Сергей Аверинцев - Сергей Сергеевич Аверинцев

• Название: Сергей Сергеевич Аверинцев
• Автор: Сергей Аверинцев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-94242-027-0

Верстка моих старых записей с рассказами и разговорами Алексея Федоровича Лосева заканчивалась, когда пришло известие о кончине Сергея Сергеевича Аверинцева. Говорить об одном, не вспоминая о другом, стало невозможно. Поэтому, а не по какому-нибудь замыслу, эти два ряда записей оказались рядом, связанные между собой толь­ко тем, что оба созданы захваченностью перед лицом удивительных явлений, в конечном счете явлений Бога через человека, и уверен­ностью, что в нашей жизни надо следовать за звездами.

Не бывало, чтобы где-то был Аверинцев и это был не праздник или событие. Поэтому говорить о его достоинствах это одно большое дело, для которого надо читать его книги, задача на будущее. А по­нять, кто он был, это другое дело, дело веры. Все чувствовали, что нехорошо было встретиться с Аверинцевым и не думать потом о нем, в крайнем случае просто записать. Кто так не делал.

Поскольку магнитофона у меня никогда не было, ничто в этих пересказах, даже взятое в кавычки, нельзя считать прямой речью Сергея Сергеевича. Я отвечаю только за то, что ничего не добавлял от себя, когда посильно записывал услышанное и увиденное.

---

24.4.1991. Сигов любезный до вкрадчивости. В Париже он снова встречался с Глюксманом, говорили и обо мне. Я становлюсь моне­той. Но еще раньше того сам я не сделад ли себе монетой Лосева, Аверинцева? Ах это неизбежно.

395

13.5.1991. Долгий разговор с Седаковой, задумчивой, выжида­ющей, неожиданно загорающейся. Аверинцев назвал ее лучшим из теперешних поэтов — я говорил то же в прошлом году. Это так.

2.7.1991. Аверинцевбыл на «Собинове» в круизе заложник, чтобы земная или небесная кара не покарала. «На корабле разбойников к святым местам», сказала Рената.

8.8.1991. Всемирный конгресс византологов. Патриарх Алексий II напоминает, что Россия была все-таки крупнейшей метрополией Византийского патриархата; Лихачев, встревоженный озабоченный трагичный и надеющийся на молодых («я этим живу») говорит о выборе, сделанном тысячу лет назад (в пику горбачевскому социа­листическому выбору), о единственности неувядающей европейской культуры, от которой мы зависим («как историк литературы скажу, что в средневековой России даже восточные сюжеты — с Запада»), о том, что насильственная смерть русской культуры необратима, теперь давайте-ка строить новую, европейскую, открытую, «Досто­евский ошибся, что всечеловечество исключительно русская черта, она европейская».

Я потянулся на секцию Аверинцева. Сел в дальнем углу, но на Аверинцева, конечно, пришли (наши), и первой Наташа! И она села рядом со мной! У нее руки в кошачьих царапинах, она с ученицей, детки, сказала она, обо мне вспоминают. Подсел Аверинцев и глядел на меня, но ни слова со мной не сказал — он мне сказал потом, во время доклада, глядя на меня сказал, что у Ефрема Сирина будущее тело тоньше мысли, потому что оно для мысли непостижимо, но всё равно тело, и лучшее тело. Он смотрел на меня и говорил мне это, о тонком теле. Рядом сидела его жена Наташа, заботливая, искавшая его табличку — слишком у него их много, после Европы, — потом смело дирижировавшая им, когда он собрался изложить свой рус­ский доклад по-английски: нет, не надо. — До этого у журнального прилавка, листая кулинарные лифлеты Молоховец, я вдруг услышал, увидел его. Он долго говорил с Кессиди, греком философом; вдруг мы оказались рядом, «добрый день», он подал мне руку, и то хорошо, и я сказал: здесь продается вчерашняя «Financial Times». Он ничего не сказал и отошел. Это было в перерыве, а на его секции я спал, откровенно, сладко, до — и от — боли в голове. Честный ирландец

396

Френдо сопредседательствовал, кроме румына с голосом церковно­го чтеца иностранцев больше не было. Были русские дамы, одна из которых стояла в дверях, а перед ней мужчина сидел, и Аверинцев гневно встал: поскольку не могу говорить, когда стоит дама, то и я тоже буду стоять. Стул оказался. — В конце он сказал странное: из-за наших прежних обстоятельств верующий должен был быть ученым, философ заниматься языкознанием (обо мне), и так мы собственно делали не совсем свое дело, но, возможно, это заставило нас видеть вещи открытее и шире, видеть их связи. — Он корректно и любезно благодарил Френдо и румына, кратко их излагая при этом, чтобы было видно, что он слышал и понял.

