Николай Строковский - Вешний цвет

• Название: Вешний цвет
• Автор: Николай Строковский
• Издательство: "Радянский письменник"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1963

Лирическая повесть. Вошла в книгу «Мечты на дорогах», изданную в 1963 году издательством «Радянский письменник» в Киеве.

---

К счастью, Полина Петровна недолго возилась у туалетного столика и в гардеробе: подмазав губки и вытерев сиреневой водой руки, шею, она надела новое платье, причесалась и ушла, оставив после себя облачко из сирени… Да, каждая женщина уверена, что она — первейшая чистёха, самая аккуратная, что у нее тонкий вкус… А ведь как крикливо одевается…

Не спалось. Давило на сердце, оно билось до того тихо, что рукой не удавалось уловить толчков.

Полина Петровна пришла после отбоя. Долго сидела на кровати, не раздеваясь. Что-то писала за столом. Уходила и снова возвращалась. И это — как будто в комнате никого…

Ночью шумел тревожно осокорь. И ритмично постукивал крючок открытой форточки.

Утром Ксена вышла в сад. После вчерашнего дождя стволы деревьев были мокры с одной, наветренной стороны. Известковые ступени высохли; только в раковинах зеркально поблескивали крохотные озерца.

Она прошла мимо старого дерева, в дупле которого лежали окурки, конфетные бумажки, кожурки от мандарин. Радио передавало сводку погоды. 26 апреля. В Киеве, Ялте, Сочи + 12. В Красноярске +22…

Двадцать два? В Красноярске? А на юге 12. Просто удивительно!

А в Хакассии?

Об этом не сообщалось. Но и в Хакассии было тепло, — ведь это рядом с Красноярском!

Утро начинается с пения птиц и робких солнечных бликов, обещающих хорошую погоду. Но обещания не выполняются: дождь придет так же неизбежно, как вечер и ночь. Ксена зябко повела плечами.

Скворушки, сидя на дереве, пели: тю-и… тю-и…

Пошла к Ребровой балке. Ели, осокори, березки. Тропинка, извиваясь, уходит выше, винтовой лестницей. И вот роща внизу, в провале, а Ксена — над деревьями, может даже коснуться верхушек, которые кажутся такими доступными и в то же время непривычными, как пойманные зверьки.

И здесь на скале — десятки надписей. Склон усыпан жухлыми листьями, сухими веточками, россыпью камней. Пробивается ярко-зеленая трава.

Некоторые березы впились ветвями в расселины, другие тесно прижались стволами к скале — не отделить!

Из трубы ближайшего санатория вывинчивается спираль дымка. Как в морозное утро.

Прохладно. Сыро. В такую минуту хочется протянуть руки к костру. Или близкому человеку.

На площадке Ксена оглянулась. Город пробуждался. В утреннем воздухе звуки проступают четче; прошел и остановился автобус: зашипело, будто из проколотой шины. Кто-то шел по асфальту; далеко разносилось шарканье ног. Юркие синички хозяйственно обследовали старую шишку на высокой сосне. Они выстукивали ее со всех сторон, занимая разное положение; некоторые даже свисали вниз головой, цепко держась за шишку лапками. Ветви сосны темно-зеленые с рыжими кончиками, смятыми, похожими на завитки ржавой проволоки.

Почему потянуло в горы? Подальше от людей? Да, конечно, одиночество порой нужно человеку, как общество. Когда Ксена вернулась, в вестибюле царило оживление, почти все спустились вниз.

Оказывается, готовилась экскурсия к замку «Коварство и любовь» и к «Медовому водопаду». Со всех сторон несутся реплики, шутки, смех. Кто-то объявил, что идет платить за «Коварство и любовь». Ему ответили, что за коварство и любовь не платят, а расплачиваются!

Люди любят острое словцо всегда и везде, даже в труднейшие минуты жизни.

Здесь же оживленная Полина Петровна. Она — в центре, это та ось, вокруг которой что-то вращается, шумит. С ней поэт из Киева, Ксена его встречала на студенческом вечере, даже разговаривала с ним, но он сейчас ее «не узнает…»

Полина Петровна показывает поэту своего мотылька, приколотого к левому плечу. Мотылек переливается разноцветными огоньками. Такие броши Ксена видела на Владимирской улице, в лоточках. Нравится?

Поэт щурит и без того узенькие глаза, присматривается к плечу Полины Петровны, наклоняется близко к ее декольте и изрекает:

«Сей мотылек себе сыскал
Вполне достойный пьедестал!»

Раздаются аплодисменты. Кажется, этот «экспромт» Ксена уже где-то слышала…

В столовой за дальним столиком — Сергей Фомич. На таком расстоянии не здороваются, но он перехватил ее взгляд и, кивнув головой, улыбнулся.

