заботами и попечениями, не расставаясь с ним ни на минуту, расспрашивая его обо всем. Он хотел знать все: и его жизнь в неведомой северной стране, и обычаи, и нравы России… Хотел знать и то, как велика ее военная сила и каким количеством войск обладает здесь, на Кавказе, белый падишах. Хотел знать и расположение этих войск. Хотел уговорить сына пойти во главе чеченского отряда на русские полчища, но Джемалэддин категорически отказался от этого.

Он не предатель и не изменник, чтобы идти против своих, своего царя…

Он так и сказал «своих»…

И не ограничился этим, стал просить отца прекратить войну с русскими, примириться с белым царем.

Тогда между сыном и отцом впервые проявилась неприязнь. Шамиль разом охладел к Джемалэддину, и жизнь юноши вследствие этого стала невыносима, как жизнь пленника.

Все недружелюбно и косо стали поглядывать на него: гнев властелина распространился и на отношение к нему остальных. А тут еще прибавилась нестерпимая тоска по России, и молодой горец весь отдался этой тоске.

Тогда, заметя его исхудавшее лицо и горящий лихорадочным огнем взор, Шамиль решился на новое средство, которым думал привязать к родине сына.

Дочь наиба Талгика, Зюльма, славилась красотой на весь Дарго-Ведени, и дочь наиба Талгика решено было дать в жены Джемалэддину.

Гекоко кончил, оборвав свою песнь на полуслове… Песня замолкла, и только серебристая струна чианури, перебираемая пальцами певца, умирала, тихо звеня в своем предсмертном звуке… В ту же минуту громкий смех, шум и возня послышались за дверью, и целая толпа девушек, веселых, смеющихся и суетливых, втолкнула в кунацкую закутанную в чадру фигуру.

Тогда все гости поднялись с циновки и окружили жениха.

Кази-Магома и Магомет-Шеффи стали тихонько подталкивать Джемалэддина навстречу закутанной невесте. Девушки проделали то же с Зюльмой. Когда наконец они сошлись на середине кунацкой, за окном сакли прогремел залп из винтовок, и в ту же минуту из соседней комнаты появился, в сопровождении телохранителей, старшин и мюршидов, Шамиль со свитком корана в руке. Он соединил руки молодых и прочел над их склоненными головами свадебную молитву.

Так свершился рук-эта-намаз — венчальный обряд чеченцев.

Новый залп из винтовок возвестил о том, что он закончен. Благословив новобрачных, имам в сопутствии ближайших старейшин удалился к себе. Он, как священное лицо, не мог, по правилу тариката, оставаться на пиршестве.