I am a very awkward person, извинился он перед сопредседателем (Френдо), начиная говорить. «Литературная разработка духовной темы». Она меняется в зависимости от того, перевешивают ли то­лерантные или зилотские мотивы. Эти тенденции мы склонны пу­тать с уровнями. Платонизм имеет оба эти акцента. — Афрен, Ефрем Сирин, или просто сириец, как все его пишущие соотечественники, не находил в своей традиции философской идиоматики; родство с семитической идиоматикой Библии, таргумов, мидрашей — да. По­лемика Ефрема с Бар-Дайшаном (Вардесаном). «Облечение ума в одежды слов.» Можно и должно говорить о богословии литургиче­ском в поэзии Романа Сладкопевца, в гимнах Амвросия; в Сирии центральная фигура богословия поэт. Хотя нам труднее увидеть у Ефрема поэзию чем в средневековых секвенциях. — Прав ли Севас-тьян Брох, автор замечательных переводов с сирийского, что у Ефре­ма, христианского поэта, как у Данте, рай гора? Стихи, вспомним эту формулу Малларме, делаются не из идей, а из слов. Так вот слова гора о рае у Ефрема нет. — Апофатическая теология универсальное явле­ние в мире мысли. Алофатичны Хайдеггер и Витгенштейн. Наиболее апофатично не самое трансцендентное, а самое телесно конкретное: вочеловечение. В хвалении божественного начала слишком превоз­нести его невозможно. Риторика тоже знает о невозможности выска­зать свой предмет. Обсуждение бессилия речи служит поводом по­казать возможности речи. — В стилистике Ефрема обычны быстрые неожиданные переходы, какие нам известны у апостола Павла, но никогда не в античной и антикизирующей риторике. — Спасенные тела по Ефрему будут еще тоньше мысли, поэтому все смогут поместиться

397

в раю. Эта тонкость уже и теперь как благодатная безгрешная вода, которая очищает наши реки. Речь идет тут о предмете, который предшествует разделению на материальное и духовное.

31.7.1991. Ирина Бенционовна Роднянская, находясь в ситуации «морального выбора», позвонила Аверинцеву и посоветовалась, как дать знать Бибихину, что никакое сотрудничество с ним, пусть даже и по предварительному договору, уже невозможно. Он сказал: «Ни­как не надо давать знать, ведь он и сам должен это понимать».

11.8.1991. Переделкино. Аверинцев, худой, устремленный, сто­ящий к исповеди. — Однажды он повернулся назад среди тесноты храма чутким нервным лицом; не смотрел ли он как выбраться перед обмороком. Нет, оказывается, он обернулся, услышав иностранную речь и не понимая, на каком она языке.

15.8.1991. Плутарх — аверинцевский Лукулл, и мирное благочес­тие, мудрость поздняя, педагогическая вобраны им от Плутарха.

1992

6.2.1992. Моя кафедра истории и теории мировой культуры вдруг сникла. Аверинцев снова взят в больницу, где провел всю осень до начала января, Гаспарову запретили врачи говорить, Иванов в Аме­рике, курс ведет Романов жилистый и бодрый, для которого светоч и учитель Вигасин. Главное: студенты, как весь народ, тоскуют по определенности, определенность им дают Стрельцова, Кузнецов, Майоров, Соколов.

16.7.1992. Сегодня прилетает из Бонна Аверинцев. Их буквально выгнали из гостиницы — дорогой, — потому что кончились деньги, русского правительства. В Бельгии он уже был, почему так недолго? Как мне хотелось бы его видеть. Два инвалида. Кем он теперь стал? Боюсь: сложным, разборчивым, болезненным, с кем уже нельзя бу­дет говорить в простоте.

5.8.1992. У Аверинцева был Юрий Николаевич Попов, Аверин­цев слаб, но скорее естественным после двух операций образом. О лекциях речи пока и нет, но «он может снова сделать что-то не­ожиданное, как всегда» (Попов). Пишет для «Rheinischer Merkur», сразу по-немецки, о современной церкви у нас, длинно, в несколь­ких номерах.

398

17.9.1992. Если Бог, который дал мне так много, захочет дать еще, то это уж будет действительно очень много. Больше чем кому-ни­будь. Лучше я поэтому буду доволен тем, что есть. Аверинцев. Седакова. Ахутин. Хоружий. Лебедев? Битов?

9.10.1992. Аверинцев на кафедре хотел дисциплины и требова­тельности к студентам.

14.10.1992. Меня будет вытеснять «кафедра», что это я темное го­ворю и пишу. Аверинцев, который защитил бы, в Италии, снова. Он привез на кафедру, где говорил с Седаковой, юмористические стихи о себе, о вынимании из него и вставлении (печени?), как из пророка. Он странный, говорит Седакова, еще не возвратился.

13.11.1992. Аверинцев, который во вторник 10 числа из Италии, Рима, где получал звание доктора церковных наук, как Гаспаров, об­ходителен, обходит рискованное, как в драках вбирал голову в плечи и не дрался.

19.11.1992. Вчера на Аверинцеве на кафедре истории и теории мировой культуры, плотно сидящие молодые люди, многие очень хороши, прекрасная в чистоте своих 15 лет Маша. Прекрасное волшебство его присутствия, когда я пригрелся в уголке на своем чемоданчике между Седаковой и Варданом Айрапетяном. Ах всегда бы так. Своей слабостью, страшной операцией, на Западе за доро­гие доллары, он купил себе продолжение себя прежнего как уника: редкости уже не страшной, милой. Как хотелось бы обратно в тот уют, но... черный упругий на подступах (Седакова), излучающий ту неприступность Саврей стоит у дверей своего кабинета, бывшей комнаты секретаря парткома, он устраивает это безобидное пред­ставление, Аверинцева.

Внешности Спасителя в Евангелиях нет, говорил он, потому что евангелия не биографический жанр. Юный безбородый добрый па­стырь ранних изображений совсем не претендует на какую-нибудь конкретность. Живописцы римских катакомб возможно знали лю­дей, которые помнили и рассказывали об облике Иисуса Христа, или даже приезжали посмотреть на Иакова брата Божия — сходство! Хотя паломничество в Святую землю в христианстве не обязатель­но, не как в исламе и иудаизме, и высокие христианские авторитеты