Новые лица. Санаторий подобен жизни: одни входят в мир, другие его покидают. За соседним столиком — пара. С утреннего поезда. Он сидит спиной к Ксене, она — лицом. У него тяжелые плечи, короткая, с валиком шея. Он занят едой, словно государственным делом. Судя по спине и шее, это уже пожилой человек.

Ксена заметила на глазах у молодой женщины слезы… О чем она? Что эту пару соединило?

Поднявшись, он удостоил свою «половину» вниманием, что-то процедив сквозь зубы. Она всплеснула руками совсем так, как это делается, когда ловят моль… Так больно было смотреть…

Пока Ксена занималась ими, другая пара, тоже новенькая, чем-то возмущалась; вызвали дежурного врача. Новенькие требовали книгу жалоб. Неужели не понравился стол?

На лестнице ее встретил Сергеи Фомич, он был чем-то расстроен. Спросил, как она себя чувствует после прогулки.

Хорошо.

А как ей понравилась сцена? — он кивнул в сторону столовой. Требуют, чтоб их кормили язычками ласточек!

И это его расстроило?

Однако… Нет, его ничто не расстроило. Просто — настроение. В санатории вообще немало курьезов. Он перевел разговор на другую тему. Люди здесь раскрываются полней. Слишком много свободного времени! Одни увлекаются процедурами. Но, право, чтоб выполнить все процедуры, которые здесь прописывают, больной должен отличаться железным здоровьем! Забавно! А другие?

Есть чрезмерно осторожные, предусмотрительные, они ни за что не поселятся в отдельной комнате: а вдруг ночью что-нибудь случится…

Да… Есть такие… И жизнь у них нелегка… Ксена представила, какой страх испытывают эти люди… И как, видимо, стесняются они в этом признаться… И все-таки в нем… перемена. Нет, никакой перемены. Настроение — и только,

В тот день и в другие они виделись мельком: Сергей Фомич был чем-то занят. Конечно, если люди хотят, они находят время. Если хотят. Кажется, Сергей Фомич избегал ее. Чаще, чем прежде, она выходила из дому, гуляла по аллейкам санатория, заходила в клуб, в библиотеку, даже заглядывала за кулисы. Не могла себе объяснить, зачем это делала. Дни снова кто-то стреножил, и они еле-еле плелись.

Когда, наконец, встретились, Сергей Фомич держался настороженно, сдержанно, даже холодно. И Ксену оскорбило: она не видела причин для перемены. Что же в нем произошло?

Решительно никакой перемены. Он тот же. Он не из тех, кто быстро меняется. Она не знает его. Но так лучше. Ей стало очень обидно. Это его взволновало. Просто — сегодняшний день — последний. Ранним утром он уезжает! Что случилось? Истек срок путевки.

Но еще два-три дня назад о путевке не было речи! Разве он должен был объявить? Когда люди живут в одном санатории… Да, она не подумала, что и у путевок есть сроки… На Сергее Фомиче серо-голубой костюм, отлично сшитый, накрахмаленная белейшая рубаха, белый с голубыми квадратами галстук. Кто ему покупает? Лена? Машенька? Папе выбирали галстуки мама и она. Но, конечно, Сергеи Фомич выбирает галстуки сам. У него твой, мужской вкус, это видно.

Итак, он уезжает. Готовился, значит, к отъезду? Сегодня — последний день? Все в жизни имеет начало. Имеет и конец. И конец приходит тогда, когда должен прийти. Ни на минуту раньше или позже. Даже если мы этого не хотим. Так она думает.

Сегодня повторная экскурсия — для тех, кто не смог поехать раньше. Собирается ли она? Нет.

Напрасно. Живописная дорога мимо скал. Водопад над замком.

А почему он называется Медовым? Вокруг множество медоносных трав. Они так ароматно пахнут!

А замок «Коварство и любовь»?

Это огромная одинокая скала, возвышающаяся из ущелья. Она повита непроходимым колючим кустарником. Здесь многое хранит поэзию таинственности. Не знает ли он, почему так назван замок? Да, конечно. Это знают здесь все. Может быть, он расскажет?

Самчей, юную дочь горского князя, готовились выдать замуж за старого князя Тауба. Она любила пастуха Булата. Несчастные влюбленные предпочли смерть разлуке: они решили броситься со скалы в бездну. Стоя над пропастью, Самчей сказала — прыгни первый! А я — за тобой. Булат поцеловал любимую и кинулся в пропасть. Самчей зажмурила глаза… Стало страшно… Захотелось жить! Внизу лежало растерзанное тело… И она изменила своему слову. Вернулась в замок и вышла замуж за Тауба…

Конечно, в жизни есть и коварство и любовь. Но любви больше. Так она думает.

Кажется, Чехов сказал: то, что мы испытываем, когда бываем влюблены, быть может, есть самое нормальное наше состояние. Влюбленность указывает человеку, каким он должен быть.

И эта мысль усилила в Ксене грусть.

А вот как любовь уживается с коварством?

Есть и такое благородство, которое измеряется лишь меньшей степенью подлости…