Юрий Туманов - Планшет разведчика

• Название: Планшет разведчика
• Автор: Юрий Туманов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1966

Уже четвертый день штаб не имеет связи с подразделениями, которые вырвались вперед, к Одеру. Что происходит там?

Разведчики получают задание установить с ними связь.

---

Солдат в окопе даже не проводил меня взглядом, когда я прошагал дальше по берегу. Замерз, видно, не до этого… А у меня под ногами вместо сырой, податливой земли вдруг оказалась гладкая площадка. Притопнул ногой — асфальт. Глянул влево в темноте заметны еще более темные, чернее ночи, огромные кубы зданий в несколько этажей. Город!

Я на набережной! Справа река, слева большие дома. За крышами ближних домов чернеют другие они уступами поднимаются вверх. Город подымается высоко по берегу, края его не видать…

Брожу в темноте по городу, ищу какой-нибудь необитаемый дом: надо же добыть провизию. Иначе, чувствую я, не выбраться. Откуда же взяться силам — столько времени не было ничего во рту, кроме талой воды, ягод шиповника да одного солдатского сухаря! Если бы не сухарь из Лешиного «энзе», не дойти бы и до этого города.

Захожу в один из дворов. Перехожу в соседний двор. От легкого толчка открылась дверь какого-то флигелька. Медленно, ощупью — не свалить бы чего ненароком — двигаюсь по узкому, заставленному громоздкими ящиками коридору, то и дело ударяюсь об острые выступы. Коридор заставлен шкафами. Вскрываю дверцы. На полках баночки, кулечки и что-то рассыпчатое.

— Продукты, — шепчу я, — продукты!

Наконец-то подкреплюсь, черт возьми! Конечной не очень-то наешься крупой, лапшой да сухими макаронами, но и это благо! Хожу я возле своих запасов с набитым крупой ртом, радуюсь. Попалась банка с маринованными огурцами — хорошо! Банка с повидлом — пир. Поспешно ухожу, рассовав по карманам все, что нашел съедобного.

Надо обязательно до рассвета выбраться из города, и я прибавляю шаг.

На восточной окраине города вдоль крутого обрыва тянутся окопы. Над брустверами виднеется множество касок. Кое-где вспыхивают огоньки папирос. Хотел проползти у самого обрыва — не вышло: окоп заканчивается пулеметной площадкой, с которой то и дело к тому берегу летят трассирующие пули. Впереди, значит, из города дороги нет.

Терпеть больше нельзя, не могу: — ноги и руки со всем костенеют, а это значит — не смогу стрелять.

Вылезаю из-под куста и сажусь совершенно открыто, на виду у всех. Не забываю, конечно, при этом напялить каску и накинуть на плечи зеленую шинель. Сижу так же, как метрах в двухстах от меня сидят на пригорке два немецких солдата. Разогрел руки, обтер пистолет, огляделся. Несколько немцев поглядывало в мою сторону, но их взгляды на мне не задержались: вряд ли кто заподозрит, что враг может сидеть вот этак на виду у всего города.

Ближе всех, словно часовой, охраняющий подступы к городу, стоит на горке у высокого берега дом, похожий на средневековый замок. Из башен замка, наверно, открывается отличный обзор, но вряд ли там сидят наблюдатели. Именно потому, что там может находиться наблюдательный пункт. Внезапный разрыв снаряда — и замок становится невидимым за сизо-красным облаком дыма и кирпичной пыли. Еще снаряд, еще… Это наши семидесятишестимиллиметровые дивизионки — только у них такой звонкий, нетрескучий разрыв — бьют из-за реки, Да, по всему видно, что этот дом давно пристрелян — прямые попадания следуют одно за другим; судя по всему, дом пуст, во всяком случае, никто оттуда не появился после обстрела, никто не прятался, Чуть позже снова доносятся выстрелы.

— Один, два, три, четыре… Один, два, три, четыре, — считаю я. — Батарея. Еще одна…

И снова загудел воздух над моей головой. В дело вступили новые батареи. Тучи пыли и дыма взвиваются на восточной окраине города. Солдаты выскакивают из домов, опрометью бегут в окопы, в укрытия..

Эх, рацию бы мне! Впрочем, не надо рации: ясно, что наблюдатели на батареях видят город.

Кто из гитлеровцев успел добраться до щелей и окопов — залег там, а кто не успел, лег наземь. Я быстро надеваю шинель, бегом спускаюсь вниз… Сейчас можно перебежать в какое нибудь укрытое место, не вызывая подозрений, Тот, кто увидит, что я бегу, не удивится: вокруг рвутся снаряды.

Огонь утихает не сразу после того, как я добрался до замка. С ходу нырнул в пролом стены. Наконец-то скрыт от наблюдения! Что же, здесь за какой-нибудь грудой обломков можно переждать до темноты. Дом хорошо пристрелян нашей артиллерией и вряд ли привлечет к себе других постояльцев.

Сквозь большую дыру в потолке сыплются осколки черепицы — еще один снаряд влепили сюда с того берега. Н-да, от осколков тут не укроешься — крыша разбита, в потолке прорехи: потрудилась корпусная артиллерия.

