Борис Григорьев - Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода

• Название: Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода
• Автор: Борис Григорьев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02706-X

Читатель не найдет в «ностальгических Воспоминаниях» Бориса Григорьева сногсшибательных истории, экзотических приключении или смертельных схваток под знаком плаща и кинжала. И все же автору этой книги, несомненно, удалось, основываясь на собственном Оперативном опыте и на опыте коллег, дать максимально объективную картину жизни сотрудника советской разведки 60–90-х годов XX века.

Путешествуя «с черного хода» по скандинавским странам, устраивая в пути привалы, чтобы поразмышлять над проблемами Службы внешней разведки, вдумчивый читатель, добравшись вслед за автором до родных берегов, по достоинству оценит и книгу, и такую непростую жизнь бойца невидимого фронта.

---

Опять я получил номер телефона, начинавшийся с магического цифрового сочетания «224» и опять я позвонил и получил приглашение на Кузнецкий Мост, 26. После длительной беседы мне дали анкеты и направление на медицинскую комиссию, которую я проходил вместе с женой. В коридорах поликлиники КГБ я встретил еще нескольких моих сокурсников и был удивлен довольно широким забросом невода кадровиками Комитета. После комиссии было сказано ждать, и я ждал. Недели через две-три позвонил знакомый кадровик и сообщил, что комиссию я не прошел, потому что страдаю близорукостью. Минус две диоптрии на оба глаза, благоприобретенные при тусклом освещении в читальном зале библиотеки иностранной литературы имени разгульного атамана Степана Разина, враз отделили меня от «работы с людьми и языками». Не прошел комиссию и расстроившийся Левка Белозеров.

Но я воспринял известие спокойно и даже как-то безразлично и опять зачастил в здание ГКЭС (дом № 8 на Большой Садовой улице), чтобы форсировать прерванное оформление в Ирак. На носу были государственные экзамены, времени на все эти дела — в обрез. Когда я уже сдавал «госы», меня опять вызвали к Юдинцеву, и тот опять попросил меня позвонить кадровику Комитета. Зачем? Позвони, все узнаешь.

Телефон начинался с тех же трех цифр 224, только последние четыре были другими, и ответил мне уже другой мужской голос. Голос предлагал вернуться к вопросу о трудоустройстве в КГБ при тех же медицинских противопоказаниях к работе, обнаруженных месяцем раньше. Как так? А так, другое подразделение готово мириться с моей близорукостью, если я соглашусь работать в очках. Мне это показалось слегка обидным: «нормальное» подразделение от меня отказалось, а теперь меня хотят засунуть в какую-то дыру с дефективными очкариками, основное занятие которых будет состоять в потрошении книг и составлении документов. Нет, ответил кадровик, работа ничем не будет отличаться от работы, на которую уже взяли моих сокурсников. Она тоже будет связана с людьми и языками.

Последнее меня почему-то окончательно убедило — вероятно, благодаря частому повторению и своей лаконичной и слегка абсурдной формуле, прозвучавшей на этот раз в моих ушах как призывное пение сказочной птицы Гамаюн.

И я согласился. О чем не пожалел и не жалею до сих пор. Судьба сделала мне шикарный подарок, дав возможность на тридцать с лишним лет с головой окунуться в захватывающую работу в одном из важных и ответственных подразделений, рядом с порядочными и самоотверженными людьми, ставившими интересы страны выше собственных.

Кадровик сказал, что в соответствии с установленным порядком с будущим сотрудником должен познакомиться руководитель подразделения, в котором ему придется работать. Мне выписали пропуск, и я в первый раз вошел в пятый подъезд здания КГБ и на лифте поднялся на шестой этаж. В приемной кабинета начальника сидела секретарша и доложила о моем приходе. Начальник был занят, но скоро освободился. От него выскочил какой-то сотрудник с папкой в руках, а потом пригласили войти меня.

Окна просторного кабинета обозревали площадь Дзержинского, и когда я вошел, начальник, заложа руки за спину, стоял у окна и смотрел вниз на увертюру из снующих по кругу машин и молчал. Молчал и я, остановившись у дверей. Наконец молчание кончилось, начальник управления Михаил Степанович Цымбал повернулся ко мне лицом и пригласил сесть за приставной столик, а сам устроился в кресле напротив. Это был невысокий дородный мужчина лет пятидесяти пяти с непроницаемым лицом и вальяжными манерами. Он начал меня спрашивать, я что-то отвечал, потом он говорил о сложности и ответственности предстоящей работы, а я внимательно слушал. Если бы меня сразу после беседы спросили, о чем шла речь, я бы затруднился с ответом. Я даже не понял, в каком же подразделении мне придется работать и чем заниматься. Спрашивать об этом было не принято.

Репрессиям со стороны партии и правительства не подвергался, в белых армиях не служил.