В первом этаже уцелела столовая. Судя по тому, что на столе почти все осталось нетронутым, хозяева очень торопились убраться отсюда.

Я растерялся от изобилия еды, которая вдруг оказалось перед глазами. Не знаешь, за что и приняться, даже голод исчез. От радости, что ли? Но едва уселся за стол и принялся за оставленные немцами мясные консервы, как у входа в дом раздались голоса. Приходится, набив карманы каким-то печеньем, бесшумно ретироваться в дальние комнаты.

Немцы уже в столовой. Через выбитое взрывной волной окно выскакиваю наружу.

Не бежать! Спокойнее, обер-ефрейтор! Медленно, ровным шагом отхожу от окна и заворачиваю за угол, перехожу через небольшой дворик. Впереди, пониже замка, уцелел еще одни двухэтажный домик с высокой трубою и флюгером. И я перебегаю к нему по усыпанной осколками дорожке.

На втором этаже пустого дома две комнаты и темный чулан. Одна из них заперта на ключ, не войдешь. Большое окно второй комнаты выходит на восток, и еще маленькое окошко на запад — что может быть удобнее? Осторожно выглядываю в сторону города, который я назвал Гроссеном, вижу замок, а рядом с ним окапываются немецкие солдаты. Значит, точно — наши неподалеку.

Затем перехожу к окну, смотрящему на восток, — и дыхание перехватывает от радости. Смутно вижу наши окопы, мерцает огоньками передний край. Вижу, вижу своих! И разом рождается ощущение силы: наши рядом! Значит, обязательно дойду!..

Внизу, когда я осматривал первый этаж, помнится, валялась, как всюду теперь, груда военной амуниции. И из нее выглядывали окуляры бинокля.

На негнущихся, отяжелевших ногах скатываюсь вниз по лестнице.

Так и есть! Вот он. Десятикратный. Цейс. Ну, послужи-ка ты, «цейсс», на советскую разведку!

Снова я у окна, теперь уж на чердаке дома. Вот они, совсем рядом, руку протяни и потрогай наши позиции. Знал бы, цейс, кого ты так порадовал и обнадежил…

А немцы? Ну, они-то теперь у меня как на ладони. Рацию бы!

Так сижу до темноты. Жарко. Впервые после долгих блужданий я согрелся так основательно. Клонит в сон, но каждая новая деталь в обороне противника заставляет все больше и больше напрягать внимание.

Темнеет. Все быстрее темнеет. Все медленнее мысли. Сижу, не шевелясь, в темноте, борюсь со сном… От тепла всего разморило, расслабилось тело, заволокло сознание…

Просыпаюсь в абсолютной темноте от страшного удара по ногам. Вскакиваю, проваливаюсь в черную тьму, а в глазах вспыхивают, сверкают и, мелькая, кружатся сотни радужных дисков. Едва коснувшись ногами пола, падаю снова: боль от нового удара еще сильнее. Лежу, тычу пистолетом вокруг себя, но не стреляю; начинаю понимать, что врагов поблизости нет, и боль вызвана чем-то иным. Может быть, пулей? Снарядом, может быть?.. Но кругом тихо — ни стрельбы, ни пороховой гари, которая остается после разрыва.

Постепенно начинаю различать ближайшие предметы. В окне — звезды, на улице так же черно, как и в комнате; а если бы не звезды, и окно сразу бы не найти.

Чердак разделен на два равных отсека, каждый из них имеет свое слуховое окошко, оба находятся на одной оси, перейти из отсека в отсек можно лишь по двум толстым балкам.

Я удачно приставил лестницу к тому отсеку, который смотрит окошком на линию фронта, хуже было, бы выбрать окошко, глядящее в тыл.

С трудом преодолевая боль, вытаскиваю наверх два одеяла, подушку и перину. За этим занятием застает меня рассвет. Я уже тщательно собрал пушинки и все, что рассыпал ночью из моих продовольственных запасов и что могло выдать путь к моему убежищу, взбираюсь на чердак в последний раз и втягиваю за собой лестницу.

Ну, вот и все! Стемнеет, и я снова сделаю попытку пробраться к своим. «А теперь выдержка, только выдержка!»— убеждаю я себя и отгоняю все те мрачные мысли, которые только мешают человеку, когда он одинок, болен, измучен и окружен врагами, Укутался в одеяло и постарался заснуть: во сне время течет быстрее.

Удается! Проснулся и с величайшим изумлением обнаружил, что день уже на исходе. Выглянул в слуховое окно, проверил, на местах ли вчерашние посты. Поднял к глазам бинокль — все по-старому.

А боль все сильнее. Ноги распухли. Стопа похожа на фиолетовый резиновый мяч, а пальцы вздулись черными пузырями. На таких ногах далеко не уползешь…

ВСТРЕЧА НА ЧЕРДАКЕ

Снова ночь. При редких проблесках молодой луны вглядываюсь в слуховое окошко. Как будто бы ничего не переменилось — штыки блестят там, где находится хорошо известный мне пост, движения почти нет. Слышны иногда шаги, но они слышны там, откуда доносились и в предыдущую ночь.