Примерно такое же впечатление я вынес и с мандатной комиссии, последовавшей вскоре после беседы с М. С. Цымбалом. Мандатная комиссия — это собрание опытных и мудрых сотрудников разведки, созываемая на период вербовочной кампании. Я уже думал, что нескончаемым собеседованиям пришел конец, когда Юдинцев мне напомнил, что перед тем как окончательно рассчитаться с институтом и пробежаться с обходным листом по коридорам, нужно было получить рекомендацию комитета ВЛКСМ. Это, конечно, уже была формальность, и по поводу того, что здесь могут встретиться подводные камни, я ничуть не переживал.

На заседание всеинститутского комитета меня привел Генка Анчифоров, секретарь курсовой организации. Он оставил меня сидеть в предбаннике, а сам зашел, чтобы узнать, когда будет слушаться наш вопрос. Ждать пришлось недолго, Генкина голова высунулась в проем двери и кивком пригласила войти. Народу сидело человек пятнадцать. Анчифорову дали слово, и он начал зачитывать мою характеристику. Перечислив все положительные качества комсомольца Григорьева, он приблизился к основному месту, и я слегка насторожился. И недаром. «Комсомолец такой-то», — громко чеканя слова, читал Генка, — «рекомендуется для работы в органах госбезопасности». Я чуть не упал со стула. Нам столько говорили о конспирации, нас так строго предупреждали о том, чтобы о предстоящей работе никто, кроме жены, не знал, что я был готов накинуться на нашего комсомольского вожака, заткнуть ему рот и… Все дружно, как ни в чем не бывало, подняли руки, и нас с Генкой выпустили наружу. Не обменявшись ни словом, мы разошлись с ним в разные стороны и больше никогда не встречались. Не хочу никого из членов комитета винить в разглашении служебной тайны, но позже убедился, что многим, очень многим наш уход в Службу был тайной мадридского двора. Там, где тайну делят больше двух, тайна перестает быть таковой.

Это был первый прокол в хрупкой оболочке конспирации, так старательно раздуваемой вокруг кандидатов в разведчики. Хотя я еще ни на шаг не приблизился к званию разведчика, но прокол этот воспринял довольно болезненно. Потом таких проколов будет больше, и воздушный шар конспирации сильно похудеет от них, но я уже привыкну и буду относиться к ним философски.

Примерно так — с некоторыми шероховатостями или без них — проходило оформление многих моих коллег на работу в разведку. Если Россия по Гоголю вышла из «Шинели», то советская разведка — из выпускников вузов. Как уже можно догадаться, заместитель декана по кадрам Юдинцев не просто так сидел в своем скромном кабинетике, а наблюдал за каждым из нас, изучал наши моральные и деловые качества, прикидывал, который из нас годится на роль будущего сотрудника ПГУ — Первого главного управления КГБ, в ведении которого находились вопросы внешней разведки Советского Союза.

Значительная прослойка разведывательных кадров поступала из других подразделений КГБ, в том числе и из территориальных. Реже приходили молодые дипломаты из МИД СССР. Еще реже организовывался т. н. партийный набор из молодых партийных функционеров. На Старой площади считали, что ПГУ время от времени нужно укреплять кадрами, и направляли на площадь Дзержинского свой передовой отряд. Некоторые из этих ребят становились хорошими оперативниками и пользовались уважением коллег. Иные так и не смогли избавиться от своих партийных замашек и продолжали свою карьеру уже в рамках чекистско-партийной деятельности. Отношение оперативной массы к ним было скептическим. В результате укрепления рядов Службы как такового, на мой взгляд, не происходило: кандидаты из партийных органов были не лучше и не хуже других, но поскольку КГБ считал себя тогда отрядом партии, то отказываться от таких подарков было не принято.

Какие требования предъявляются к кандидатам для работы в разведке? В первую очередь молодой человек проверяется на лояльность к своей родине. Важное значение имеет физическое и психическое состояние его здоровья, чистая, не запятнанная криминальным прошлым биография, высокие моральные принципы и адекватная мотивация. Знаменитый разведчик Ким Филби называет пять качеств, необходимые для разведчика: дисциплина, терпение, внимание к деталям, выдержка и вера.

Список личных и деловых качеств, которые необходимы сотрудникам разведывательных служб, можно продолжить. Естественно, не каждый из сотрудников обладает полным их набором, да этого и не нужно. Вот взять, к примеру, такое качество, как склонность к авантюризму. В зависимости от ситуации эта человеческая особенность может принести крупный успех и наоборот, такое положительное качество, как природная осторожность, может сыграть с разведчиком злую шутку. Разведывательная работа не терпит шаблона и готовых рецептов. Есть какие-то определенные каноны, которые, однако, нужно применять творчески и не следует утрировать и доводить до абсурда. Базисный принцип любой работы — конспиративность — при желании тоже можно превратить в тормоз. Если последовательно его придерживаться, расширять и углублять до бесконечности, то окажется, что он как зловредный вирус постепенно «съест» саму разведку.